Они должны были стать участниками пакта».
Кроянкер ругал руководство за то, что у него не хватило мужества официально одобрить деятельность «Хаавары» еще в 1933 г. Для него это была лишь капитуляция перед тем,
что он считал «психологией диаспоры». Он хотел, чтобы оно пошло гораздо дальше:
«Сионистское движение должно было бы постараться… повлиять на германское правительство в том направлении, чтобы оно пошло на заключение достойного государственных деятелей договора, а затем, сделав соответствующие выводы из обстановки, попыталось извлечь максимальную выгоду в сионистском смысле».
Он утверждал, что следующий необходимый шаг состоял в том, чтобы помочь нацистам сорвать бойкот в самой Европе путем расширения сферы действия «Хаавары». Германия «могла бы даже быть готовой заключить соглашения,—
если мы… будем готовы распространить систему «Хаавары» на другие страны»48. Но руководители ВСО не нуждались в такой подсказке Кроянкера. Он не знал, что тайно они уже решили поступить именно так, и в марте 1936 г. переговоры
Зигфрида Мозеса наконец привели к созданию в Лондоне банка Международного торгового и инвестиционного агентства для организации сбыта германских изделий прямо в самой Англии 49. Нацистам пришлось удовольствоваться приятной констатацией дальнейшей деморализации сил бойкота,
/поскольку опасение враждебности евреев и других стран вообще по отношению к штрейкбрехерству, срывающему бойкот, исключало возможность, что банк пойдет настолько далеко, чтобы осуществить передачу английской валюты непосредственно в руки немцев. Поэтому товары покупались в
Германии на марки, и их стоимость записывалась в кредит еврейских капиталистов, которым был необходим взнос в размере 1000 фунтов, требующийся для покрытия въезда иммигрантов в Палестину сверх квоты. Сионистско-нацистские торговые отношения продолжали развиваться и в других сферах. В 1937 г. 200 тыс. ящиков «золотых апельсинов»
были переправлены в Германию и еще 1,5 млн. — в Нидерланды на кораблях, плававших под флагом со свастикой50.
Даже после «хрустальной ночи» 11 ноября 1938 г. — ужасной ночи разбитого стекла, когда нацисты спустили с цепи коричневорубашечников для разгрома еврейских магазинов, — управляющий акционерным банком «Хаавары» Вернер Фельхенфельд продолжал предлагать по сниженным тарифам фрахт желающим использовать нацистские суда. Его единственная забота заключалась в том, чтобы успокоить щепетильных, что «конкуренции с английскими судами не возникнет, так как это соглашение о трансферте действительно только для перевозки цитрусовых в голландские и бельгийские порты, причем специально оговорено, что английские порты исключаются» 51.
«В положении такого рода важен моральный уровень народа»
Конечно, от операций через «Хаавару» в первую очередь выигрывали нацисты. Они не только получали возможность выгнать еще нескольких евреев из страны — эти операции имели огромную ценность за границей, давая полное моральное оправдание тем, кто еще хотел продолжать торговать с немцами. В Англии газета сэра Освальда Мосли «Блакширт» была вне себя от радости:
«Вот так так! Мы действуем во вред самим себе, отказываясь торговать — с Германией, чтобы защитить бедных евреев. Сами евреи в их собственной стране будут продолжать заключать выгодные сделки с Германией. Фашисты вряд ли могли лучше парировать злобную пропаганду, направленную на подрыв дружеских отношений с Германией, чем используя этот факт»52.
Окончательная оценка роли ВСО во время «холокоста» не может быть произведена, пока не будут должным образом выяснены все аспекты взаимоотношений между сионистами и нацистами; однако теперь вполне можно попытаться произвести предварительную оценку деятельности «Хаавары». Все оправдания, что она кому-то спасла жизни, должны быть начисто исключены из серьезного рассмотрения. Ни один сионист 30-х гг. не думал о том, что Гитлер собирается истребить евреев либо Германии, либо Европы, и поэтому никто не пытался взять под защиту «Хаавару» под предлогом, что эта финансовая и торговая компания предотвратила катастрофу.
Оправданием было то, что «Хаавара» спасла богатство, а не людей. В действительности в самом лучшем случае она прямо помогла нескольким тысячам евреев, обладающих деньгами,
получить разрешение на въезд в Палестину после того, как были установлены английские квоты, а косвенно она дала благоприятные возможности другим, обеспечив подъем экономики Палестины. Но всякий настоящий противник нацизма понимал, что, как только Гитлер возьмет власть и будет держать в своих когтях еврейство Германии, борьба против него не может быть ослаблена чрезмерной заботой о судьбе немецких евреев; они, по сути, были военнопленными. Битва должна была продолжаться. Естественно, никто не желал этим несчастным больше горя, чем они имели, но приостановить кампанию против нацизма, руководствуясь заботой о германских евреях, значило бы ускорить дальнейший поход
Гитлера на Европу. В то время как ВСО занималась спасением собственности, или, говоря более точно, части собственности германской еврейской буржуазии, людей, имеющих состояние более чем на 1000 фунтов, тысячи немцев, включая многих евреев, сражались в Испании против гитлеровского легиона «Кондор» и фашистской армии Франко. «Хаавара»,
безусловно, помогала нацистам, так как она деморализовала евреев (некоторые из них были сионистами) путем распространения иллюзий, что можно было прийти к некоторому модус вивенди с Гитлером. Она также деморализовала неевреев, дав им понять, что всемирное еврейское движение было готово договориться со своим врагом. Само собой разумеется, что «Хаавара» сняла насчитывающее миллион человек сионистское движение с линии фронта сопротивления нацистам. ВСО не сопротивлялась Гитлеру, но стремилась сотрудничать с ним, и, как можно видеть из предложений Арлосорова и Вейцмана о создании банка для ликвидации еврейских активов, только нежелание нацистов расширить свои связи помешало возникновению даже еще большей степени сотрудничества. Тех сионистов, близких журналу «Уорлд джури», которые пытались сопротивляться Гитлеру, следует также сурово осудить за их неспособность создать эффективный еврейский или даже сионистский аппарат бойкота, но по крайней мере им должно поставить в заслугу известные моральные качества, потому что они пытались что-то сделать, чтобы подвергать нападкам нацистов. В сравнении с ними — Вейцман, Шерток и их единомышленники лишаются нашего уважения, даже если мы рассмотрим выступления против них только их сионистских критиков и игнорируем мнения еврейских деятелей. В лучшем случае о Вейцмане и ему подобных можно сказать, что они схожи с Невиллам Чемберленом; это моральные и политические неудачники. После войны и геноцида кающийся и сознающий свою вину Наум Гольдман, устыдившийся своей собственной позорной роли в эпоху Гитлера, писал о драматической встрече, бывшей у него с чешским министром иностранных дел Эдвардом Бенешем в 1935 г. Живой рассказ Гольдмана о предупреждении Бенешем евреев содержит все, что следует знать о «Хааваре» и подлом нежелании ВСО оказать сопротивление нацистам:
«„Разве вы не понимаете, — возбужденно говорил он, — что, реагируя лишь нерешительными жестами, не делая ничего, чтобы разбудить мировое общественное мнение, и не предпринимая никаких энергичных действий против немцев, евреи ставят под угрозу свое будущее и свои права человека повсюду в мире?..” Я знал, что Бенеш был прав… в этом положении об успехе говорить было невозможно. В такой ситуации, как эта, важна только моральная позиция народа, его готовность сопротивляться, вместо того чтобы беспомощно позволять себя зверски убивать»53.
