я от горя в темны леса
а горя прежде векъ зашолъ
а я отгоря впоченои пиръ
а горя зашолъ впереди сидитъ
а я от горя нацаревъ кабакъ
а горя встречаетъ ушъ пива тащитъ
какъ я нагъ та сталъ насмеялся онъ,
ПОСЛАНИЕ ДВОРИТЕЛЬНОЕ НЕДРУГУ
Господину имя рек имя рекъ челом бьет.
И еще тебЪ, господине, добро доспЪю,
Ъхати к тебЪ не смЪю.
Живешь ты, господине, вкупЪ,
а толчешь в ступе.
И то завернется у тобя в пупЪ,
потому что ты добрЪ опальчив вкруте.
И яз твоего величества не боюсь
и впредь тебЪ пригожусь.
Да велЪлъ ты, господине, взяти взаем ржи,
и ты, господине, не учини в нем лжи,
чтобы, господине, мнЪ очи твои радостно видати,
а тебЪ пожаловать: та моя рожь отдати.
Добро тебЪ надо мною подворити,
и в такой старости з голода не уморити,
и тебЪ, господину моему, недостатакъ своих,
что проел,— животишек — не забыти.
И я на тебя к богу плачюся,
что проел я останошною свою клячю.
И ты, господине, на благочестие уклонися,
а нам смилуйся, поплатися!
Милость покажи,
моей бедности конец укажи.
А докуду твоего платежу ждати?
И я а том не тужу
и сам себЪ не разсужу.
А тебя не вЪдаю, как положити и чем тебя одЪти:
шубою тебя одЪти —
и тебЪ опрЪти,
а портным одЪти —
и ты здрожышь,
у нас убежишъ,
и людей насмешишь,
а себя надсадишь.
А челом бы тебЪ ударил гостинца, да нечим,
потому что много к тебЪ послати не смЪю,
и ты все обреешъ,
чести не знаешь.
А мало послати к тебЪ не смЪю,
боюсь тебя: с сердца ушибешь
и гостинец не приимешь.
И ты нам дай сроку ненадолго,
и мы, как здумаем,
и тебЪ, что ни буди, пошлем.
Да пожалуй к нам в гости ни ногою,
а мы тебя не ждемь,
и ворота запираем,
а хлЪбъ да соль у нас про тобя на воротах гвоздием прибита.
И писать было к тебЪ немало,
да разуму не стало.
И ты пожалуй,
на нас не пеняй.
ПОСЛАНИЕ ДВОРЯНИНА К ДВОРЯНИНУ
Благих подателю и премудрому наказателю, нашего убожества милосерде взыскателю и скуднаго моего жителства присносущу питателю, государю моему имярек и отцу имярек, жаданный видЪти очес твоих свЪтло на собя, яко же преже бЪ не сытый зримаго и многоприятнаго милосердия твоего Фуников Иванец, яко же прежней рабец, греха же моего ради яко странный старец.
ВожделЪн до сладости малаго сего писанейца до твоего величества и благородия, не простирает бо ся сицево писанейцо за оскудЪние разума моего и за злу фортону сердца моего. Точию pЪx ти: буди, государь, храним десницею вышнаго параклита.
А по милости, государь, своей, аще изволишь о нашем убожествЪ слышати, и я, милостию творца и зижителя всяческих, апрЪля по 23 день, по-видимому, в живых, а 6Ъдно убо и скорбно дни пребываю, а милосердия твоего, государя своего, всегда не забываю. А мнЪ, государь, тулские воры выломали на пытках руки и нарядили, что крюки,
да вкинули в тюрьму, и лавка, государь, была уска,
и взяла меня великая тоска,
а послана рогожа, и спать не погоже.
Седел 19 недель, а вон ис тюрьмы глядЪлъ.
А мужики, что ляхи, дважды приводили к плахЪ,
за старые шашни хотЪли скинуть з башни.
А на пытках пытают, а правды не знаютъ,
правду-де скажи, а ничего не солжи.
А яз имъ божился и с ног свалился и на бок ложилъся:
«Не много у меня ржи, нЪт во мнЪ лжи,
истинно глаголю, воистинну не лжу».
И они того не знают, болши того пытаютъ.
И учинили надо мною путем, мазали кожу двожды кнутом.
Да моим, государь, грехом недуг не прилюбил,
баня дурна да и мовник глуп,
высоко взмахнулъ, тяжело хлыснул,
от слез добрЪ великъ и по ся мЪста болит.
Прикажи, государь, чЪмъ лечить,
а мнЪ, государь, наипаче за тебя бога молить,
