недостаточно, в обвинительное заключение добавили: «Будучи антисоветски настроенным, Каплер в своем окружении вел враждебные разговоры и клеветал на руководителей ВКП(б) и Советского правительства».
Следствие шло долго. Решили через суд это дело не пропускать, чтобы не привлекать внимания, оформили через особое совещание. Судебный процесс даже в сталинские времена требовал соблюдения минимальных формальностей. А тут свое же начальство без лишних разговоров подписывало приговор. 25 ноября 1943 года особое совещание постановило: «Каплера А. Я. за антисоветскую агитацию заключить в исправительно-трудовой лагерь сроком на пять лет».
Его отправили на Север, в Воркуту. На его счастье нашлась работа лагерным фотографом. Он отсидел пять лет и в сорок восьмом году приехал в Москву. Это была ошибка. Вероятно, чекисты боялись, что он вновь встретится с дочерью вождя. Его арестовали и дали еще пять лет лагерей. На свободу он вышел по бериевской амнистии.
Тяжелый, деспотичный характер не позволял Сталинау примириться с тем, что дочь уже взрослая и имеет право на собственную жизнь, на любовь. Но желание Светланы вырваться из Кремля на свободу только усилилось. Как только ей исполнилось восемнадцать лет, она вышла замуж за одноклассника своего брата — Григория Морозова. Ей так хотелось обрести какого-то близкого человека, хоть кого-нибудь, кто будет ее любить и думать о ней.
Отец был недоволен зятем-евреем, но пробурчал:
— Черт с тобой, делай, что хочешь…
Потребовал, чтобы она никогда не являлась к нему с мужем. Только когда она развелась, Сталин пригласил ее летом вместе отдохнуть. Когда Светлана Сталина и Григорий Иосифович Морозов разошлись, ему запретили видеться с сыном. Он зарабатывал на жизнь, публикуя статьи под псевдонимом. Когда Светлана в восьмидесятые годы неожиданно вернулась в Советский Союз, Морозов ей помогал. Евгений Максимович Примаков, который дружил с Морозовым, полагает, что Светлана рассчитывала на возобновление отношений с бывшим мужем. Но уже было поздно…
«Как-то, проходя мимо аудитории, где размешалась кафедра новой истории, — рассказывал профессор Владислав Смирнов, — я заметил, что там собралась небольшая толпа; подошел и увидел, что идет защита дипломной работы. Защищалась невысокая рыжеволосая девушка в скромном, на мой взгляд, зеленом костюмчике, и мне сказали, что это дочка Сталина.
Я не могу точно вспомнить тему ее дипломной работы: помню только, что она касалась современного международного положения и по объему была очень небольшой — раза два меньше обычной дипломной работы. Официальные оппоненты: молодой преподаватель кафедры новой истории А. С. Черняев (впоследствии помощник президента СССР М. С. Горбачева) и аспирант Тим Райян (будущий директор Института международного рабочего движения АН СССР Т. Т. Тимофеев) хвалили дипломную работу, отмечали ее боевой партийный язык, но говорили, что еще лучше было бы кое-что добавить и расширить, более подробно аргументировать и доказать.
Светлана держалась очень уверенно, отвечала, что все необходимое она написала, и в подтверждение своей правоты ссылалась на изданную Министерством иностранных дел СССР историческую справку “Фальсификаторы истории”, которую, по слухам, редактировал сам Сталин. Я подумал: “А вдруг Сталин, как обычный родитель, прочитал дипломную работу дочери и одобрил ее? — как тогда будут выглядеть ее критики?” Не исключаю, что подобные мысли бродили и в головах оппонентов; во всяком случае они предложили поставить Светлане пятерку, и ее защита завершилась полным успехом».
После Морозова она вышла замуж за сына члена политбюро Андрея Александровича Жданова, перспективного партийного работника Юрия Жданова.
«Наш брак со Светланой, — рассказывал много позже Жданов, — состоялся в апреле 1949 года. В те времена наша семья и Светлана обитали в условиях кремлевского затворничества. Светлана была на похоронах моего отца. Потом мы стали встречаться на нашей квартире.
Я с утра до вечера на работе, мать одна в кремлевском заточении. Светлана разделяла ее одиночество. Наши встречи участились, и дело закончилось браком. Я засадил Светлану за выписывание библиографических карточек из Маркса, Ленина, Павлова для своей работы. Она все делала очень аккуратно, некоторые карточки я храню по сей день. Но, видно, допустил психологический промах: Светлана стремилась к собственной литературной работе, стремилась к самовыражению.
Это я проглядел, что и послужило причиной утраты контакта, а потом и развода».
Попав в семью главного партийного идеолога, Светлана была потрясена обилием сундуков, набитых добром, и вообще сочетанием показной, ханжеской «партийности» с махровым мещанством.
Почему-то принято восхищаться аскетизмом высших советских чиновников. Это иллюзия, просто их жизнь протекала за высокими заборами, чекисты надежно оберегали «скромный быт» начальства от посторонних глаз.
Литературовед и публицист Игорь Дедков в перестроечные годы оказался на бывшей даче Жданова:
«Среди обилия комнат на втором этаже, нависая над крыльцом, сторожка — узкая комната метра два длиной — встать-сесть, с телефоном на столике — для охранника. Комнат множество, отделаны деревом. Дом Островского в Щелыкове (сравниваю: оба бревенчатые) много беднее: здесь за внешней обыкновенностью свободная и богатая территория жилья. Аскетизм, говорят? Может быть, может быть, но я-то не верю: под сдержанной и форменной одеждой, как под серым покровом, кто знает, что было. При любом желании могло быть использовано все — или они утолялись, насыщались безраздельной властью?»
Для одних, как для Сталина, главным была власть, для других — связанные с ней атрибуты. Впрочем, и вождь не страдал скромностью. Из-за невкусных бананов в ноябре 1951 года снял с должности министра внешней торговли Михаила Алексеевича Меньшикова. Кто помимо самого Сталина знал в те годы вкус бананов?
Осенью пятьдесят второго династический брак быстро развалился.
Светлана Аллилуева писала отцу:
«Что касается Юрия Андреича Жданова, то мы с ним решили расстаться. Это было вполне закономерным завершением, после того, как мы почти полгода были друг другу ни муж, ни жена, а неизвестно кто, после того как он вполне ясно доказал мне — не словами, а на деле, — что я ему ничуть не дорога и не нужна, и после того, как он мне вторично повторил, чтобы я оставила ему дочку.
Нет уж, довольно с меня этого сушеного профессора, бессердечного “эрудита”, пусть закопается с головой в свои книжки, а семья и жена ему вообще не нужны, ему их вполне заменяют многочисленные родственники.
Словом, я ничуть не жалею, что мы расстались, а жаль мне только, что впустую много хороших чувств было потрачено на него, на эту ледяную стенку!»
И о таких важнейших в своей жизни событиях Светлана не могла рассказать отцу лично, потому что вождь от всего отгородился и не желал ее видеть…
После XX съезда Светлана встретилась с вернувшимся из ссылки своим дальним родственником Иваном Сванидзе. При рождении его назвали Джонридом в честь американского журналиста, написавшего знаменитую книгу об Октябрьской революции — «Десять дней, которые потрясли мир». Сванидзе лишился родителей в одиннадцать лет — отца расстреляли, а мать отправили в ссылку, где она умерла. Сванидзе и Аллилуева сошлись. Но две несчастные и истерзанные души не могли дать покоя и утешения друг другу.
После смерти отца личная жизнь Светланы Аллилуевой оставалась предметом постоянного беспокойства высшей власти. Особенно с того момента, когда она познакомилась с иностранцем. Индийский коммунист Раджи Бридж Сингх жил в Москве и работал переводчиком в Издательстве иностранной литературы. Их роман протекал под неусыпным вниманием оперативных работников 7-го управления КГБ. Это управление занималось наружным наблюдением за выявленными иностранными шпионами и прочими подозрительными лицами, включая дочь Сталина.
За Светланой следили точно так же, как следили за ее братом Василием Сталиным, до самой его смерти в марте шестьдесят второго года. Больше всего боялись контактов сталинских детей с иностранцами. А тут роман с гражданином Индии!
