Антропосу в киноме — это мужчина и женщина соединенные любовью сексуальной и духовной, то есть абсолютной.
«Все кто ни есть в мире, кто не любит женщину так, чтобы обладать ею не знают и истины и не придут к ней. Тот кто есть в мире и обладал женщиной не придет к истине, потому что он обладал женщиной с похотью»
Здесь корень многих заблуждений в современном гностицизмоведении. Гностики не оплодотворялись духовностью свыше (а только монахи в христианстве). Гностики не вели беспорядочную половую жизнь (духовная близость была не менее значимой, чем сексуальная). И самое главное: гностики не избегали этого мира, а жили в нем любовью. «Бог есть любовь», — сказал апостол Иоанн. К сожалению, современные профаны понимают эту великую истину слишком по-ханжески.
В гностических текстах любовь мужчины и женщины имеет символическое название: «Святая святых — Чертог брачный». Что бы не быть голословным, приведу ряд цитат.
« Кто в мире сем живет, не любя женщину и не сопрягаясь с нею, того почитают они человеком выродившимся, ублюдком истины».
«Брачный чертог… — они вошли в истину, которая — восстановление ??????????» (андрогина). (Н.- Х.II,3:67).
«…и когда вы сделаете мужчину и женщину одним, чтобы мужчина не был мужчиной, а женщина не была женщиной, …тогда вы войдете в царствие» (небесное). (Н.-Х.II,2:27).
Далее у Филиппа: «Вот место где находятся дети чертога брачного. Есть соединение в этом мире мужчины и женщины, место силы и слабости. В эоне — иной вид соединения». (Н.-Х.II,3:103). То есть, любви в киноме соответствует сизигия в Плероме[7]
Теперь мы вплотную подходим к проблеме мифического восприятия времени и архетипического поведения.
Миф — абсолютная реальность. Для древнего человека мир существовал только в мифе. Вся обыденная жизнь: рождение, инициация, создание семьи, труд, отдых, смерть — ритуал, повторяющий какое-либо деяние бога или героя. Мифическое время постоянно повторяется: боги рождаются, гибнут и возрождаются снова. Замкнутость мифа порождает цикличность, стабильность жизни. Ее суть — в повторяемости абсолютно всех действий, поступков, слов. Очень точно заметил Шекспир: весь мир — божественный театр с актерами-людьми. Любой поступок имел свой прообраз в мифе. В противном случае — нетрадиционный поступок всегда пресекался[8]
Гностики преодолели царствовавшее в их эпоху мифическое время. Они сломали сексуальный поведенческий архетип. И замкнутое время развернулось в линейное. Каким образом? История Софии подразумевает восстановление апокатастасис Плеромы. Когда каждый человек — носитель Софии через чертог брачный вступит в Плерому, кинома навсегда прекратит свое существование.
Уже более десятка лет я пытаюсь найти определение понятия «историософия». Его нигде нет. Речь идет, обычно, о философии истории. История подразумевает линейность времени и данная философия находится внутри исторического времени, изучает его законы. Но, давайте определимся.
Человечество живет в двух временных форматах:
Мифология стремится к абсолютному и неизменному гомеостазу человечества и вселенной. Философия ищет смысл бытия человеческой цивилизации. Так где же место историософии?
Чтобы разобраться в этом вопросе, я предлагаю разъять общество на социум и человечество.
Социум — организация людей, обусловленная агрессией внешней среды; человеческая единица обладает статутом, включающим обязанности и права, через них люди связаны и зависят друг от друга.
Человечество — свободные от каких либо прав и обязанностей люди, объединенные в духовный союз; в обычной жизни: дружба, любовь.
Гностики противоставляли социум (творение Сатаны Демиурга) и человечество (братство). Социум обречен. Человечество ждет воссоединение с Плеромой, оно станет эоном Антропосом. Но эта метаморфоза не произойдет сама собой (со вторым пришествием Христа и Страшным судом, — как учат с амвонов). Чтобы апокатастасис (апокалипсис — в профаном христианстве) произошел необходимы целенаправленные поступки людей на земле.
Историософия, возможно, не только раскрывает духовное будущее человечества, но и объясняет как достигнуть его в личном бытии. К апокатастасису через любовь. История Софии учит нас как выйти из плена циклического и линейного времени. В Плероме Времени () нет — это больше чем вечность.
Итак, историософия — учение о времени и освобождении от его власти.
Принято считать гностиков первыми философами истории. Это не совсем верно. Философия истории — опошленный христианской ортодоксией продукт гностической историософии. [9]
В завершение — гамма гностицизма — оригинальные идеи, внесенные гностическими мыслителями в менталитет средиземноморской ойкумены.
Мир и духовный и материальный порожден пустотой, идея, в начале эры свойственная буддизму, но отторгаемая Западом.
Человек — носитель Духа Софии Мысли — осколок Плеромы, — оригинальность не в этом. А в признании каждого человека активным участником духовной истории, имеющим возможность ее изменить. (Василид: «Сыны же есть мы, «духовные», оставленные здесь, что бы благоустроить, сформировать, исправить и сделать совершенными души, имеющие дольнюю природу…») .
Каждый человек может приобщиться к любви. Гностики впервые сплавили духовное и сексуальное в единое целое, сделали любовь активной категорией реальности.[10] Христианство и это умудрилось извратить, противопоставив любовь «небесную» и «земную».
Таким образом, человек стал активным и равноправным творцом бытия Вселенной.
Можно вспомнить шумерский миф об Ан-Ки или Тексты пирамид, но большинство ткнет меня в первую же строку Библии: «В начале сотворил Бог небо и землю» (Бытие 1.1). Но Библию предваряет иудейская мифология, в которой Яхве, чтобы стать главным богом пришлось выдержать битву с Левиафаном (Книга Иова 40.20–41.26), а уже потом, после победы, Яхве творит из хаоса миропорядок.
При изложении содержания плеромы, я столкнулся с трудностями, обусловленными русским переводом Тертуллиана. Во-первых, имена эонов напечатаны русским шрифтом. Во-вторых, ряд имен переведен на русский язык, но большинство просто скалькированы с древнегреческого. При калькировании, обычно, возникает инвариантность звучания, написания, значения, чаще всего — довольно значительная. Для придания изложению стройности и доступности я использовал два приема. Реконструировал древнегреческие имена всех эонов. Предложил только один вариант написания и перевода (возможно и ошибочный). В отдельных случаях, об которые «обломал зубы», оставляю написание перевода: «Ацигенос, Ноногенес», — вот такую череду ничего не значащих для нас имен и предлагает переводчик Тертуллиана
