Оный блаженный Стефан был человек убогий, а на погребение его стеклося множество именитыхх людей. И пронесенным от стариков слухом4 уверенось (так), что они во время съезда своего удивлялись божию о святом Стефане откровению, а потому больше, что для погребения его званый они младым юношем, которого по осведомлению ч никто не посылывал, и почли за ангела божия. (л. 35)
Государю моему дядюшке, Гаврилу Самсоновичю, о господе радоватися. Племянник твой Стефанко, припадая ногам твоим, со слезами молю и прошу у твоего благоутробия, матерь мою рождыную почитай. И жену мою такожде почитай вместо меня. Не презри моего убогаго прошения. Аще кто почитает вдов и сирот убогих, во мнозе изобильстве бывает. Аще ли отвращает от них уши свои, во мнозей скудости будет. В ню же меру мерите, возмерится и нам. Почто же немного пишу, веси бо божественное писание. За мене же грешнаго бога моли. Буди же благословен со всем своим благодатным' домом всегда и ныне и присно и во веки веков. Аминь (л. 35 об.)
Тем же и вси православии собори, елико от священных и елико от инок, и елико от мирских, аще вникнут в сию еписто-лию, написанную многогрешнаго рукою, обрящете что неисправно и просто, бога ради простите, а не клените, яко да и сами вы от бога ц человек требуете прощения. Понеже забвение и неразумие надо всеми хвалится. Слава совершителю богу. Аминь.
Приложение 2
Азбука о голом и небогатом человеке
Аз есми наг и бос, голоден и холоден, сьести нечаво.
Богь душю мою ведаеть, что нету у меня ни полушки за душею.
Всдаить весь мир, что взять мне негде и купить не на што.
Говорил мне доброй человек на Москве, посулил мне взаймы денегь, и я к нему наутрея пришол, и он мне отказал; а толка мне он насмеялся, и я ему тоть смехь заплачю: на што было и сулить, коли чево нет.
Добро бы он человек слово свое попомънил и денегь мне дал, и я к нему пришол, и он мне отказал.
Есть в людех всего много, да нам не дадуть, а сами умруть.
Живу я, доброй молодец, весь день неедъши, а покушать мне нечево.
Зеваетца мне по брюху с великих недоедков, ходечи губы помертвели, а поесть мне нечаво.
Земля моя пуста, вся травою заросла, пахать не на чим и сеить нечаво, а взять негде.
И живот мой истощал по чюжим сторонам вола-час, а бедность меня, голенькова, изнела.
Как мне, бедному и безплемянному, промышлять и где мне подетися от лихь людей, от недобрыхь?
Люди богатыя пьють и едять, а голеньких не съсужають, а сами тово не роспозънають, что и богатыя умирають.
Мыслию своею всево бы у себя много видель, и платья цветного и денегь, а взять мне негде, солгать, украсть не хочитца.
На што живот мои позозрен? Лучи странна животи смерть прияти, нижели уродом ходити.
О горе мне! Богатыя люди пьють и едят, а того не ведають, что сами умруть, а голенькимъ не дадуть.
Покоя себе, своей бедности не обретаю, лапти розбиваю, а добра не налезу.
Разум мой не осяжеть, живот мои не обрящеть своей бедности, все на меня востали, хотять меня, молодца, въдрук погрузить, а бог не выдасть — и свинья не съесть.
Своей горкой не ведаю, как жить и как мне промышлять.
Тверд живот мой, а сердце с кручины пропало и не осягнеть.
Учинилася мне беда великая, в бедности хожю, весь день неедши; а поесть мне нихто не дасть. Увы мне, бедному, увы, безплемянному, где мне от лихь людей детца и голову приклонить?
Ферези были у меня добры, да лихия люди за долъгь сняли.
Хоронился от должников, да не ухоронилъся: приставов посылають, на правеж ставять, по ногам ставять, а възять мне негде, и отъкупитца нечим.
ОТець мой и мати моя оставили мне имение были свое, да лихие люди всем завладели. Ох, моя беда!
Цел был дом мои, да не велел бог жити и владети. Чюжево не хотелось, своево не лучилось, как мне, бедному, промышлять?
Шел бы в город да удрал бы суконца хорошепкова на однорядку, да денегь нет, а в долгь нихто не верять, как мне быть?
Щеголял бы и ходил бы чистенько и хорошенько, да не в чем. Лихо мне!
Ерзнул бы по лавке в старой аднорядке.
Ерычитца по брюху с великих недоетков, ел бы мяса, да в зубахь вязнеть. Ехать было в гости, да нихто не зовет.
Ючится по брюху с великих недоетков, играть не хочетца, вечер не ужинал, утрос не завтрикал, севодне не обедал.
Юрйл бы и играл бы, да бога боюся, а се греха страхь и людей соромъ. коли бы был богат, тогда бы и людей не знал, а в злых днех и людей не познал.
Юмыслил бы хорошенько да нарядился, да не во что мне. К сей бедности не умеють люди пристать, а с нею опознатца. Псы на милова не лають, постылова кусають, из двора сволокуть. Фома-поп глуп, тот греха не знаеть, а людям не роскажеть, на том ему спасибогь и спасеть богь.
Текст (в списке 1663 г.) публикуется по изданию: Адрианова-Перетц В. П. Русская демократическая сатира XVII века. Изд. 2-е, дополи. М., 1977, с. 229—231 («Дополнения», подготовленные Н. С. Демковой), 149—150, 175—181, 236—237 (комментарии).
ОХЪ ВГОРЕ ЖИТЬ НЕКРУЧИННУ БЫТЬ
А и горя горе гореваньица
а в горе жить некручинну быть
нагому ходить нестыдитися
а и денегъ нету передъ денгами
появилась гривна передъ злыми дни
небывать плешатому кудрявому
небывать гулящему богатому
неотростить дерева суховерхова
неоткормить коня сухопарова
неутешити дитя безматери
нескроить атласу без мастера
а горя горе гореваньица
а и лыкомъ горе подпоясалась
мочалами ноги изапутаны а
