— Точно определить не удалось. Касательное ранение мягких тканей — можно думать что угодно, — Клингер пошлёпывал влажными губами; лениво взглянул на собеседника.
Демель, повинуясь душевному порыву, заговорил словно кого-то упрекая и жалуясь:
— Я, откровенно говоря, последнее время просто растерялся. Эта серия убийств выбила из колеи мой аппарат. Мои люди взвинчены, они стали всего бояться! Нужны быстрые и решительные меры, а сил у нас явно не хватает.
— Карательный батальон прибывает сегодня вечером. Конечно, этого может быть недостаточно, но это уже кое-что, — произнёс Клингер сочувствующим тоном, в котором явно прослушивалось и презрение.
Возбуждённый Демель уловил только сочувствие, это подбодрило его, и он заговорил увереннее:
— Этого мало. В районе появилась партизанская бригада. Местный партизанский отряд особой опасности не представлял. А бригада — хорошо организованное воинское соединение, способное вести длительный бой. Кроме того, в городе оживились подпольщики.
— Как вы красиво говорите, — насмешливо глядя на Демеля, проворчал Клингер и провёл рукой по волосам, старательно зачёсанным поперёк обширной лысины. — Но при всём моём уважении к вашей службе и к вам лично я всё же не могу понять смысла этого разговора. Всё, о чём вы так хорошо рассказывали, я прекрасно знаю.
Демель вспыхнул — понял, что над ним издеваются. Он допустил элементарную ошибку: перешёл на доверительный тон прежде, чем это ему позволил собеседник, проявив таким образом слабость. Он сам дал повод для насмешек этой старой развалине, не сумевшей оценить его откровенности. Ну, хорошо!
— Всё это я говорил не забавы ради, — сдерживая ярость, вкрадчиво проговорил Демель, — а для того, чтобы вам в дальнейшем был яснее ход моих мыслей. Я думаю о вашей переводчице, — продолжал Демель.
— Не улавливаю связи, — сказал комендант.
— Вы доверяете этой красавице? — спросил Демель.
— Как вам сказать? Пожалуй, нет.
— А почему?
— Я вообще не верю русским.
— Это, сами понимаете, не ответ.
— Конкретных фактов я не имею.
— Но без фактов нет истины.
— А роман со Шварцем разве не факт?
— А был ли он, этот роман?
— Все утверждают, что был. Шварц, возможно, просто резвился, а она, говорят, была влюблена всерьёз.
— Или разыгрывала влюблённую.
— При известной доле воображения можно предположить всё что угодно, — слегка усмехаясь, сказал Клингер, — остриём бритвы завинчивать шурупы, а скрипичным смычком бить кота, нагадившего на коврик.
— Я не понимаю ваших аллегорий!
Демель от ярости ничего не видел, словно тисками сдавило затылок, затряслась голова… С большим трудом он опять сдержал себя.
А Клингер будто ничего не замечал.
— Что же тут не понять? Не трудно сломить эту девчонку. Но это ли нам нужно? В чём вы её подозреваете? На что способен этот ребёнок? Кроме того, она тяжело переживает смерть Шварца, осунулась, похудела.
— Тоже игра, талантливая игра!
— Всё бывает, конечно, но ведь девчонка ещё к тому же со старомодными взглядами на жизнь.
— Допустим, девчонка. А как она зарекомендовала себя на работе?
— Отлично, это общее мнение.
— Вот видите, а как это вяжется с её возрастом и детским видом? Никак! Так почему же не предположить в ней и талантливую актрису?
— Логично, но…
— Никаких «но», Клингер, взять под строжайшее наблюдение, проверять каждый шаг. Я по своей линии постараюсь ещё раз уяснить истинное лицо этой влюблённой. Но торопиться не будем. Если переводчица не та, за кого себя выдаёт, то нас будет интересовать не столько она, сколько люди, которые стоят за её спиной.
Такого натиска комендант не ожидал, но пасовать не хотелось, он выложил на стол свой последний козырь:
— Позавчера я устроил Наташе небольшую проверку. Она получила сведения о предполагаемом вывозе от нас важных документов, причём точно знала время и способ доставки их. Так вот, посланный мной ефрейтор Штокман благополучно прокатился туда и обратно. Это, на мой взгляд, в какой-то степени говорит в пользу моей переводчицы.
— В какой-то — да! Но в общем-то ничего не доказывает. Вся эта проверка рассчитана на глупцов. Это всё равно, как говорят русские, что гадать на кофейной гуще.
Клингер молча проглотил пилюлю. «А ты не так прост, как показался вначале, — с некоторым чувством удовлетворения подумал он о Демеле, — спорить с тобой нельзя — можно очень просто, а главное, без всякой необходимости нажить кучу неприятностей».
— Пожалуй, вы правы, — примирительно сказал комендант, — тут возможны разные варианты.
— Об этом я и говорю, — подхватил Демель. — Она могла просто не успеть передать эти сведения.
— У неё было двое суток, — сказал Клингер таким голосом, что сразу стало ясно: он не спорит, избави бог, а только подсказывает некоторые детали человеку, который держит в своих руках все нити этого разговора.
Демель так и понял ситуацию, он уже ощутил своё превосходство, настроение его улучшилось. Клингер сдался. В его расчёты не входила ссора с начальником гестапо.
— Допустим, передала, — продолжал Демель, — но что-то помешало её сообщникам.
— Маловероятно.
— Согласен и на это. Но представьте себе: у неё умный шеф, а у нас с вами, к сожалению, нет пока никаких оснований думать иначе, и он понял, что это ловушка. Может быть?
— Конечно.
— Значит?
— Значит, — с готовностью ответил окончательно поверженный комендант, — ваши подозрения могут оказаться очень основательными.
Стук в дверь прервал обмен любезностями между двумя майорами. Получив разрешение, в кабинет вошла Наташа.
Демель встал, галантно поклонился и произнёс с большим чувством!
— Я давно не видел вас, Наташа. Ещё раз выражаю искреннее сочувствие по поводу прискорбного происшествия. Эти события как бы сроднили нас, с вашего позволения… Ганс был мне, так же, как и вам, близок и дорог…
Клингер удивлённо посмотрел на Демеля. «Ого, милый, тебе пальца в рот не клади! Откусишь!»
Наташа тихо ответила:
— Благодарю вас, господин майор, я никак не могу прийти в себя. Ваше сочувствие придаёт мне силы.
— Кстати, Наташа, как ваша рука?
— Пустяки, небольшая царапина.
— Уже вторая! Вы родились под счастливой звездой!
Уловив в голосе Демеля фальшь, Наташа продолжала играть роль влюблённой, простодушной девушки, безутешной в своём горе.
