жареных куриц и густую, наваристую и остренькую похлебку. Это не считая еще всякой другой съестной мелочи. Вино мне не нравится, но молчу. Люблю сладкие, а не сухие вина. Ахмед просто наслаждается пловом, да и я тоже. Интересно, а Зубейда сможет такой плов приготовить?
– Сможет, — произносит Ахмед.
– Ты что, умеешь мысли читать?
– Нет, читать не умею, но твои мысли в данный момент вычислить несложно.
– Брось, как это?
– Зубейда хорошая девушка. Не зря же ты ее выбрал. Учитывая же твою молодость и недавность покупки Зубейды, ты не можешь не думать о ней. Плюс видно, что плов тебе очень понравился. В сумме, так или иначе, склеится применение Зубейды к приготовлению плова. Так что всё очень просто. Если у нее сразу не получится, то мои жёны ее научат.
– И сколько у тебя их?
– Четыре. Причем две куплены, как и Зубейда.
– А детей?
– Одиннадцать. Здесь живут две дочери и три сына со своими семьями. Остальные уже давно отделились.
– Уживаются те, что здесь?
– Я их не распускаю. Если что, то любой получит на всю катушку за действительную вину. Но и балую я всех очень и очень. Только Джамиле спускается буквально всё. Уж такая бесовка, что сердиться на нее невозможно. Но поразительная умница в свои почти восемь лет. На Востоке терпимо, но всё равно с предубеждением относятся к грамотным женщинам, и будет трудно дать Джамиле хорошее образование. А она к знанию стремится. Родилась на тысячу лет раньше времени.
– Скорее родилась-то вовремя, но не там, где нужно. Твоя ведь внучка, а не торговца Ибрагима, с которым ты здоровался на базаре. Так что, сам понимаешь, ей бы еще года три назад оказаться в Питере, а теперь уже поздновато. На дошкольницу не очень сложно сделать фальшивые документы, а на школьницу уже почти невозможно. Хотя с другой стороны, восьмидесятые годы кончаются. Видишь, что вокруг происходит? Дальше, наверное, беспорядка будет еще больше. А в беспорядке многое можно провернуть. Только вот как родители Джамили отнесутся к ее исчезновению отсюда?
– Да, ты, пожалуй, прав. Путного с документами сейчас ничего не выйдет. Пока нужный беспорядок в Питере назревает, Джамиля, находясь здесь, станет по современным меркам неграмотным переростком.
– Ты попробуй посоветоваться с Анной Петровной. Вроде бы у нее есть какие-то связи относительно документов. Если Джамиле почти восемь и есть талант, то за год-два начальных классов она легко наверстает пропущенное.
– Точно! Анну Петровну можно спросить. Как я сам об этом не подумал раньше! Дочь с мужем я как- нибудь уломаю. Они сами видят, какой чертенок растет. Ладно, это всё потом. А нам с тобой нужно отдохнуть. Вечером встреча с друзьями. Надеюсь, что они и тебе станут друзьями.
– А кто это — 'они'?
– Увидишь.
Осторожный стук в дверь. Заглядывает, видимо, старшая из жен Ахмеда.
– Что тебе, Гюльнара?
– Зубейда пришла.
– Покажи ей наше хозяйство, ее комнату, объясни обязанности. Нас не беспокойте. Мы с Сержем отдохнуть приляжем, — и Ахмед ушел.
Я не стал сопротивляться послеобеденной истоме и утруждаться раздеванием. Всё равно переодеться пока не во что. Как есть, скинув куртку, в брюках, завалился на оттоманку, подтащил пару подушек, укрылся зачем-то в такой жаре какой-то мохнатой шкуркой, попавшейся под руку, и мгновенно отключился.
Я еду, лежа на сидении в трясучей карете. То ли сплю, то ли не совсем. Черт, неужели нельзя ехать ровнее? Вот-вот, так-то получше будет!
– Хозяин, хозяин, вас зовут, — и тряска возобновляется.
Вот я сейчас задам этому кучеру! Только почему у кучера женский голос?
Ну, что там за беда с дорогой? — спрашиваю я, раскрывая глаза.
Надо мной стоит Зубейда и трясет за плечо.
– Чего тебе, кучер?
– Я не кучер. Я Зубейда. Вас старый хозяин зовет.
Принимаю сидячее положение, еще слегка обалделый от сна.
– А-а, ну да, Зубейда. Воды и полотенце.
– Всё есть в умывальне.
– Умывальня, умывальня… Что ж, пойду в умывальню. И не зови меня хозяином. Лучше как-нибудь по-другому.
– А как по-другому? У нас иностранцев называют 'сахеб'.
– Не знаю. Я ведь не здешний. Мое имя — Серж. Вот и обращайся ко мне, скажем, Сержи-сахеб, что ли. Так у вас можно?
– Можно.
– Зачем ты меня разбудила?
– Старый хозяин вас зовет.
– Ладно, подожди. Я сейчас ополоснусь, — и направился в умывальню. Зубейда за мной, — а ты куда?
– Я вам воду полью.
Ясно. Водопровод остался в Питере. Досюда так и не дотянули.
– Подожди здесь. Я позову, — захожу в умывальню, совмещенную с писальной, и освобождаюсь от лишней влаги в организме. — Заходи!
Зубейда поливает из кувшина, а я споласкиваю физиономию. Вода прохладная и хорошо освежает. Просыпаюсь окончательно. Да, вот теперь замечаю, что девушка переоделась, заменив бесформенную, базарную хламиду на что-то легкое, веселое, обливающее фигуру. Платье? Не знаю, как это здесь называется. Может, и платье. А мне почему-то казалось, что девушки Востока дома ходят в шальварах. Или это только одалиски? Или шальвары у нее под платьем? Ладно, потом выясню.
– Ты свои вещи перенесла или нужно кого-нибудь послать за ними?
– Принесла. У меня их немного.
– Ну и ладно, если чего-нибудь будет не хватать, то купим. Вот возьми на свои расходы, — выгребаю из кармана половину наличного серебра и пересыпаю в ее ладонь.
– Тут много, хоз… Сержи-сахеб.
– Если много, то и не трать лишнего. Только и всего. Как сказал Ахмед-ага, немножко денег в кармане на всякий случай всегда иметь хорошо. Покажи, где его комнаты, — и мы куда-то пошли. — Да, меня сегодня ждать не надо. Вернемся поздно, а может, не вернемся и до утра.
– Поняла, Сержи-сахеб. Вот сюда, — указала она на дверь.
Стучу и захожу. Просто арабская идиллия старого и малого. Малая сидит на коленях у старого и терзает того детскими вопросами.
– Нет, дед, ты, конечно, у нас главный и хороший, но ничего не понимаешь в куклах. Кукла — это вовсе не игрушка, а образ жизни. Ты сам так говорил о своих лавках. А чем моя кукла хуже твоей лавки? Отвечай!
– Во, видал, Серж?
– Серьезный ребенок — серьезный и вопрос. Нужно отвечать.
– Вот видишь, дед, отвечать всё равно нужно. Ладно, раз ты не знаешь, то я за тебя отвечу. Моя кукла хуже лавки потому, что в лавке кукол больше. Вот! Эх, ты! Такой простой ответ. Сразу видно, что ты никогда в куклы не играл. Отдай меня, — и она соскальзывает с колен деда. — Пойду к маме. Не ждать же, когда вы меня сами выставите за дверь, — и Джамиля убежала.
– Нам пора к Синдбаду.
