действительно растили в далекой от дворца глуши Безымянные Маги, они не могли не сказать тебе, кто ты такой на самом деле. Но мне это не важно. Сейчас я хочу знать: согласен ли ты принять мою помощь?
Несколько мгновений Доран изучающе разглядывал Маркона.
— А ты уверен, что не ошибаешься на мой счет? — спросил он.
— Все эти дни я внимательно смотрел и думал, — тихо сказал Маркон. — Я следил за всеми и пришел к выводу, что даже если Истинный Принц не ты, а кто-то другой, именно у тебя гораздо больше шансов первым войти в тронный зал, чем у кого-либо. А если я буду помогать, надежда на успех возрастет еще больше. И еще одно: вполне может оказаться, что мысль заключить подобный союз могла прийти не только в мою голову. Слишком велика цена победы. К примеру, я заметил, что этот медведь Гарка и Урсин частенько уединяются и что-то старательно обсуждают.
— Я приму твою помощь, — решил Доран. — И если нам будет сопутствовать удача, ты очень скоро сможешь оценить степень моей благодарности. А сейчас скорее пойдем к ручью. У меня все тело зудит от пота.
Оказалось, их опередили. В небольшом озерце, образованном в ложе ручья невысокой плотиной из тщательно пригнанных друг к другу камней, уже плескался Ирвен. Доран, а вслед за ним и Маркон спрыгнули в прохладную, чистую воду, даже не сбросив набедренных повязок. Некоторое время они с наслаждением барахтались, смывая грязь, потом, отфыркиваясь, выбрались на траву.
— Что-то я не заметил тебя сегодня на ристалище, Ирвен, — сказал Маркон. — Может, ты решил не готовиться к состязанию? Или раздумал в нем участвовать?
— Я не раздумал, — Ирвен тоже вышел из воды и стоял рядом с ними, отирая с тела ладонями капли влаги. — А готовиться можно по-разному.
По сравнению с мощными Дораном и Марконом он выглядел просто мальчишкой. Не уступая им в росте, Ирвен безнадежно проигрывал в сложении. Его гибкая, стройная фигура, возможно, неплохо бы смотрелась на придворных балах, но только не в битве.
— Понимаю, — кивнул Маркон. — Наверное, ты надеешься на магию. Только ты забыл, что не тебя одного обучали этому искусству. На твоем месте я бы крепко подумал, прежде чем рисковать жизнью, надеясь на жалкие фокусы, которым тебя научили деревенские колдуны.
— Я ничего не забыл, — выражение лица Ирвена оставалось на редкость дружелюбным. Он улыбнулся широко и открыто. — Я все помню, Маркон. И нам не стоит ссориться раньше времени. Всему наступит свой срок.
— И он придет очень скоро.
— Да, — только и сказал Ирвен, подхватил одежду и, легко ступая, исчез за деревьями.
— Его нам не стоит опасаться, — проговорил Маркон, глядя вслед ушедшему.
— Почему?
— Потому что любой из нас сильнее. Но дело даже не в его слабости. Он до сих пор одинок. Я следил за ним очень внимательно. Он ни с кем не пытался заключить союз, он надеется только на себя. В таком состязании одиночки обречены, будь они хоть магистрами магии или, — он бросил короткий взгляд на Дорана, — лучшими мастерами меча королевства. И все же хотел бы я знать, что у него на уме… Впрочем, сейчас мы должны обсудить кое-что более важное. Гарка и Урсин сейчас представляются мне самыми опасными противниками. Впрочем, есть и другие, которых не стоит заранее сбрасывать со счетов…
Наследника престола удаляли из дворца и столицы сразу после рождения. Это было единственным способом сохранить ему жизнь. Ни высокие дворцовые стены, ни вооруженная до зубов охрана не могли уберечь принца, гибели которого искали могущественные семьи, обычно всегда соперничающие между собой, но объединенные общим стремлением очистить дорогу к власти. Согласно древним законам, особа короля и его семья были неприкосновенны — но не его наследник. Сталь, яд или магия рано или поздно находили свою жертву. Поэтому каждый наследник рос и воспитывался, постигая науку войны и управления страной, в тайной обители под присмотром учителей, которых именовали Безымянными Магами. Лишь после кончины правителя он мог появиться в столице, не опасаясь предательского удара в спину. Так гласил закон, который не мог быть нарушен, потому что каждая семья понимала: в нем — основа порядка и спокойствия государства. Нарушителя ждала война со всеми, единственным и неизбежным итогом которой было бы уничтожение всей его семьи. На седьмой день после похорон принц мог без опаски возникнуть из небытия и заявить о своих правах на трон. И главным доказательством этих прав служила способность трон занять.
Как всегда, претендентов в этот раз собралось чуть меньше четырех десятков — как раз по числу семей королевства. Каждый претендент утверждал, что он — Истинный Принц и сын короля, каждый был готов отстаивать свое утверждение, сражаясь с остальными. И народ знал, что это справедливо, потому что занять трон мог только настоящий сын короля, которому отец передал не только свою силу и мудрость, но и тайну могущества государства и королевского рода, противостоять которой не могли ни внутренние, ни внешние враги. Именно эта тайна хранила Истинного Принца на пути к трону, не оставляя никаких шансов на успех самозванцам.
Тем не менее до исхода состязания все претенденты считались равными друг другу. Двадцать дней они жили вместе в гвардейской казарме, готовясь к испытаниям, а на двадцать первый перед ними открывались дворцовые двери. Лишь один из них, пройдя лабиринт, повергнув всех соперников, добирался до тронного зала и садился на трон — Истинный Принц, который в этот самый момент становился королем…
На рассвете распахнулись все сто десять дверей дворцового лабиринта — так гласил закон. Они оставались открытыми ровно столько времени, сколько потребовалось бы обремененному поклажей верблюду, чтобы сделать десять шагов. По одному или по двое претенденты вошли в избранные ими входы, после чего тяжелые створки сомкнулись вновь.
Доран и Маркон вошли в коридор, слабо освещенный светом, который проникал через невидимые отдушины под высоким потолком, и остановились, вслушиваясь в сомкнувшуюся вокруг них тишину. Коридор был короток, всего через несколько шагов он раздваивался. Левый отросток круто нырял в непроницаемый мрак подземелья, правый, напротив, являл собой начало восходящей вверх спиральной лестницы с широкими ступенями.
— Туда! — показал Доран налево, потому что каждый из претендентов знал: дорога к трону проходила через лабиринт, а иного пути не было.
Маркон согласно кивнул, вытащил из крепления на стене смоляной факел и скороговоркой пробормотал заклинание огня. Факел вспыхнул, осветив плотно пригнанные друг к другу плиты, которыми был выложен длинный спуск в подземелье. Придерживаясь руками за шершавый камень стен, они съехали вниз, оказавшись в круглом зале. Три новых прохода в стене зала прямо напротив открылись их взорам, а в центре на невысоком постаменте лежала неровная черная глыба, маслянисто поблескивающая в мерцающем факельном свете.
— Куда теперь? — шепотом спросил Маркон и тут же сам ответил, показав на центральное отверстие: — Мы должны идти туда, я чувствую это.
Внезапно нахлынувшее на Дорана острое ощущение опасности заставило его извлечь из ножен клинок. Переложив факел в левую руку, Маркон сделал то же самое. Они осторожно двинулись по залу, огибая странную глыбу справа. Доран не спускал с нее глаз ни на мгновение, все его чувства были обострены до предела, и потому то, что случилось дальше, не застало его врасплох.
Очертания глыбы почти неуловимо изменились, а потом с отвратительным хлюпающим звуком она выбросила два толстых щупальца. Отточенное лезвие свистнуло в воздухе, легко проникая в упругую плоть. Из широкой раны фонтаном вырвалась черная кровь. Щупальце не было отсечено до конца, оно надломилось в месте удара, словно подрубленное дерево. Судорожно подергиваясь, начало втягиваться обратно, и тогда Доран бросился на помощь Маркону, который оказался не столь быстр и удачлив. Меч и факел, выбитые из его рук атакой чудовища, лежали на полу, а сам Маркон с искаженным от напряжения лицом пытался оттолкнуть жадно тянущуюся к нему отвратительную конечность. Клинок Дорана поднялся и опустился дважды. Отсеченный кусок плоти звучно шлепнулся на камень. Короткий обрубок бесцельно хлестал воздух. Увернувшись от его беспорядочных движений, Доран подобрал факел. И прыгнул к выходу.
— Бежим!
Схватив свой меч, Маркон бросился следом. Они мчались по узким извилистым коридорам, не считая поворотов и ответвлений, и остановились, лишь когда зал с чудовищем остался далеко позади.
— Что это было? — переводя дух, спросил Доран.
— Цверб. Демон бездны. О них мне рассказывал наставник, — ответил Маркон. — Только он говорил, что все цвербы давно вымерли.
— Не все, — пожал плечами Доран. — По крайней мере один остался… Я мог бы его убить, — произнес он после короткой паузы.
— Цверба нельзя убить, — возразил Маркон. — Тело его неуничтожимо и восстанавливается очень быстро. Цверб умирает сам, когда приходит его срок.
— Сказки, — буркнул Доран, — я мог иссечь его в куски размером с мизинец, а потом просто растереть их сапогом на камне…
Пронзительный, полный боли и тоски вопль прервал его речь. Кричавший находился где-то совсем неподалеку, всего в нескольких поворотах. Доран с Марконом переглянулись.
— Не думаю, что нам стоит идти туда, — неуверенно проговорил Маркон.
Крик зазвучал снова и внезапно оборвался на ноте наивысшего напряжения.
— Вперед! — Доран первым сорвался с места. Вслед за ним немедля помчался Маркон.
Еще один зал открылся перед ними — такой же круглый, как и первый, с новыми входами в недра лабиринта, но в отличие от того ярко освещенный факелами на стенах. Было и еще одно отличие: в центре зала вместо постамента, служившего цвербу лежанкой, они увидели мертвое тело. Точнее, то, что от него осталось: нижняя его половина, почти до талии, была смята и чудовищно изуродована. Будто пасть огромного травоядного равнодушно захватила случайно подвернувшуюся плоть, пожевала могучими беззубыми челюстями и выплюнула за ненадобностью.
Маркон сделал несколько осторожных шагов к мертвецу.
— Это Клео с юга, — сказал он. — Очень хороший боец и в знании магии не из последних. Мне казалось, он продержится дольше…
Доран внимательно осматривался, приготовив клинок для немедленного удара.
— Что его убило?
— Не знаю. Может быть, то, что скоро убьет нас.
Их собственный факел уже едва тлел, догорая. Доран бросил его на пол и затоптал. Потом вытащил из толстой связки, приваленной к стене, три новых. Два заткнул за пояс, а третий поджег от ближайшего огня.
— Куда мы пойдем теперь? — спросил он.
— Сейчас…
Маркон вытащил из-за пояса костяную пластинку, похожую на наконечник стрелы, и осторожно положил на открытую ладонь. Некоторое время пластинка пребывала в неподвижности, а затем начала медленно поворачиваться. Ее острие нацелилось на крайний правый проход и остановилось.
— Нам нужно идти туда, — уверенно сказал Маркон, пряча пластинку.
Доран двинулся первым, но тут же замер: навстречу ему из прохода лениво выползла волна тумана. Она не доставала до колен Дорана, в ней не было ничего опасного — самый обычный туман, разве что слишком уж плотный и не проницаемый для взгляда. Ватной периной туман неторопливо растекался по полу, все ближе подползая к ногам Дорана. Он неуверенно взмахнул мечом. Лезвие прошло сквозь туман, не встретив ни малейшего сопротивления. Успокаиваясь, Доран сделал шаг и тут же ощутил, что ступни его и лодыжки попали в мертвый захват, словно стиснутые невидимыми мощными руками. С яростным криком он ударил мечом раз, другой и третий, уже понимая, что это совершенно бесполезно. Сталь была бессильна против неведомой, смертельно опасной магии. Оброненный в туман факел мгновенно угас. Давление на ноги усиливалось, туман клубился вокруг Дорана, сгущался, поднимаясь все выше, его объятия становились нестерпимыми, Доран услышал скрежет сминаемых стальных наколенников и понял: спасения не будет.
Вырвавшаяся откуда-то из-за его спины полоса света была настолько ослепительна, что Доран на мгновение зажмурился. А когда вновь открыл глаза, то увидел, что Маркон хлещет
