— Да, но почему я должен просить за него, донна Олимпия? — довольно громко произнес Лоренцо. — Кастелли подвел меня, он отказался со мной работать.
При воспоминании о предательстве кровь бросилась ему в лицо.
— Я знаю его как весьма добросовестного и сведущего архитектора. Он выполнил в палаццо Памфили ряд заказов, которые никаких нареканий у меня не вызвали, скорее наоборот, я была в высшей степени довольна им.
— Не взыщите за мое прямодушие: Кастелли — склочник, честолюбец и завистник, безмерно себя переоценивающий…
— Одним словом, — с улыбкой перебила его донна Олимпия, — он — ваш соперник, а идея поддержать соперника вам явно не по душе. Вас понять нетрудно! И все же поразмыслите: если вы станете рекомендовать Кастелли для Сапьенцы, тем самым вы, вполне вероятно, кое-что сделаете и для себя, возможно, даже и не кое-что, а куда больше.
— Ценю ваш ум, донна Олимпия, и мне очень не хотелось бы показаться глупцом в ваших глазах, но все же я не совсем понимаю вас.
— Все весьма просто. — Жестом она позволила ему сесть напротив. — Вы рекомендуете Кастелли как архитектора Сапьенцы и принимаете его уход с палаццо Барберини! Так вы убиваете сразу двух зайцев: избавляетесь от конкурента на своем важнейшем участке как исполнитель заказов папской семьи и одновременно вынуждаете своего ассистента продолжить работу над главным алтарем собора Святого Петра. Как я наслышана, определены сроки его завершения?
Еще бы эти сроки не были определены! Неумолимое время уходило, будто песок сквозь пальцы. И Лоренцо отлично помнил об одном из пунктов договора: в случае задержки ему придется платить за все из своего кармана.
— Позвольте задать вам один вопрос, донна Олимпия? — спросил Бернини, подумав над ее словами. — Почему вы обременяете себя заботами о столь малозначительном художнике, каковым являюсь я?
Поднявшись с кресла, донна Олимпия продолжала изучать его эскиз.
— Сколько же у вас, синьор Бернини, чудесных и остроумных замыслов, — будто не слыша вопроса, сказала она. — Вы бы как-нибудь поделились ими со мной. Что это за фигуры рядом с папой?
— Справедливость и Милосердие, — ответил Лоренцо, тоже поднявшись. — Я решил добавить к ним и фигурки детей — как символ людской беспомощности.
— Великолепно! Как же безутешны они в горе своем по отцу.
И вдруг словно что-то испугало ее.
— Но здесь присутствует и Смерть. У нее в руках книга, как будто она готовится вписать в нее что-то. Уж не имя ли того, кто будет ею призван следующим? — Донна Олимпия склонилась над эскизом. — Ах, если бы мы знали, чье имя будет следующим в списке!
Она повернулась к Лоренцо.
— Я испытаю ваше лояльное ко мне отношение, — без обиняков заявила синьора Памфили. — Может случиться так, что фамилия Памфили в будущем станет серьезным заказчиком. Кроме того…
Не договорив фразу до конца, женщина заглянула в глаза Лоренцо.
— Кроме того? — спросил он.
— Кроме того, моя кузина просила меня переговорить с вами по этому вопросу. Это она хочет, чтобы Кастелли получил заказ.
23
Укрепленным на длинном штыре светильником Кларисса зажигала свечи в часовне палаццо Памфили. С каждой новой зажженной свечой резные фигуры алтаря становились отчетливее, воодушевленные светом, они, покидая царство мрака, начинали жить подлинной жизнью.
Княгиня отправилась к вечерне одна. Царившее в ее душе одиночество как нельзя лучше помогало сосредоточиться перед молитвой; девушка перекрестилась, собираясь обратиться к Отцу Небесному. Как и всегда по вечерам, слова молитвы и ее просьбы к Всевышнему были заранее тщательно продуманы Клариссой.
— Пресвятой Дух Божий, — тихо начала она, подняв взор на алтарь, — смилуйся надо мною, просвети разум мой, направь сердце мое в молитве этой во славу Твою и ради моего блага…
— Аминь! — прозвучал мужской голос.
Кларисса в смятении огляделась. У исповедальни маленькой часовни стоял улыбающийся Лоренцо Бернини. Вот так сюрприз! Кларисса уже несколько недель не видела его. Благочестивого настроя как не бывало. Кларисса поднялась поприветствовать кавальере.
— Слушая ваши молитвы, получаешь воистину божественное удовольствие, — касаясь губами ее руки, произнес Лоренцо. — Уверен, самому папе не подобрать более проникновенных слов. Да, Бог ценит наше усердие и находит отраду в смирении нашем.
От этих слов Кларисса вновь ощутила знакомое покалывание в спине и на затылке.
— Я молюсь, как учила меня мать, — с достоинством ответила девушка, поправляя вуаль на собранных в узел на затылке волосах. А затылок тем временем отзывался на близкое присутствие Лоренцо Бернини.
— В таком случае воздайте благодарность матери, ибо молитвы ваши дошли до Господа.
Кларисса почувствовала, как отчаянно заколотилось ее сердце.
— Уж не означает ли это, что мой образ в камне завершен? Не мой, конечно, а святой Терезы, — спохватившись, поправилась девушка.
— Разве только об этом вы молили Вседержителя, княгиня? — Бернини удивленно приподнял бровь. — Вы не можете вообразить себе, как я был бы рад сообщить вам это, однако, к своему величайшему разочарованию, вынужден пока что огорчить вас. Да не смотрите на меня так! У меня для вас в запасе куда более радостная весть.
— Весть? Для меня?
Приняв его руку, Кларисса выбралась из-за скамьи.
— Сегодня я виделся с его святейшеством. Смотрители города Рима готовы назначить Франческо Кастелли главным архитектором Сапьеицы.
Кларисса была вне себя от охватившего ее счастья.
— Это… это чудесно! Просто великолепно! — Девушка не могла подобрать слов, чтобы выразить свой восторг. — От души благодарна вам, кавальере! Вы… вы — ангел!
Даже не отдавая себе отчета в том, что делает, девушка приподнялась на цыпочки и чмокнула его в щеку.
— Княгиня!.. — ахнул Лоренцо.
Только прочитав на его лице крайнее изумление и радость, Кларисса сообразила, что натворила. Как это могло произойти? Как могла она, поддавшись чувствам, позволить себе подобную несдержанность? Где был ее разум? Если бы Олимпия сейчас увидела ее!.. Девушка устыдилась, будто нашкодивший ребенок. Что проку от темного платья и строгой прически, если она способна так забываться?
— Я… я прошу прощения, — пролепетала Кларисса. Щеки ее окрасил румянец стыда.
Темные глаза участливо смотрели па нее, рот растянулся в улыбке.
— Если молитвы ваши восхитительны, то ваш способ благодарить восхитительнее во сто крат.
Не успела девушка и слова сказать, как Лоренцо привлек ее к себе и страстно поцеловал.
Клариссе показалось, что она подхвачена и унесена прочь стремительным водоворотом. Она чувствовала на губах губы Лоренцо, кожей ощущала его разгоряченное дыхание, сильное тело, прижавшееся к ней. Она была во власти неведомого ей чувства — ощущения энергии и нежного томления в груди, неизъяснимого восторга и упоения, — она словно возносилась на небеса, и ради того, чтобы продлить хоть на миг это чувство, Кларисса готова была даже принять смерть.
— Пусть мир хоть завтра рухнет в преисподнюю, — шептал Лоренцо, — я все равно не окажусь в проигрыше: теперь я понял, что есть высшее счастье.
Сколько же времени успело миновать, пока губы их расстались? Секунда? Вечность?
Когда Кларисса, открыв глаза, увидела перед собой это лицо, его лицо, ее обуял ни с чем не сравнимый, сияющий всеми цветами радуги восторг.
— Теперь я знаю, кто ты, — сказал он. — Ты — Ева, женщина, которую Бог создал первой. Клянусь небесами и всем, чем пожелаешь, Кастелли получит Сапьенцу — она его! Все дворцы, все соборы и церкви пусть будут его, лишь бы я мог вечно держать тебя в своих объятиях.
Внезапно из-за двери послышались голоса, вернувшие Клариссу на землю.
— Пресвятая Мать Богородица! — испуганно произнесла княгиня, вырываясь из объятий Лоренцо. — Уходите, пожалуйста!
В мгновение ока Лоренцо подхватил с пола упавшую вуаль Клариссы и умчался. Девушка поспешно оправила на себе платье и подошла к скамейке. Опускаясь на колени, она задыхалась, ей казалось, что корсаж не выдержит и вот-вот лопнет. Кларисса снова перекрестилась и стала смотреть на алтарь.
Несчетное число раз она видела перед собой этот рельеф над дарохранительницей, но только сейчас разобрала изображенное на нем чудо святой Агнессы. Римские солдаты толкнули женщину наземь, в пыль, намереваясь надругаться над ней, однако сила ее веры сотворила чудо: тело святой покрыл непробиваемый власяной панцирь, спасший ее от бесчестья.
Из коридора доносился голос Бернини, перемежавшийся смехом донны Олимпии. Со вдохом девушка закрыла глаза.
Куда подевалась ее вера?
24
Она его поцеловала! В каком-то опьянении, точно после целой бутылки вина, Лоренцо покинул палаццо Памфили. Переполненное воспоминаниями только что пережитого непередаваемого момента тело трепетало. Неужели все это произошло на самом деле? Любит ли он ее? К чему этот вопрос — главное, он завоевал ее сердце!
На пьяцца Навона кипела жизнь. В свете бесчисленных факелов фланировали парочки, переходя от одной раскинутой по случаю наступившего вечера палатки к другой, обращались к гадалкам, освежались прохладительными напитками. Факиры выдували в ночное небо струи огня изо рта, на натянутых высоко над площадью канатах балансировали акробаты, а разряженные в пух и прах всадники пробивали в толпе путь богато убранным каретам с одетыми в ливреи лакеями на запятках.
Что за ночь! Вообще-то Лоренцо собирался навестить мать, в одиночестве коротавшую старость в большом доме прихода Санта-Мария Маджоре, где хотел отужинать. После смерти отца он регулярно раз в неделю навещал ее. У Луиджи в голове одни только шлюхи, он почти не видит мать. Но разве можно потратить такой вечер на скучный ужин у матери?
Лоренцо вдруг замер, осененный идеей. Кровь в жилах заструилась сильнее. Да, куда лучше было бы и проводить этот счастливый день как полагается! Его душа вожделела новых ощущений. И вместо того чтобы направить стопы к Санта-Мария Маджоре, он свернул в небольшой переулок, шедший к Тибру.
Лоренцо полной грудью вдыхал насыщенный приключениями и тайнами ночной воздух. Исходивший от ветхих домишек запах сырости перемешивался с удушливо-нежным, густым
