пером.
– Жан, — окликает его Арман, — идите к нам, выпейте за здоровье короля.
– Здравствуйте, Арман. Здравствуйте, Пьер. Не могу. Заказ нужно закончить. Я так, без вина пожелаю здоровья его величеству.
Арман наклоняется ко мне и вполголоса сообщает:
– Жан пишет любовные стихи, четверостишья для кавалеров. Тем и живет. Сейчас мы его всё равно заманим за свой стол, — и уже во весь голос: — А перекусить, Жан? Сейчас рагу принесут.
– Вы подлый искуситель, Арман. Знаете, чем взять бедного поэта. Иду, иду. Жан-Батист Поклен, — представился он мне.
– Серж де Бурже.
Вот так знакомство! Будущий знаменитый поэт и драматург? Но в истории нашего мира ему в это время должно быть еще только лет десять.
– Так где же обещанное рагу, Арман?
– Вон уже несут. Как успехи, Жан?
– Неважно, — с аппетитом уплетая поданное блюдо, ответствовал будущий мэтр. — Вы же знаете, что основные мои клиенты — это королевские мушкетеры. А они сейчас вместо любовных похождений заняты обновлением экипировки. Верный признак близкой войны. Как заметили еще когда-то давно итальянцы: 'Когда говорят пушки, музы молчат'. Правда, пушки еще не заговорили, но музы уже замолкли. Печально всё это. Я лишился доходов. Что делать — не представляю.
– Жан, — вступил в разговор Пьер, — когда падает спрос на любовные стихи, растет требование на политические пасквили. Вы не пытались писать сатиры на известных государственных деятелей?
– Что вы, Пьер! Какие страсти вы говорите! Этак вместе с потерей доходов можно потерять и голову, — и, осмотревшись по сторонам, тихо добавил: — Мне на днях предложили написать пасквиль на кардинала Ришелье, но я ведь не сумасшедший. Денег предложили столько, что можно было бы год прожить. Однако если бы я его написал, то не прожил бы и недели. С отцом Жозефом шутки плохи! Хотя, как я понимаю, и несостоявшийся заказчик — тоже не добряк. Если он подумает, что я догадываюсь, кто он, то…
– Можно скрыться под вымышленным именем, — предложил я, — и тогда опасность со стороны обиженного лица для вас может уйти. Что вы скажете о таком псевдониме для вас, как, например, Мольер?
– Мольер, Мольер, — словно пробуя слово на вкус, пробормотал поэт. — Неплохое имя. Я подумаю. Может, и в самом деле когда-нибудь пригодится, но не сейчас. Никакое ложное имя не спасет от обиженного, если подлинное имя автора известно хотя бы заказчику.
– Это очень интересно, Жан, — продолжил я. — Мне только сейчас довелось впервые оказаться во Франции. Мне так любопытны все эти хитросплетения, что я готов возместить вам утрату доходов. Расскажите нам, кто заказчик пасквиля и чего он хотел получить. А может, он и сам что-нибудь вам рассказал? Ведь для пасквиля нужна хоть какая-то суть. Вам сколько платят за четверостишье?
– Пять су.
– А мы вам за интересный рассказ о вашей несостоявшейся работе заплатим гораздо больше.
Жан опять боязливо огляделся вокруг.
– Не пугайтесь, Жан, — поощрил его Пьер. — Вы же знаете, что мы на службе кардинала не состоим. И могу вас уверить, что и заговоров против короля тоже не устраиваем.
– Ладно, только вот доем это чудесное рагу. Пять ливров меня устроят.
– Если рассказ будет интересным, то вы получите двадцать ливров, — пообещал я, и у поэта округлились глаза.
– Тогда я быстро доем.
И в самом деле очистил тарелку в мгновение ока. Успокоил пищу добрым глотком вина и приступил к повествованию.
– На днях сюда, в 'Сосновую шишку', заглянула молодая служанка и сообщила мне, что ее родовитая госпожа хочет встретиться со мной в Люксембургском саду, чтобы заказать стихотворный текст к музыкальному рондо. Понятно, что знатные дамы по тавернам не ходят. И действительно, в Люксембургском саду меня ожидала какая-то дама в маске. Лица я, понятно, не видел, но голос показался знакомым. Она извинилась, что пришлось прибегнуть к такой уловке, и тут же объяснила, что речь вовсе не о стихах к музыке. От меня требуется сочинить политическую сатиру. Если не полностью, но хотя бы частью в стихах настолько простых, что были бы понятны любому горожанину.
Сатиры могут быть разные. От шутливых до издевательских и от лживых до обличительных. Поэтому я попросил даму объяснить, о какой форме пойдет речь. Вместо слов она мне протянула листок с перечислением того, что должна содержать сатира, и сказала, что за эту работу я получу десять пистолей. Я был так ошарашен названной суммой, что чуть тут же не согласился с предложением, не ознакомившись, на кого сатира и о чем.
Прочтя написанное, я оказался не в пример еще более ошарашенным, нежели мгновение назад был удивлен размером оплаты моих услуг. У меня в руках оказался перечень пороков и преступлений кардинала Ришелье. Причем любовная связь кардинала с мадам де Пуатье или присвоение денег, предназначенных для ремонта крепостных стен Лиона, — это самые безобидные деяния из описанных в листке. Насколько они правдивы, судить не мне, но нетрудно понять, насколько опасно для меня участие в распространении этого. Тем более в такой издевательской форме, которую потребовала незнакомка.
Я отказался наотрез. Началось препирательство и надбавка оплаты. Когда я отказался и от двадцати пистолей, то дама возмущенно обозвала меня упрямым ослом и чуть ли не бегом удалилась. Скомканный в процессе спора листок остался у меня зажатым в кулаке. От страха я не появлялся здесь в таверне три дня. Думал, что листок будут искать и придут сюда. Но еще неделю назад у меня здесь была назначена встреча с заказчиком стихов, и сегодня пришлось преодолеть страхи. Впрочем, если кому-то очень было бы нужно найти меня, то нашли бы и дома. Вот такая произошла история.
За столом воцарилось минутное молчание, которое нарушил Арман:
– Любезный Жан, стало быть, листок можно посмотреть. Не окажете нам такое одолжение?
Несчастный поэт снова оглянулся вокруг, пошарил в кармане и положил на стол сложенный вчетверо, измятый лист бумаги. Арман развернул его, прочел и передал мне. Я тоже прочел и передал Пьеру.
– Ого, — присвистнул он, — если хотя бы четверть из этого правда, то нашего кардинала ждет в аду горяченькая сковородка.
– Жан, — обратился я к будущему Мольеру, — ваш рассказ стоит двадцати ливров. А вот если вы еще отдадите нам и эту бумагу, а также назовете имя незнакомки в маске, голос которой показался вам знакомым, то получите в награду еще двадцать ливров.
– Мне показалось, что это был голос графини Камиллы де Буа. Не так давно меня с ней знакомили как с поклонницей драматургии Пьера Корнеля. А бумагу, ради Бога, берите. Она жжет мне руки.
Я достал кошелек, которым дальновидно и щедро снабдила меня графиня Аманда, и отсчитал поэту сорок серебряных монет. Только мы покончили с расчетами, как скрип двери возвестил о двух вошедших мушкетерах. Жан, увидев их, подскочил как ужаленный и устремился в свой угол у окна. Там вошедшие заказчики любовных виршей к нему и присоединились.
– Все думают то же, что и я? — спросил Арман.
– А что тут думать, — ответил Пьер, — надо листок показать всем. Может, удастся по почерку узнать, кто писал. Рука явно не дамская. Заказчик не Камилла де Буа. Это же надо как нам случайно повезло! Ясно, что какой-то заговор зреет, и понятно, против кого. А вы, Серж, что мыслите по этому поводу?
Ответить я не успел. Опять заскрипела дверь, и в таверну ввалилась гурьба человек в восемь военных в коротких красных плащах с крестами на груди и спине. Вот, пожалуйста, — гвардейцы кардинала. Не обращая ни на кого внимания, компания словно случайно заняла пару столов между нами и дверью, потребовав себе мяса и вина. Мушкетеры лишь на мгновение досадливо обернулись на шумливых посетителей и вернулись к своим делам с Жаном.
– Вы, Серж, как в воду глядели, — вполголоса произнес Арман, — один из моих собутыльников здесь. Наверняка подойдет к нам.
Пьер без суеты сложил бумагу, сунул ее за пазуху и произнес:
