минуту процесс прошёл точку невозврата.
Полимерные вещества, заполнявшие квартиру, жутко дымили, а воздух и без того был затхлым, и чтобы не задохнуться от угарного газа, мы поспешили на лестницу. Сначала мы спускались по ступенькам неторопливо, не подозревая ещё, какой монстр просыпается над нашими головами. Но этаже на пятидесятом магический шар на секунду осветил струйку дыма, сочившуюся из шахты лифта, и нас объял страх. Когда реакция вышла из под контроля, мы перестали понимать, зачем сотворили это, и решили, что сошли с ума.
Мы побежали. Спотыкались, катились кубарем, вскакивали. А тонкие нити дыма всё сильнее опутывали нас, и несколько раз я кашлял. Слышался далёкий грозный шум, что-то глухо падало, звенело, разбивалось. Я думал в такт дыханию: «Толь-ко не за-до-хнуть-ся, то-ль-ко не зад-дох-ну-ться».
«Errare humanum est»... Голубой шар, чёрный дым... Перепрыгиваем через пять ступенек, через шесть... «Yankees, go home!» Теперь точно сдохнем. Зачем я сюда потащился? Зачем дошёл до самого верха? Зачем сказал Антону, что хочу поиграть с огнём? А он для чего меня переспрашивал? Человек новой эпохи???
— Не!.. За!.. Дхнуться!!! — выкрикнул я, выбегая через чёрный ход на улицу. Антон оттащил меня назад, в дверной проём, поскольку, как более вменяемый, видел, что сверху летели капли горящего пластика, кинжаловидные осколки стекла и раскалённые бетонные крошки.
Тишины и след простыл — звон, треск, грохот. Яркий свет. Пламя, весело скакавшее по занавескам и скатертям, за несколько минут превратилось наверху в огненное море, и виной тому — мы. Я не думал, что так получится.
— Прикройся! — закричал Антон. Глядя как он замотался в лимонную куртку, я натянул на голову рюкзак и побежал через зону падения обломков в оранжево-чёрный парк, по ярким лужам, мимо багровых древесных стволов, сквозь кусты пламенеющего терновника.
Мы сами не заметили, как перемахнули через парковую ограду с чугунными завитушками. Но за оградой тоже было очень жарко, и мы, на своё счастье, отходили от пожара всё дальше и дальше. Огонь, словно график инфляции, быстро взвился вверх, охватил весь небоскрёб и пробуравил небо. Облака над пожаром таяли, вода в пруду закипала.
Небоскрёб полыхал как исполинский Вечный огонь на братской могиле Героев Всех Войн, как символ торжества интеллекта над беззащитной природой, или безумия — над разумом. Взвивавшиеся более чем на полторы сотни метров вверх языки пламени лизали ночные облака, а те светились от жара вишнёвым светом разогретого металла и плавились мелкими дождевыми каплями. Деревья старого парка умирали и обугливались; вода тихого пруда, в котором до нашего прихода мирно плавали золотые и бордовые осенние листья, бурлила и испарялась. Раскалённые куски стекла и керамики отлетали от стен оранжевыми искрами и улетали вместе со взбесившимися воздушными потоками высоко-высоко вверх и гасли там, и падали на землю чёрными, уже невидимыми осколками.
Это было очень громко. Может быть, эскадрилья бомбардировщиков ревёт громче, но от жуткого звука пожара дрожала земля, и я дрожал вместе с ней. В разогретом воздухе и паре очертания реальности искажались, и от этого чудилось, будто окружающий мир готов вот-вот расплавиться; словно Хаос, который Главный Теоретик с таким трудом обуздал и подчинил законам физики, нашёл лазейку во Вселенную и, прорвав благодаря мне и спичкам ткань бытия в одном месте, будет отныне расширяться и расширяться, пока в него не канет всё мироздание.
Наш мир всегда висел на грани гибели. Он готов был загореться от малейшей искры, а огонь хитёр и глуп. Он хочет гореть здесь и сейчас, хочет всего и сразу, и не думает о будущем, которое настанет, когда сгорит всё, что его окружает. Он жаждет выполнить смысл своей жизни; на последствия плевать.
Пылая в центре Солнечной системы, огонь тянет свои длани к планетам. Он знает, что ему не дотянуться до Земли, и делает ход конём: дарит себя людям.
Всё, что создано людьми, это он.
Chik-fire!
Давным-давно из горнила едва-едва укрощённого огня, добытого не самими нами, но украденного из лесного пожара или подаренного Прометеем, явились на свет первые удобоваримые блюда, глиняные горшки, закалённые наконечники для копий. И с тех пор цепочка не прерывалась. Компьютерные процессоры, корпуса космических кораблей, турбины атомных электростанций, — каждый из этих предметов изготовлен в огне, что, будучи зажжённым однажды в прошлом, не гас никогда. Раздувшийся до размеров мирового пожара, в XXI веке он был надёжно спрятан от посторонних взоров в многоуровневых лабиринтах инфраструктуры. Он спрятан — но везде ощущалось его присутствие. Пламя, перейдя из одних состояний в другие, светило из лампочек, грело из батарей центрального отопления, дымило из выхлопных труб автомобилей и заводов. Огонь был везде, и всё, что создано людьми, это он.
И чем дальше к будущему, тем больше его становилось, — люди сами его раздували. Его было слишком много, но людям казалось, что его не хватает, и к солнечному огню они добавили ядерный. Зачем? — он сожжёт нас, сожжёт...
Глядя на огонь, вдыхая долетавший до нас тошнотворный запах дыма, я думал, что ткнул раскалённым паяльником в человека, который чудом выжил после страшного пожара. Что я налил ртуть в кофе тому, кто только-только стал оправляться от тяжёлой болезни. Что я совершил ужасное преступление, за которое одно наказание — вечный ад.
Деревья вокруг небоскрёба начали загораться. Мы могли убежать, а они, дающие нам жизнь, что бы ни случилось, какие бы муки им ни грозили, были обречены всегда оставаться на месте, как прикованные к крестам боги.
Пожар переходил на лес. Нам стало плохо, ведь мы знали, что вся Москва это лес, и вокруг Москвы сплошная чаща, и всё загорится.
— Надо бежать домой! — вскричал Антон, который уже две минуты как теребил меня за рукав. — Надо звать наших! Может, ещё не поздно остановить это!
Над нами раздался мощный и глубокий взрыв. Ближе к верхушке небоскрёба возник огненный фонтан, и верхняя часть здания, медленно накренившись, стала оседать в одну сторону, а нижняя — в другую, прямо в пруд. Старый бетон рассып
Потом, когда наступило завтра, и пожар, благодаря тому что лес промочили многомесячные дожди, утих, я стал размышлять о причинах взрыва. Антон сказал мне, что, очевидно, у кого-то в квартире «на чёрный день» был припасён ящик-другой динамита или чего поинтереснее. В этом военном мире в любом доме можно было найти сюрприз, который только и ждал, что придут дураки и подожгут фитиль.
Но тогда я об этом не думал. Я был всецело поглощён персональным концом света.
*про страхи*
Убежище нашего клана находилось в полуподвальном помещении бывшего цветочного склада, затерянного в лабиринте покосившихся гаражей и крепких клёнов и рябин. Помещение его разделяла надвое фанерная перегородка, с одной стороны которой находилась мужская половина, а с другой, дальней от входа, — женская. Вдоль обитых деревом стен убежища стояли деревянные и пластиковые этажерки, забитые всевозможными коробками, кастрюлями, горшками и книгами. Посреди мужской половины на пол были набиты почерневшие листы железа, обложенные по краям кирпичами, — очаг. Дым от него поглощал светящиеся голубые шары, висевшие под потолком и выполнявшие одновременно и функцию люстр. Вокруг
