которую иногда для самых забывчивых вывешивают на дверь: «Молитвами Святых Отец наших Господи Иисусе Христе Сыне Божий помилуй нас», но на практике чаще произносят кратко «Молитвами Святых Отец наших», – а в ответ «Аминь» вместо «войдите». Если вы попали в монастырь и не соблюли сего правила, вам могут просто не ответить, сколько ни тарабаньте в дверь. Так там принято, и лучше это знать заранее, чем попасть впросак.
Некоторые слова, на первый взгляд совершенно безобидные и привычные, тоже не принято употреблять. Например, «обожаю»; обожать ничего и никого нельзя, так как это значит «обожествляю». Обожествлять предметы или живых существ означает сотворить себе кумира или бога, даже если вы применили это слово, совершенно не думая о кумирах или богах. Называть кого-либо своим кумиром тоже не положено. Или слово «прелесть»; как мы к нему привыкли, только и слышим: «Ах, какая прелесть». Оказывается это слово тоже в запретных списках. У него корень «лесть», «прельщение», а эти слова имеют уже резко отрицательное значение. Более того, в православной терминологии словом «прелесть» обозначается состояние тяжелого духовного недуга, который выражается в экзальтированности и истеричности.
ПОД ПРИЦЕЛОМ
Священническим семьям приходится жить под пристальным вниманием всех окружающих, а это тяжело, подчас утомительно. Это жизнь публичных людей. На киноартистов и других известных людей постоянно оборачиваются, их разглядывают, о них перешептываются и показывают на них пальцем; то же самое происходит и со священниками.
Если батюшка с матушкой приходят в магазин, то их не только без стеснения разглядывают, но и заглядывают в корзину с продуктами. Мол, чем же попы питаются? «Надо же, кефирчик, ой, и курочка. А это что? Это же бутылка пива! Так-так, грешим, святой отец». Примерно так выглядит это навязчивое любопытство.
Однажды, в четверг вечером, мы заехали в супермаркет; дома ничего к ужину не было, вот и заехали. Взяли какой-то мясной полуфабрикат, чтобы быстро пожарить, время достаточно позднее и возиться у плиты не было ни сил, ни времени. Мой муж, как всегда, был увлечен беседой с одним своим знакомым и вокруг себя как обычно ничего не замечал. Беседа затянулась, и мы застряли возле мясных полок. Но я заметила, как некая пожилая женщина с упорством истребителя давно кружит вокруг нас, назойливо заглядывая в нашу тележку. Наконец, подойдя к нам почти вплотную, женщина громко и обличительно прошипела: «А в пятницу-то мясо есть нельзя!» Я уже была готова к отражению налета и нанесла ответный удар: «А мы в пятницу его есть и не собираемся». Мадам отлетела на почтительное расстояние и, сделав завершающий круг, растворилась среди стеллажей.
Любимой темой, так сказать информационным поводом в любом местном скамеечном ретро-клубе является жизнь священнической семьи. Соседи всегда с удовольствием обсудят, во что одета матушка, как одеты и обуты дети, сколько у них велосипедов, роликов и прочих детских радостей, кто приходит, и на каких машинах приезжают, и что из машин выносят, и так далее и тому подобное.
– Мань, а попадья-то опять беременная.
– Да что ты?!
– А попа-то вчера на машине баба привезла, да, собственными глазами видела. Как не может быть, все может быть, это они только с виду все такие...
– Вон дочка ихняя пошла. Туфельки-то новые, да и плащ другой...
Скажете, что это всех так обсуждают на скамейках. Не всех, священники лакомый кусок, можно сказать, бренд любого двора.
Мы живем в обычной московской девятиэтажке. Первые годы к нам было очень настороженное отношение, нас постоянно обсуждали. Когда у меня появилась «десятка», ее называли иномаркой. Когда я пошла работать и у наших детей появилась няня, то ее каждый день буквально атаковали все наши дворовые кумушки, расспрашивая, сколько мы ей платим и как живем, на чем спим и что едим. Когда я делала ремонт, ко мне приставали, что я буду стелить – линолеум или паркет. Когда ко мне приезжал отец на большом черном джипе, все замирали, разинув рты, а потом начинали возбужденно шушукаться, и так далее и тому подобное.
И только крайне общительный и приветливый нрав моего мужа, который даже с пьяными мужиками умеет разговаривать как с лучшими друзьями, через несколько лет глобально изменил к нам отношение и растопил лед недоверия. Аюди наконец поняли, что мы не с другой планеты, и стали относиться просто как к соседям.
Но еще раз убеждаешься, что священникам достаются все прелести публичной жизни. Незамеченным в подъезд не войдешь.
АРТЕМИДКИ, или РЯСОФИЛКИ
Мы затронули тему внешней публичности священнослужителей и их семей, но есть внутренняя публичность, можно сказать, внутриприходская, о которой в церковных кругах не очень-то принято говорить, но от которой священники страдают гораздо больше, чем от внешних проявлений интереса к их персонам. Это женщины – почитательницы и воздыхательницы, неустанно преследующие своего кумира-батюшку. Один наш знакомый назвал этих дам «артемидками» – по имени известного московского протоиерея, который особенно от них страдает за свою необыкновенную душевность и мягкость. В церковной среде их еще называют рясофилками. Не думайте, что священникам такое почитание доставляет удовольствие; надо быть окончательно тщеславным типом, чтобы испытывать упоение от подобного. Священник Михаил Ардов (не из Московской патриархии) выразился по поводу этого явления очень точно. Он сказал, что если чурбан обрядить в рясу и клобук, то у него моментально появятся почитательницы.
«Артемидки» – это особы экзальтированно-истеричного склада, как правило, очень одинокие или разведенные женщины с ярко выраженным сексуально-религиозным психозом. Православная одинокая женщина не может завести себе бой-френда, такие отношения называются блудом, а духовных сил справиться с элементарной физиологией не хватает, или просто нет желания обуздывать свои страсти, вот и проявляет себя необласканная женская природа таким внешне благочестивым образом. Именно благочестивым, а никак не сексуальными домогательствами, как некоторые могут подумать.
Скорее всего, за подобные высказывания православные закидают меня гнилыми помидорами, так как об этих явлениях в нашей среде не принято говорить вслух. Православные вообще очень часто внешне позиционируют себя так, как будто секса в религиозной среде вовсе не существует, ну просто как в Советском Союзе.
Итак, тот самый протоиерей, именем которого мы назвали сие явление, обладающий, кстати, превосходным чувством юмора, одно время преподавал в семинарии риторику. И вот как он советовал будущим пастырям избавляться от женской назойливости:
– Подходит к вам барышня и говорит: «Батюшка, я за вас всю ночь Богу молилась, всю ночь!» А вы ей отвечаете: «То-то мне всю ночь кошмары снились».
– Или еще, подходит очередная барышня и спрашивает: «Батюшка, как вам мои пирожки? Специально для вас пекла». А вы ей отвечаете: «Ой, матушка, всю ночь в обнимку с белым другом».
Откуда появляются «артемидки»? Я думаю, что происходит это так. Живет себе некая светская барышня, носит джинсы и мини-юбки, работает как все, переживает бурные или вялотекущие романы, да и просто общается с друзьями-мужчинами. И вот происходит нечто, и она становится верующей. В ее жизни появляются храм, православная община, джинсы меняются на длинные юбки, модная прическа на платок. Бой-френды уходят в прошлое, и барышня начинает мечтать о православном муже, куче детей и простом женском счастье, о котором поется в глупой песенке, – «был бы милый рядом». Но милого, православного, суперблагочестивого, с бородкой и нежным взглядом все нет и нет. В церкви женщин всегда больше, чем мужчин. Идут годы, барышне уже давно за тридцать, а то и за сорок, а его все нет, а рядом замужние и такие счастливые многодетные, румяные и не очень, ее ровесницы и гораздо моложе. И мужчины в церкви давно все заняты или хронические холостяки, которые и смотреть не станут в сторону старой девы.
Вот и остается в жизни нашей барышни единственный мужчина – батюшка. А батюшка статен и красив, и ряса на нем такая красивая, и говорит он так красиво и все, все в нем красиво. И даже если батюшка плешивый и гугнивый, то для представительницы артемидского племени он будет красив как Аполлон и красноречив как Цицерон. И тут наша барышня даже и не замечает, как влюбляется в него, такой чистой
