— Нет, но… — Аякс осекся, задумавшись.
— Но — что?
— Просто нужный мне пистолет оказался именно этой модели.
— А если бы на нужном тебе пистолете были не два орла, а три поросенка — что тогда?
— Не знаю.
— И после этого ты все равно хочешь, чтобы я рассказала про змейку?
— Да, хочу.
— Хорошо. — Эстер подбросила на ладони пустую бутылку и опустила ее на пол. — Змейка — это фольклор.
Аякс снова подул на обожженный живот.
— Какой еще фольклор?
— Местный, рудничный, — ответила Эстер. — Как и легенды про твоего любимого Черного рудокопа. Горняки первое время, когда рудник только начал давать золото, гибли в забоях десятками. Большинство их так и не было никогда погребено по-христиански. Змейка должна была оберегать людей под землей, а те, кому она все-таки не помогла, становились Черными рудокопами, чтобы мстить ей и живым.
— А почему она кусает себя за хвост?
— Змея, кусающая свой хвост — это, с одной стороны, как бы замкнутый круг, символ вечности, с другой — вестник конца света.
Аякс приложил руку к обмотанному вокруг головы и вот-вот готовому свалиться полотенцу.
— Конца света — почему?
— А что происходит с тем, кто ест самого себя? — сказала в ответ Эстер.
— Понятно.
— Между прочим, эта змеиная история может иметь отношение и к пополнению твоего личного счета.
— Ты серьезно?
— Существует легенда о том, что рудник продолжает работать, продолжает давать золото. И поэтому в Горе столько денег. То есть никакие «золотые проценты» от именных акций не работают ни в каких банках, а все это — начисления от текущих продаж золота.
Аякс снял полотенце и бросил его на пол.
— А при чем тут змеи?
— Змеи тут при том, что, как известно, они стерегут сокровища, — заявила Эстер. — Змей и сокровище — такая же неразрывная смысловая пара, как числитель и знаменатель. Нельзя завладеть сокровищами и не столкнуться со змеем. Но только, конечно, никакой не змей ждет человека на груде золота, когда тот хочет заграбастать сокровища. Змей оживает внутри самого человека. Змей просыпается в человеческой душе. И чем большим количеством золота завладевает человек, тем больше змей завладевает его душой. Человек делается забывчив, но забывчив избирательно — он сохраняет хорошую способность к запоминанию чисел, вообще к математическому счету, но память его становится коротка на лица и поступки. Он делается молчалив, и в ответ на раздражение — вот как я на твои дурацкие расспросы — может только шипеть. Поэтому неправильно говорить, что люди гибнут за металл. В действительности никакие не люди гибнут за металл, а только оболочки людей, выглоданных змеями. Подавляющее большинство людей испытывает отвращение и страх перед змеями не потому, что те так отвратительны, а потому что, когда человек видит змея, он видит отражение своего истинного «я». У Бирса есть хороший рассказ: человек умирает от разрыва сердца, загипнотизированный чучелом змеи.
Растирая надбровья, Аякс потянулся с зевком:
— Загипнотизированный, короче, самим собой… Нарцисс.
— Что же касается нас… — Эстер отряхнула с одеяла невидимые соринки. — Не знаю. Все эта чертова Гора. С ее чертовыми сокровищами, которые хотя и недоступны, гипнотизируют нас, как кроликов, напрочь отшибают память.
— Ну отчего ж недоступны, — улыбнулся Аякс. — А отчисления от продаж?
Эстер в ответ только махнула рукой.
Этот день они большей частью провели в постели.
Аякс ждал звонка из полиции, но телефон молчал.
С темнотой воздух сотрясся от тяжелых раскатистых залпов фейерверка.
Аякс поглядел на оконную занавеску, по которой, вспыхивая, растекались разноцветные зарева.
— Слушай, — спросил он, — а откуда в городе пиротехники?
— Слушай, — ответила вопросом Эстер, — а откуда в городе идиоты?
— Если это была шутка, — сказал Аякс Бунзену в его участковом кабинете и подвинул себе стул, — то я ее не понял совсем. Зачем было присылать дело мне на дом? Зачем это было делать с помощью почтальона? Наконец, какого черта этот болван вручил посылку постороннему человеку?
Следователь, сидя в своем кресле, мелкими круговыми движениями возил по столу хрустальной пепельницей с катающимся на дне металлическим шариком.
— Вы смотрели дело? — спросил лейтенант.
— Да. Последним из всех желающих.
— Ничего не припоминаете?
— Что вы имеете в виду? — спросил Аякс.
— Ну — все эти кровопускания.
— Это вы снова так пытаетесь шутить?
Бунзен отодвинул пепельницу.
— Нет. Просто интересуюсь.
— Вы же сами говорили, что дело сфабриковано, — напомнил Аякс.
Следователь сложил руки на груди.
— Я этого не говорил.
— Минуту. А как же ваши слова о том, что столица усердствует, что следственные материалы и факты — противоположные вещи?
— И вы сделали отсюда вывод, что дело сфабриковано?
Привстав, Аякс озадаченно поправил под собой стул.
— Тогда, если не сфабриковано, зачем вы прислали его мне на дом?
— В сведениях, которые мы получали до сих пор из столицы, не оказалось ничего полезного в смысле текущего расследования, — сообщил тоном сожаления Бунзен. — Ничего ровным счетом.
— Так дело закрыто?
— Нет. Дело остается в производстве. Упрощаются условия подписки о невыезде. В контрольных отметках больше нет нужды. Вы просто по-прежнему не должны покидать пределов города.
Аякс развел руками.
— Ничего не понимаю.
— Позавчера, — усмехнулся следователь, — мы официально уведомили вашу организацию о том, что следственной необходимости в новых сведениях о вас больше нет. Доставку дела по почте можете рассматривать и как шутку, и как знак признательности за содействие при аресте джамперов.
— Да, великая заслуга.
— Все, знаете ли, относительно. Своими набегами на рудник эти сорвиголовы отравляют нам криминальную статистику почище цыган.
— Значит, — заключил Аякс, — одни джамперы и цыгане? Никто больше?
Бунзен подтянул пальцем сползавшие к кончику носа очки.
— Хотите что-нибудь сообщить?
— Скажите, в последнее время вам не поступало сведений о том, что кто-то кого-то не может найти? Никто не заявлял об исчезновении людей? Не было, наконец, информации о ночных перестрелках в районе рудника?
— Ничего такого не было. Так вы хотите сообщить о чем-то?
