И тут же, напуганная тем, что высказала, Кларисса умолкла. Однако Кастелли, казалось, оставался невозмутим.
— Понимаю ваши сомнения, — ответил он, и глаза его на мгновение затуманила безграничная печаль, та самая, что пробуждала в Клариссе неумолимое желание заставить юношу улыбнуться. — Но разве сомнения наши не исчезают здесь? Разве это творение зодчего не есть свидетельство всемогущества и доброты Бога? Если люди, отмеченные печатью пороков, сквернословы и лгуны, прелюбодеи и даже убийцы, — если они способны сотворить красоту столь чистую и безупречную, запечатлеть это бессмертное величие — разве это не служит доказательством милости Божьей и Его любви? Единственным и неоспоримым доказательством Его существования и Его деяний?
— Вы правы, — прошептала в ответ Кларисса. — Творение сие — совершенство.
— Нет, — возразил Кастелли. В его голосе прозвучала знакомая ей мужественная нежность. — Оно не просто совершенство. Здесь сам Бог рукой Микеланджело повторил свое творение.
Увиденное ею и слова Франческо ошеломили и взбудоражили Клариссу, девушка долго стояла, не в силах вымолвить ни слова. Ее переполняло ощущение пронизавших это монументальное здание святости и величия. Как верно сказано — здесь у всего свое место, здесь все преисполнено смысла, ничто не случайно, каждый камень, каждый узор или лепнина создавались как часть единого замысла. И тем, что смогла постичь этот замысел, она обязана Франческо Кастелли. Каждое его слово будто рассеивало мрак неведения, скрывавший от ее взора тайны мироздания. Внезапно она увидела многое, чего прежде глаза ее не замечали. Здесь Кларисса походила на Олимпию, сначала по буквам, а потом и по словам постигавшую смысл целой фразы и воспринимавшую ее чуть ли не как откровение.
— До сих пор, — призналась Кларисса, — архитектура для меня ограничивалась постройкой крыши над головой. Теперь я понимаю: в ней все преисполнено значения. Как будто… — девушка подыскивала подходящие слова, — как будто архитектура — своего рода азбука.
Кастелли стремительно обернулся, и на долю секунды Клариссе показалось, что она видит озарившую его лицо улыбку. В груди девушки волной поднялось теплое чувство.
— Да, — проговорил он, — да, вы правы. Архитектура — азбука. Азбука великих. — На какое-то время взгляды их встретились, и Кларисса ощутила новый прилив тепла. Франческо, закашлявшись, поспешно отвернулся. — Пойдемте! Нам еще предстоит увидеть самое главное.
Он молча пошел вперед, Кларисса медленно побрела за ним. Почему он снова молчит? Говорил бы и говорил!.. Странно все это: такой замкнутый, немногословный, но стоило ему подняться с ней под купол, как этот человек преобразился. С каждым словом он обретал уверенность, мужественность, силу, его постоянная закрытость исчезала, уступая место чему-то иному и внушавшему ей симпатию.
— Вам, наверное, очень нравится Микеланджело? — спросила Кларисса Франческо, когда они вернулись к подножию опоры.
— Я пытаюсь учиться у него, — ответил Кастелли, — но делать из него кумира?.. Нет! Кумиры порабощают.
— Вот как? — поразилась Кларисса.
Вдруг ей страстно захотелось задать Франческо один вопрос, желание спросить было настолько сильным, что девушка не устояла.
— А вы, синьор Кастелли, успели создать что-то? Я имею в виду, не только херувима? Мне бы очень хотелось посмотреть.
Скульптор с нескрываемым изумлением уставился на Клариссу. У него был такой вид, будто она только что наградила его звонкой пощечиной.
— Нет! — отрезал он. — Я не архитектор, я — каменотес.
— А алтарь? — Кларисса показала на центр средокрестия, где на только что сооруженном фундаменте поднялась модель алтаря высотой в дом. — Весь город только и говорит об этом, да и я сама знаю, что вы над ним работаете.
— Алтарь — не мое детище, — ответил Франческо. — Его автор — синьор Бернини. Я всего лишь помогаю ему воплотить в жизнь свой проект. — И тут же своенравно добавил: — Вон та железная решетка у придела — моя.
— Как же так?! — Кларисса кипела от возмущения. — Они должны и вам позволить внести свой вклад!
— Нет, вклад будут вносить архитекторы Мадерна и Бернини.
— Чепуха! Это дело каждого, кто любит это место, а вы его любите больше, чем кто-либо. Нет-нет, — понимая, что он собрался возразить, девушка не дала Франческо и рта раскрыть, — не пытайтесь переубедить меня! Я только что видела, как светились ваши глаза. Папе впору устыдиться, что он оставил вас без работы. — И вдруг ее осенило. — Если вы не можете показать мне ничего из построенного по вашим проектам, то покажите хотя бы сами ваши проекты!
— С какой стати мне показывать их вам? Говорю же, я не архитектор.
— А как же тогда проект моих покоев? Башенки, спиралями поднимающиеся к небесам, украшения, создающие впечатление галерей и лоджий, где их нет и быть не может? Мне ничего подобного видеть не приходилось. — Кларисса подошла ближе к Кастелли. — У меня нет сомнений в том, что вы — архитектор, да вы сами это не хуже меня знаете. Прошу вас, — повторила она, — покажите ваши проекты! Мне на самом деле очень хочется взглянуть на них.
Кларисса смотрела молодому человеку прямо в глаза, но Франческо уставился в пол.
— Прошу вас!
Наконец он поднял взор; его лицо покрылось красными пятнами смущения.
— Ну ладно, — кивнул мастер.
Подойдя к своему рабочему столу, приставленному почти вплотную к алтарю, Франческо извлек из укромного места под столешницей бумажный свиток.
— Я еще никому это не показывал, — извиняющимся тоном сказал он, разворачивая перед Клариссой огромный лист. — И прошу вас верно понять меня: это всего лишь набросок, сделанный на досуге, чтобы не разучиться рисовать.
Кларисса, взглянув на эскиз, едва сдержала возглас радостного удивления. Перед ней раскинулся фасад собора Святого Петра. Но как же прекрасен был этот фасад! Кастелли не просто скопировал его, нет. Фасад представал здесь в совершенно новом обличье — из-за двух пристроенных по обе стороны четырехугольных башен-колоколен.
— Я так и знала, — восхищенно промолвила княгиня. — И вы еще пытаетесь утверждать, что вы не архитектор! Это действительно великолепно. Насколько же легким кажется здание с этими двумя башнями, они вносят в него гармонию. Но, — чуть испуганно добавила она, — как же вы можете прятать в столе такое произведение?! Или боитесь, что кто-нибудь его у вас стащит?
— Чего ради кто-то станет воровать мои проекты?
— Чего ради люди воруют друг у друга золото? — засмеялась Кларисса. — Вы думаете, вор спрашивает, знаменит ли владелец вещи, которую он вознамерился прикарманить? — Девушка покачала головой. — Вот что, синьор Кастелли, — уже другим, серьезным тоном обратилась к нему Кларисса. — Я горжусь тем, что знаю вас лично. И от всей души надеюсь дождаться дня, когда башни у фасада будут построены.
— В таком случае, княгиня, надеждам вашим не дано осуществиться. Эти башни никогда не будут построены.
— Можете утверждать что хотите, синьор Кастелли, мне лучше знать!
Кларисса положила лист на стол и тронула скульптора за руку. И снова эта боязливая улыбка на его лице, уже вторая за несколько минут, и снова это странное чувство в груди, тревожащее и вместе с тем приятное.
— Вы должны расстаться с вашим мастером, — заключила она, — и открыть собственную мастерскую!
— У меня уже есть собственная мастерская.
— Мастерская каменотеса — да. Но докажите папе с его кардиналами, что вы больше чем ремесленник! Вы — архитектор от Бога! В этом ваше призвание и предназначение. Лишь последовав ему, вы создадите то, что должны: церкви и здания по вашим проектам.
И, чтобы придать вес сказанному, Кларисса невольно сжала руку юноши. Внезапно все слова, которые она собралась сказать, исчезли; девушка была целиком во власти одного чувства — не отпускать эту руку, большую, сильную и в то же время такую гладкую и нежную… Наверное, приятно, когда такая рука гладит тебя.
Франческо снова улыбнулся.
— Мисс Уитенхэм! — прохрипел позади нее чей-то голос. — Боже мой, наконец-то я вас нашел!
— Уильям! — Кларисса испуганно выпустила руку Кастелли. — Как вы здесь оказались? Я думала, вы больны и лежите в постели!
Перед девушкой стоял ее наставник; огромный шарф укутывал его голову, так что снаружи оставался лишь покрасневший нос крючком, украшенный большущей каплей.
— А я и лежал в постели, — просипел он, смахнув каплю с носа. — Италия!!! — Тут он бросил взгляд на Кастелли. — Даже погоду, и ту иезуиты заказывают. Солнце на небе палит так, что до самых мозгов добирается, а человек подхватывает простуду легче, чем в самый промозглый туман. Вот, — Уильям подал Клариссе письмо, — только сегодня пришло. От ваших родителей. — Прикрыв глаза, он испустил тяжкий вздох. — Из Англии, доброй старой Англии.
14
Когда Кларисса дочитывала письмо, у нее тряслись от волнения руки, да так, что буквы расплывались перед глазами, как чернила на мокрой бумаге.
— Теперь мне и правда не суждено будет увидеть ваши башни, — подняв глаза, тихо заключила девушка.
Но Кастелли уже не было.
— Просто взял да ушел, не сказав ни слова, — фыркнул Уильям. — Даже не соизволил попрощаться. Ну и нравы здесь, в Италии!
