— Отправьте его в камеру и составьте рапорт, — приказал сержант.
— Одну минутку, гражданин сержант. — Долговязый слез со скамьи и подошел к ним. — Могу я задать несколько вопросов арестованному?
— Конечно, Генрих, — ответил сержант, — он принадлежит обществу.
Штатский вытащил из кармана блокнот и огрызок карандаша. Под полупальто мелькнула блуза. Халдан успел разглядеть заляпанную пивом или соусом представительскую эмблему четвертого класса
На лице штатского сквозь веснушки пылал нездоровый румянец. У него была рыжая шевелюра и отвратительно торчащий кадык. В уголках тонких губ скопилась слюна, а исходящий изо рта аромат виски заглушал запах дезинфицирующего раствора Будь он собакой, за круглую форму голубых глаз его причислили бы к кокер-спаниелям. Однако он не был собакой — он был газетным репортером.
— Зовут меня Генрих, я представляю «Обсервер».
Он произнес это с таким задумчивым видом, будто его работа действительно была поводом для размышлений.
— Ну и что? — спросил Халдан.
— Я случайно услышал ваш генетический код и имя. Еще один М-5, тоже Халдан, умер в этом году второго или третьего января. Халдан-III, насколько я помню. Это что, ваш отец?
— Да.
— Ужасно жаль, что он умер. Он бы мог вам помочь. Вы не согласитесь сообщить мне имя и генетический код девушки?
— Зачем?
— Вы избавили бы меня от лишней работы. Я, конечно, могу получить информацию от сержанта, но он все узнает только поздно вечером. Бели вы не скажете, мне придется ждать. Сюда не часто заглядывают специалисты. Тем более по обвинению в оплодотворении, вот вам и тема для передовицы.
Халдан хранил молчание.
— Есть другая причина, более важная, — продолжал репортер, — Я занимаюсь не только сбором материала, но и сам пишу статьи. Ваша история попадет к читателю в том виде, в каком я ее подам. Все зависит от меня. Я могу изобразить вас этаким интеллектуалом, по рассеянности забывшем об осторожности — пролетарии будут в восторге. Для них удовольствие, если специалист сваляет дурака.
С другой стороны, я могу представить вас, как положительный типаж, который избрал риск, потому что страстно желал этой девушки и решил: «К черту, ведь даже руку не подают в перчатке!». В этом случае для черни вы будете героем.
— Какое мне дело до того, что обо мне подумает чернь?
— Сейчас никакого. Но через две недели это может иметь огромное значение. Ведь через две недели вы станете одним из них.
Откровенность и логика репортера понравились Халдану. Генрих принадлежал к К-4, категории, всего каких-нибудь десять лет назад причисленной к специалистам, и жизнь его наверняка была не сладкой. День за днем просиживать в полицейских участках, наблюдая подонков общества и пытаясь соткать для читателя многоцветное полотно, пусть не слишком красивое, но, по крайней мере — интересное.
Генрих конечно сочувствовал несчастным, с которыми сталкивался — запах виски, исходящий от репортера, лучше всего свидетельствовал о его внутренних противоречиях.
Халдан увидел, что имеет дело не с бездушным представителем журналистской братии, а с нормальным человеком, одолеваемым своими заботами, который, как щитом, прикрывается своей профессиональной гордостью. А когда гордость не спасает, прибегает к алкоголю. Впервые в жизни юноша почувствовал симпатию к почти незнакомому человеку.
— Генрих, а почему ты так торопишься домой? — дружелюбно спросил он, отбросив официальность.
— У меня жена. Она простая женщина, но очень беспокоится за меня. Говорит, что я слишком много пью. У нее сегодня день рождения, вот я и хочу сделать сюрприз, и хотя бы разок прийти к ужину вовремя.
— Генрих, я не могу позволить, чтобы жена ждала тебя в день своего рождения.
Халдан сообщил репортеру имя и генетический код Хиликс.
— Только обойдись с ней помягче в своей статье. Доброта — единственное ее преступление.
Несоблюдение принятых форм в разговоре со специалистом было бестактностью, а просьба о сострадании, даже по отношению к третьему лицу, граничила с фамильярностью и была проявлением сентиментальности. Халдан вовсе не собирался ни о чем просить, но ощутил тайную поддержку этого худого человека.
Юноша сочувствовал репортеру — и это рождало ответное сочувствие Журналист пожал руку молодого человека.
— Удачи, Халдан.
Возникшие симпатии не ограничились дружеским рукопожатием. Взглянув э сторону сержанта, Халдан обнаружил, что в его взгляде исчезла враждебность. Полицейский Фроули положил ему на плечо руку и почти ласково пригласил:
— Пойдем, сынок.
Он проводил заключенного до камеры, отпер дверь. Внутри были стул, нары и стол, на котором лежала Библия; стены оклеены обоями. Если бы не решетки на окнах, это был бы обычный гостиничный номер.
Халдан обернулся к Фроули.
— Как вы о нас узнали?
— Нам сообщил твой приятель, Малькольм. Позволив тебе воспользоваться квартирой, он испугался обвинения в пособничестве. Я не должен тебе этого говорить, но ты не такой, как другие специалисты Ведешь себя, как нормальный парень.
В ушах еще звучал сомнительный комплимент полицейского, когда Халдан, усевшись на краю нар, стаскивал ботинки.
Арест явился трагедией, но два события придали юноше сил. Одно из них произошло в полицейском участке — ему удалось перебросить шаткий мостик между собой и другими людьми.
Другое событие произошло раньше, еще в квартире, когда инспектор уводила Хиликс. В последний раз взглянув на любимую, он не увидел в ее лице следов страха или беспокойства. Лишь гордость и ликование, словно ее возлюбленный был святым, и она радовалась возможности разделить… ним мученичество.
Много месяцев юноша не спал так крепко, как этой ночью, и проснувшись поутру совершенно отдохнувшим, он с аппетитом приступил к завтраку.
Для его сознания наступил второй этап ледникового периода, но Халдан очень медленно привыкал к холоду. Чувства и заботы задевали его не больше, чем мертвеца. Отчаяние без тени надежды оказалось хорошим лекарством от боли.
Через час после завтрака дверь открылась, и в камеру, словно веселый порыв ветра, ворвался молодой улыбающийся блондин с папкой. Он тут же протянул руку и представился:
— Я — Флексон-I, ваш адвокат.
Поднявшийся с нар Халдан еще пожимал протянутую руку, а Флексон уже бросил папку на стол, одновременно придвигая ногой стул и устанавливая его напротив юноши. Он уселся на него еще до того, как Халда: успел занять свое место на нарах.
В поведении защитника не было ни одного лишнего движения. Халдан подумал, что ни у кого не встречал такой координации движений.
— Прежде чем мы приступим к делу, я хочу немного рассказать о себе. От вас этого совершенно не требуется. Я встал в четыре утра, чтобы ознакомиться с полицейским протоколом и вашим досье. Вы первый специалист, чья защита мне поручена. У нас в окружном суде не часто слушаются дела специалистов.
Итак, я — Флексон-I. Мой отец служил судебным курьером в Сан-Диего, а когда я проявил юридические способности, власти решили дать мне шанс. Я был допущен к конкурсному экзамену в Университет и занял третье место из пятисот сорока двух абитуриентов. Так что перед вами основатель династии.
Выслушав биографию Флексона, Халдан смущенно улыбнулся.
— Примите поздравления от звезды закатившейся — гнезде восходящей.
— Недопустимое легкомыслие. — Лицо Флексона стало серьезным. — Почему? Да потому, что вы не должны недооценивать серьезность ситуации. Судя по вашим словам, общественное положение вас больше не волнует. В вашем кругу специалистов второго или третьего поколения, частенько пренебрегают своими обязанностями по отношению к обществу. Мы должны все силы отдавать нашему государству. И тем не менее даже в нашем округе, некоторых судей чаще можно встретить на теннисных кортах, чем в суде.
Вот возьмем вас! Наглядный пример! Несмотря на то что государство выделило студентам столько публичных домов, вы посягнули на девушку другой категории и — клянусь льдами Ада! — даже не воспользовались противозачаточными средствами! Девушка тоже хороша! Вы оба сделали все, чтобы предстать пред судом!
— Значит, она действительно беременна?
— Да. Вы обвиняетесь в оплодотворении.
— Вы виделись с Хиликс и говорили с ней?
— Зачем? Я защищаю вас. Почему я должен беспокоиться еще о ком-то?! Возвращаюсь к нашему делу; ваша виновность не вызывает сомнения. Оплодотворение — лучшее доказательство того, что сожительство имело место. Горькая ирония вашего положения в том, что оплодотворение является только результатом, однако в данном случае, оно же — прямое доказательство совершения преступления.
Через неделю, может через десять дней, в зависимости от того, сколько дел сейчас на рассмотрении, вы предстанете перед судом. Перед процессом с вами проведут беседы четверо присяжных: социолог, психолог, священник и, конечно, математик, так как в состав присяжных всегда вводится представитель категории обвиняемого. Наша задача — настроить их приязненно по отношению к вам.
— Зачем беспокоиться о присяжных или даже о судье, если известно, что я виновен?
— Хороший вопрос. Вижу, вы начинаете думать. Моя задача — добиться для вас минимального наказания. Как говорится у нас, юристов, деклассация тоже имеет свои классы. Держу пари, вы будете приговорены к стерилизации и деклассированы в рабочие. Минимальное наказание означает теплый утолок на Земле, вместо урановой шахты на Плутоне. Ставка довольно высока. Мой план защиты имеет две фазы. Во-первых, мы представим суду все смягчающие обстоятельства, какие удастся собрать. После этого я представлю вас суду в таком выгодном свете, что присяжные сами выступят в вашу защиту.
А теперь я хотел бы задать несколько вопросов — первый, в общем-то из любопытства, однако надеюсь из вашего ответа почерпнуть что-нибудь важное. Почему, черт побери, вы не пользовались противозачаточными средствами?
Невольно подчинившись стремительному темпу адвоката, Халдан вкратце изложил то, что произошло после похорон отца.
— Мы оказались неподготовленными, — закончил он беспомощно.
— Отлично! — обрадовался Флексон. — Это важный момент. Потеряв отца, вы были подавлены горем. Искали утешения и обратились за ним к девушке. Никакого заговора против генетических законов не было.
Согласно показаниям вашего соседа по комнате Малькольма, вы встретились с девушкой на похоронах. Раз она пришла проститься с вашим отцом, значит, была сильно к нему привязана. Естественно, вы кинулись друг другу в объятия, ища утешения и успокоения в столь горестный для вас момент.
— Весьма сожалею, что приходится разрушать такую красивую версию, но все было не так. После смерти отца я был в состоянии шока, и Хиликс действительно хотела меня утешить,
