жертву.
18
Она пригласила его к себе! Она хочет его видеть! Франческо не мог поверить своему счастью. На многие месяцы княгиня исчезла из его жизни, старательно избегала встреч с ним, когда он бывал в палаццо Памфили. Боязнь, что та единственная, пригрезившаяся ему много лет назад в одну из вьюжных ночей и обретшая плоть и кровь здесь, в Риме, презирает его за то, что он не архитектор, а всего лишь каменотес, со временем стала просто мукой, отчаянной, почти физической болью, сравнимой разве что с крестными муками Спасителя.
Однако теперь, после встречи в Капитолийском дворце, где их свел случай, все стало совершенно другим. Мир преобразился. Жизнь Франческо в покосившейся хибаре в Виколо- дель-Аньелло, доме его дядюшки, где после смерти Гарово он жил с одной только служанкой, тоже изменилась, как преображается мрачный, залитый дождем серый пейзаж, когда на небе вдруг проглядывает солнышко, заливающее веселым и жизнерадостным светом поля, дороги и леса. И если раньше те немногие выдававшиеся ему свободные часы заполняло главным образом чтение Библии или произведений Сенеки при свете свечи, избавлявшее Франческо от темных атак Сатурна, отныне мастер без остатка посвятил себя созданию новых планов и эскизов. Могло ли быть случайностью, что именно благодаря этой женщине его давнишняя мечта близилась к осуществлению? Что именно благодаря ей он покончит с изматывающим ремеслом каменотеса и станет наконец архитектором? Нет, случайным совпадением это быть не могло. Сама судьба, приняв обличье женщины, окликнула его по имени.
Образ Клариссы не покидал Франческо ни днем ни ночью. Это полное достоинства сияющее лицо, как лицо Елены Прекрасной, чистое, ясное, как лик Девы Марии, умное и проницательное, как у Афины Паллады. Он думал о ней постоянно, работая, усаживаясь за стол, чтобы вкусить пищу, просыпаясь по утрам и засыпая по ночам. В мыслях он беседовал с нею, испрашивал ее совета, утешал в минуты печали, смеялся вместе с ней в минуты радости. И как только позволяла работа, он тут же принимался набрасывать грифелем эскизы и планы ее покоев — Франческо поклялся предстать перед Клариссой лишь с готовым проектом в руках. Кастелли жаждал создать для нее чудо, нечто, до сих пор невиданное, умело и нестандартно воспользовавшись законами перспективы, добиться простора там, где господствовала теснота. Поскольку все отданные в его распоряжение помещения палаццо Памфили давали ограниченные возможности, Франческо разработал уникальный метод создания мнимого простора, расположив колонны тосканским рядом в центре — чистейшую фантасмагорию, размывавшую границы реального и иллюзорного.
Франческо не раз и не два переделывал свой проект, и миновала добрая неделя, пока работа была завершена. И вот в один из вторников он собрался в палаццо. Постучав бронзовой львиной головой в ворота палаццо Памфили, Франческо вдруг с удивлением отметил, что ни капли не взволнован и даже весел. Он боялся, что от волнения не сможет говорить, но сейчас не испытывал ничего, кроме затаенной радости оттого, что увидит это сияющее лицо, когда Кларисса ознакомится с его планами.
— Напрасно трудитесь, — объявил слуга, отперев двери. — Донны Олимпии нет и раньше полуночи не будет.
— Мой визит предназначается не донне Олимпии, — ответил Франческо. — Прошу вас доложить о моем прибытии английской княгине!
Смерив Франческо пристальным взглядом из-под наморщенного лба, слуга все же впустил его в палаццо и повел вверх по лестнице на второй этаж. В конце коридора он, велев Франческо подождать, исчез за дверью.
Тянулись минуты. Когда же этот слуга наконец разыщет княгиню? Вдруг до Франческо донесся женский голос, тут же сменившийся чистым, звонким смехом. Без сомнения, голос принадлежал Клариссе и исходил из комнаты, расположенной чуть дальше. Дверь ее была приоткрыта. Слуга, по всей вероятности, искал княгиню не там, где следовало.
Решив больше не ждать, Франческо постучал.
Заглянув через приоткрытую дверь, архитектор тут же пожалел об этом, что случалось с ним нечасто. На сердце будто сомкнулся мощный кулак, лишив его животворной крови.
19
— Простите, — извинился Бернини, — к сожалению, вынужден вновь похитить часть вас.
Прищурив глаза, как выслеживающий дичь охотник, Лорен-цо поглядывал через край мольберта, уверенными, стремительными движениями нанося увиденное на лист бумаги.
— Вы имеете в виду мою внешность? — со смехом спросила Кларисса. — Надеюсь, ненадолго.
— Обещаю стараться изо всех сил, княгиня, хотя ужасно боюсь, что возвращенного мною все равно окажется слишком мало… Не двигайтесь, прошу вас!
Кларисса повернулась, и прикрывавшая голову драпировка скользнула вниз. Ей вдруг показалось, что за дверью, которую Кларисса специально оставила приоткрытой, чтобы не оставаться наедине с Бернини, на какое-то мгновение мелькнуло чье-то лицо. Кто бы это мог быть? Донна Олимпия уехала, Уильям отправился к себе дописывать очередную главу «Заметок…».
— С вашего позволения? — Не дожидаясь ответа, Бернини поправил драпировку. — Предстоит перевести без искажений слова святой на язык мрамора. Могу я попросить вас держать голову чуточку выше? — спросил скульптор, осторожно прикасаясь к ее плечам. — Представьте себя на месте Терезы! Ей является видение — ангел, пронзающий ее копьем, — она сама пишет об этом. «Стрела пронзила сердце мое… Неисчерпаема была сладость боли той, и любовь захватила меня без остатка…» Да-да, вот так, великолепно, просто идеально, так и продолжайте сидеть!
— Что за странные вещи вы мне говорите? — Слова художника смутили Клариссу. — О какой стреле идет речь?
Бернини вновь вернулся к мольберту.
— О стреле любви. Надеюсь, святая Тереза в этот миг видит нас. И наверняка будет в восторге от той, что ее замещает. Помните, что сказал ей Иисус в том видении?
— Я не читала ее трудов. Они не пользуются широкой известностью в Англии.
— Как? — недоумевал Бернини, что-то забеливая мелком на бумаге. — Вы не читали «Путь к совершенству»? А между тем вы удивительно похожи на автора этой книги! Точь-в-точь она!
— Откуда вам известно, как выглядела святая Тереза?
— Если бы я этого не знал, разве стал бы писать ее портрет с вас?
Кларисса не понимала, то ли возмутиться, то ли рассмеяться после этих слов.
— «Путь к совершенству», — повторила она после затянувшейся паузы, лишь бы хоть что-то сказать. — Так ведь озаглавлена эта книга?
— Да — и название великолепное, вам не кажется? — восхищенно воскликнул Бернини. — Будто мы, люди, находимся на этом свете ради того, чтобы стать совершенными. Эх, какой восхитительный бред! Совершенны звезды на небосводе, может быть, солнце, но люди?..
— Вы должны рассказать, что говорил Иисус Терезе.
— Верно! Спаситель понимал, что если и есть на земле совершенство, то лишь в женском обличье.
Оторвав взор от мольберта, Бернини глянул на Клариссу так, будто слова адресовались не святой, а ей самой.
— «Если бы небеса уже не были бы созданы мною, я бы создал еще одни для тебя одной».
По спине Клариссы побежали мурашки. Как Бернини мог говорить ей такое! Никто еще с ней так не разговаривал. И пусть это не его слова — все равно не следует позволять ему ничего подобного!
Лоренцо продолжал бросать на нее хитроватые взоры, будто цыган, и от них у девушки вновь побежали мурашки по спине. О чем она думала, соглашаясь позировать? И почему именно в этот день решила пригласить Бернини сюда? Уж не потому ли, что ей было известно: сегодня кузины в палаццо не будет?
— Прошу вас, — тихо произнесла Кларисса. — Прекратите говорить такие вещи.
— Как вы можете требовать от меня это? Давайте тогда запретим соловью петь! Верующему молиться!
— Разве это имеет отношение к вере?
— И это спрашиваете вы? Богиня?
— Не говорите со мной так! Я всего лишь женщина.
— Да, женщина! Что может быть величественнее, драгоценнее женщины?
Опустив мольберт, Бернини устремил на Клариссу взор своих темных глаз. Скульптор уставился на нее так, что Кларисса вдруг почувствовала себя нагой. Сердце билось где-то в горле, во рту мгновенно пересохло. И, понимая, что в этом нет ровным счетом никакого смысла, она стала прикрывать плечи тканью драпировки в наивной попытке защитить себя от этого всепроникающего взора. Но от него не спасало ничто — он был вездесущ.
— Существует два типа женщин, княгиня, — начал Бернини совершенно серьезным тоном, будто оба были в церкви, а не в ее уютной комнате. — Одни, словно античные вазы, чудесны, красивы, но стоит кому-нибудь прикоснуться к ним, как они превращаются в пыль. Других можно сравнить с граппой: сначала она обжигает горло, а потом, уже оказавшись в груди, начинает трепетать крылышками, словно бабочка.
Сделав шаг в ее сторону, Лоренцо пристально посмотрел на Клариссу и спросил:
— К какому же типу отнести вас, княгиня?
20
Лоренцо Бернини летел из палаццо Памфили будто на крыльях. И все-таки жизнь чудесна! Насвистывая разухабистую песенку, он, перейдя через пьяцца Навона, направился к палаццо Барберини — пешком, к чему спешка, если Урбан теперь оплачивал ему и путь на работу. Лоренцо шел на стройку дворца папской фамилии посмотреть, все ли там в порядке, а после собрался в собор Святого Петра проследить за установкой деревянной модели балдахина. Старый хрыч Мадерна незадолго до смерти нанял целую свору ремесленников ради того, чтобы обеспечить своим землякам долгосрочные контракты на работу. Этот миланский сброд вечно ввязывался в конфликты с нанятыми самим Лоренцо рабочими-тосканцами, и обычно конфликты выливались в потасовки. Здесь нужен глаз да глаз.
В дворовых воротах палаццо Барберини его дожидался Франческо.
— Я больше с тобой не работаю! — с ходу заявил он.
— Ты с ума сошел? Ты же клятву давал! Что на тебя снова нашло?
Франческо не отвечал, лишь упрямо мотнул головой. На его физиономии застыло хорошо знакомое Бернини упрямое выражение.
— Может, сегодня праздничный день, а я ненароком запамятовал?
— Я ухожу со стройки. Мои люди в курсе. И уже собирают инструменты.
