жизни. Пока их не трогают, они сохраняют лояльность к власти. Но экономический кризис и некая политическая неопределенность заставили их встрепенуться и забеспокоиться: что происходит и куда идем?
Сегодня, думаю, не один я первым делом ищу на газетной полосе не новости, а мнения. Новостей-то сколько хочешь, информационный вал захлестывает. Мне же важно разобраться, что происходит и почему. Выискиваю на полосе авторов, которым доверяю. Предпочитаю знакомые имена — компетентных и неангажированных специалистов.
Можно, наверное, говорить об особенностях нашей ментальности. Или же о традициях? Англо- саксонская журналистика привычно делает упор на факт, русская или немецкая тяготеет к рассудительности. Потребность во «властителях дум» очевидна.
Необходимы дискуссии, столкновение мнений, споры, новые и неожиданные идеи. А наша интеллектуальная жизнь крайне скудна! Свежих мыслей маловато. И авторы — все те же! Люди, которые появились на газетной полосе в горбачевско-ельцинские годы. Новых не очень-то видно. Вот близкий мне пример. Идет военная реформа, которая представляется вполне разумной. Но выяснилось, что в нашей стране практически некому ее обсуждать. Уважаемая газета «Независимое военное обозрение» пригласила в редакцию специалистов (не состоящих на действительной военной службе), и они все уместились в одной комнате!
Осведомленных в секретах внутренней политики немногим более. Впрочем, вероятно, это не их вина. Как анализировать, не имея точной информации, готовности (и обязанности) чиновников рассказывать о своей работе?
Есть когорта журналистов, которые неплохо разбираются в тонкостях нашей системы, в том, как работает политический механизм. Они лично знают действующих лиц и многое могли бы объяснить. Но воздерживаются от излишней откровенности. Дорожат своим положением.
Если человек активно работает в журналистике, как правило, это означает, что его политические суждения приятны хозяину. В нашей нынешней жизни хозяин — это или сама власть, или люди (структуры), близкие к власти. Журналист, который пишет так, что владелец газеты (радиостанции или телекомпании) доволен, исполняется приятным чувством, что он трудится в полной свободе. Таким образом, он превращается в фанатичного сторонника системы, в которой ему хорошо работается. И его раздражают те, кто замечает, что свобода мнений существует прежде всего для людей, которые поддерживают господствующую точку зрения.
Критически мыслящие журналисты, напротив, удалены от власти. Они вправе предполагать. Но не могут знать. К источникам информации их не подпускают, считают «внутренним врагом».
Нонконформизм — стремление ставить под сомнение то, что кажется естественным и принято всеми без сомнения, то есть оппозиция всему сущему, — необходим критически мыслящему человеку как рыбе вода. В чем выражается политизация интеллигенции? В протесте против примитивного существующего порядка, в котором главное — деньги и власть. Правящие круги воспринимают такую точку зрения как вызов. «Критиканы», как говорят телевизионщики, лишаются эфира, то есть возможности публично выразить свою точку зрения. А в результате возникает ощущение бедности интеллектуальной жизни в стране, что в переломные моменты для России губительно.
Невероятна степень лицемерия в нашей общественной жизни. Чиновники с широкой улыбкой говорят, что государству принадлежит всего лишь один из федеральных каналов телевидения и несколько печатных изданий. Но частные владельцы охотно оказывают власти маленькую услугу: приобретают телекомпании и газеты и содержат за свой счет, чтобы те не выбивались из общего строя. Владелец издательского дома «Коммерсант» в декабре 2011 года уволил много лет работавшего главного редактора замечательного еженедельника «Коммерсант-власть» за публикацию, вызвавшую гнев высшей власти. Если бы он руководствовался собственными интересами, не стал бы вредить своему предприятию… Поэтому и приватизация принадлежащих государству средств массовой информации в нынешней системе мало что изменит.
Средства массовой информации не считаются важным институтом общества. Отношение к лояльной журналистике — высокомерно-презрительное. К тем, кто сохраняет самостоятельность, кто считает своим долгом работать профессионально, — раздраженно-ненавидящее: вы нам мешаете…
Конечно, большим разочарованием оказались несбывшиеся надежды на оживление политической жизни, на появление общественных дискуссий, жизненно необходимых стране для движения вперед. Президентство Медведева начиналось с разговоров о новой оттепели, о либерализации, о реформах. Прекраснодушные коллеги мечтали о том, что при Дмитрии Анатольевиче будут созданы условия, в которых журналисты, прежде всего телевизионные, смогут работать профессионально, а не подчиняясь указаниям о том, кого показывать, а о ком молчать. Но все ограничилось сигналами и намеками.
После заседания Совета по правам человека при президенте в феврале 2011 года в Екатеринбурге, где выступал Медведев, политолог Дмитрий Орешкин поделился в «Новой газете» своим разочарованием:
«Сам по себе жанр аккуратных недомолвок и многозначительных умолчаний начинает утомлять. Да, на этот раз президент сказал больше обычного. И, в общем, в правильную сторону. При полном сочувственном понимании ограниченности его политических ресурсов со стороны много повидавшей аудитории. Беда в том, что эти сигналы уже мало кого возбуждают. Какая, собственно, разница, если время в стране застыло и на гладкой кисельной поверхности ничего не происходит…»
Но почему, собственно говоря, кто-то решил, что Медведев намерен проводить политические реформы?
В самом начале своего президентства, отвечая на вопрос относительно ожидаемой оттепели, Дмитрий Анатольевич сказал:
— В вашем вопросе уже содержится предположение о том, что оттепель нужна. Но что такое оттепель? Ослабление влияния государства на жизнь?.. Оттепель — это не признак развития государственного устройства. Это переходная фаза к чему-то новому… Нужно ли нам сегодня изменение общественно-политического устройства? Мой ответ — нет. Если же говорить о каких-то надеждах, которые люди испытывают, глядя на того или иного политического персонажа… Могу вам точно сказать, что значительная часть наших людей смотрит в телевизор на конкретного человека и думает: лишь бы ничего не испортил! Все в целом более или менее нормально, лишь бы он не сделал ничего такого, что ослабило бы страну, ее политическую систему…
Так что дальше разговоров не пошло. А если говорить о делах, то самый характерный пример — подписанный Медведевым закон, наделяющий Федеральную службу безопасности дополнительными полномочиями для борьбы с крамолой. Власть подтвердила, что озабочена контролем над духовным состоянием общества, и исходя из того, что главную опасность представляет идеологическая эрозия, подбирает соответствующие инструменты для влияния на умонастроения.
Рокировка с большими последствиями
Съезд «Единой России» проходил в субботу 24 сентября 2011 года во Дворце спорта «Лужники». Собралось двенадцать тысяч человек, невероятно много для партийного съезда. Медведев и Путин вошли в зал вместе. Владимир Владимирович поднялся, чтобы произнести речь. А микрофон не работает… Путина это не смутило:
— Нас с вами ничего не может выбить из седла, ничего страшного. Командирский голос пока не потерян.
И тут Медведев обратился к делегатам съезда — и стране — со словами, которых от него не ждали. Как минимум в тот день:
— Я считаю, что было бы правильно, чтобы съезд поддержал кандидатуру председателя партии Владимира Путина на должность президента страны.
Медведев назвал его «самым популярным, самым опытным и самым успешным политиком современной России».
