поэтому нацистское мировоззрение, основанное на расовом принципе, определяло действия государства. Законы имели единственную цель — цементировать сообщество людей. Лидер же авторитетом собственной личности объединял государство и народ. Он был живым воплощением идеологии и с помощью государства делал все необходимое для достижения сокровенных целей расы. Поэтому он был одновременно законодателем и судьей. Все области культуры, законодательства и юриспруденции, государства и гражданства были подчинены единой цели — всеобщему объединению.
Ведущий теоретик расизма Карл Шмитт долгие годы был профессором права нескольких университетов: Грайфсвальдского в 1921 году, Боннского в 1922–1933 годах, затем Кельнского и Берлинского в 1933–1945 годах. Во времена Веймарской республики был одним из самых ярых оппонентов демократической, парламентарной концепции права, отдавая предпочтение динамичному взаимодействию между лидерами и народом, объединенных общностью расы. Парламентская демократия была для него устаревшим буржуазным методом государственного правления. Его идеи и, в частности, его книга «Государство, движение, народ» были благоприятно восприняты в Третьем рейхе. Книгу свою он начал с уточнения теории легального прихода нацистов к власти. Концепция его была новой, хотя нацисты и пришли к власти в рамках веймарской конституции. По его мнению, власть исходит от народа, а нацистская партия как раз и представляет народ, объединенный общей целью и единым мировоззрением. Особенно подчеркивалась безотлагательность взятия власти даже вопреки беспристрастным законодательным нормам, поскольку эта часть политики представляла собой совместные действия лидеров и народа, объединенных расовой волей для реализации своих целей.
Устранение правительства «с помощью законов, а не людей» и его отречение от власти придали его концепции законную форму. Для Гитлера, похвалявшегося своим легитимным приходом к власти, такая концепция подходила как нельзя лучше. Систему судов и юридических представителей, доставшуюся ему от ненавистной республики, он изменил в духе новой трактовки теории права. И Шмитт послужил в этом деле авторитетом, на который он мог сослаться. Народ воспринял эту правовую систему, базирующуюся «по внешним признакам» якобы на стародавних принципах, как легитимную, хотя в действительности она была инструментом власти в руках нацистского руководства.
Идеи Шмитта были отражены в официальных комментариях к имперскому закону о гражданстве. Авторами их были крупные чиновники министерства внутренних дел. Так, например, Вильгельм Штуккарт был министром, а Ханс Глобке — начальником департамента.
Штуккарт был молодым человеком, быстро поднявшимся наверх благодаря своим партийным связям. По всей видимости, впоследствии он ушел в отставку из-за несогласия с политикой «окончательного решения» еврейского вопроса. Глобке же был номинальным членом партии. После войны в его защиту была выдвинута версия, будто он представлял католической церкви информацию, которую получал в своем министерстве. После 1948 года он прекрасно чувствовал себя в Федеративной Республике Германии, федеральным канцлером которой стал Конрад Аденауэр.
Имперский закон о гражданстве был составной частью так называемых нюрнбергских законов, которые исключили евреев из германского сообщества и запретили им иметь христианскую прислугу в доме. Из комментариев к этим законам следует, что они были направлены в первую очередь против евреев, так как датчанам и даже полякам предоставлялась возможность получить гражданство рейха. Странность эта — ведь датчане относились к нордической расе, тогда как поляки — к славянам, — объяснялась скорее всего политическими соображениями: в Пруссии большинство населения составляли поляки, а время разбираться с ними еще не наступило. Кроме того, между Гитлером и польским диктатором маршалом Пилсудским был заключен договор о дружбе, что, несомненно, сыграло свою роль в этом вопросе.
Разница между гражданами рейха и гражданами государства дала нацистскому руководству дополнительную власть над людьми, жившими в Германии, но не обладавшими полными гражданскими правами. Более того, провозгласив почетное гражданство рейха, которое еще надо было заслужить, нацистские правители обрели право поощрения или наказания, чем еще больше укрепили свою власть над населением. Гражданство государства имели люди старшего поколения, гражданство же рейха получали арийцы, не совершившие никаких преступлений, главным образом политического характера. В качестве правовой основы этого закона, что особенно отчетливо видно в комментариях, выдвигалась концепция государства как инструмента в руках народа. Штуккарт и Глобке решительно отвергали римскую концепцию закона о государстве как самостоятельной корпоративной сущности.
Гражданские права, согласно определению, были установлены в интересах народного сообщества, поэтому их защита не идеальна ни со стороны самого закона, ни государства. Как сам Шмитт, так и авторы комментариев, утверждали, что прежние либеральные теории свободы личности устарели и потеряли значение. Такой подход к свободе личности и к гражданским свободам вообще превалировал во всех областях нацистской культуры и отчетливо просматривается в нацистских действиях — взять хотя бы рассматриваемую нами академическую свободу.
Выдвинутую Штуккартом и Глобке идею поставить евреев вне закона целиком и полностью поддержал Вальтер Бух, председатель партийной комиссии, созданной специально для рассмотрения вопросов коррупции и случаев подрыва репутации руководства со стороны отдельных членов партии. Его замечания были опубликованы в журнале «Немецкая юстиция». Он писал, в частности, что «снятие перчаток» и прекращение церемоний с евреям и лишь символизирует правомерность поджога синагог 10 ноября 1938 года и необходимость преодоления нерешительности в отношении «окончательного решения» еврейского вопроса.
Изменение законодательных идей в рамках старых форм не даст должного эффекта до тех пор, пока юридическая бюрократия не проникнется «новым духом», считали многие нацистские руководители. Роланд Фрайслер, например, призывал к этому в своем предисловии к справочнику о гражданском юридическом законодательстве, будучи статс-секретарем министерства юстиции. В 1940 году он стал президентом так называемого народного трибунала, созданного еще в 1934 году для проведения скорых судебных разбирательств в случаях предательства, к которым относились не только конкретные антиправительственные действия, но и любая форма оппозиции к идеологии нацистского государства. Фрайслер показал себя весьма послушным исполнителем. Именно он возглавлял судебный процесс над участниками июльского 1944 года покушения на Гитлера и беспощадно с ними расправился. Был убит во время одной из бомбежек Берлина союзной авиацией.
Наряду с этой деятельностью, он стремился сломать сопротивление старомодных прусских гражданских чиновников, пытавшихся поставить себя вне политики. Ведь ни один человек и ни одно учреждение не могли оставаться вне воздействия народа и господствующей идеологии! На деле же многие из этих чиновников так и не были «реформированы», хотя нацисты и достигли определенных успехов в отношении консервативного чиновничества.
Государство было, по сути дела, «внешним» инструментом народа: законы и судебная администрация должны были подстраиваться под навязываемое мировоззрение. Соблюдались лишь те внешние формы, которые соответствовали гитлеровскому представлению о рейхе как о «революции духа». Однако такая революция изменила реальность, существовавшую в Германии, главным образом благодаря различию между формой и содержанием, что отражает документация, приведенная в этой книге.
Карл Шмит
Государственный закон в новом контексте
Какое значение имеет имперский закон от 24 марта 1933 года, принятый в виде конституционной поправки двумя третями голосов депутатов рейхстага в соответствии со статьей 76 веймарской конституции? Эта так называемая поправка явилась следствием выборов в рейхстаг, проведенных 5 марта 1933 года[51]. По сути дела, это были не выборы, а референдум, даже с точки зрения закона. И вот в результате этого плебисцита немецкий народ признал Адольфа Гитлера лидером национал-социалистского движения и немецкой нации. Муниципальные выборы 12 марта закрепили волю народа. Таким образом, рейхстаг и федеральный совет действовали как исполнительные органы народной воли. Так называемым позитивным юристам представлялось совершенно естественным увидеть в этом законодательную основу. Нынешнего государства. Выражение «конституционная поправка», казалось, служило делу укрепления такого восприятия этого ложного представления. В связи с этим необходимо уяснить, что сам термин «конституционная поправка» юридически некорректен и даже ошибочен, поэтому впредь целесообразно избегать его вообще, тем более что он не используется ни в самом названии акта («Закон о мерах по прекращению страданий народа и рейха»), ни в тексте закона и привнесен в него со стороны. В действительности этот «акт» является временным конституционным законом новой Германии…
Революция в Германии была легитимной, то есть формально корректной по отношению к существующей конституции. Это объясняется дисциплинированностью и любовью немцев к порядку. Кроме того, она легально произошла из веймарской конституции, отвечая сути тогдашней системы правления. Было бы юридической ошибкой, а в политическом плане даже актом саботажа рассматривать такой вид легитимности в свете отвергнутых юридических идей, институтов и норм, а следовательно, и принятием их и самого духа веймарской конституции. Законность нашей революции не проистекает из того только факта, что десяток депутатов оказались готовыми обеспечить своими голосами пятнадцатипроцентную разницу между простым большинством и большинством в две трети в нашу пользу. И власть в нынешнем государстве не зависит ни от каких предпосылок, условностей и менталитета этой группы людей. Было бы политическим, моральным и юридическим нонсенсом обосновать взятие власти национал-социалистами лишь несостоятельностью и робостью прошлого режима. Жизнь несовместима со смертью, а власть — с импотенцией.
Рудольф Гесс, заместитель фюрера, был прав, когда на ноябрьском партийном съезде в 1933 году заявил, что этот партийный конвент и является истинным «рейхстагом» Третьего рейха. Дело в том, что идея «рейхстага» не определяется уже более институтом, носившим это имя в понимании веймарской конституции. Если заместитель фюрера утверждает, что «вся власть принадлежит народу и исходит от него», то это в корне противоречит пониманию, зафиксированному в первой статье либерально-демократической веймарской конституции. Поэтому наше народное законодательство, включившее в себя все основные положения веймарской конституции, требует иного контекста… Наше новое государство в полном праве заменить все оппозиционные и неверные юридические конструкции, которые могут завести национал-социалистское государство в никуда, на хорошо зарекомендовавшие себя старинные теории государства.
В свете идеи лидерства необходимо ясно понимать теоретическую основу центральной концепции национал-социалистского государственного права и ее специфики. Для того чтобы не только полностью понять эту концепцию, но и уметь защитить ее от фальсификаций и обструкций, необходимо сравнить ее с рядом других, так или иначе примыкающих к ней. Дело в том, что эти концепции, нужные и обязательные в своих сферах, пропитаны совершенно иным духом и служат для ассимиляции идеи лидерства, теряя при этом собственную внутреннюю силу. Хорошо известно, что существующая ныне либеральная демократия усматривает идеал в «отсутствии политического лидерства». Многие немецкие юристы так до сих пор и не поняли, что в течение более чем сотни лет действовала целая система специфических концептуальных формулировок, преследовавших цель ликвидировать идею лидерства, и что основной упор этих концепций приходился на положения и пункты, наиболее уязвимые в политическом отношении, легко поддающиеся разрушению и даже устранению.
Под предлогом создания законодательных теорий конституционно настроенные деятели на основе принципа безопасности и точного расчета изменяют все идеи, концепции и даже институты, переводя их в сферу абстракции, заранее продумывая необходимые формы. При этом предполагается, что любой вид службы, обоснованный юридически и определенный законом, должен иметь основу, нормативно соразмерную и поддающуюся правовому контролю. Тем самым исключается проникновение в нее индивидуалистической либеральной философии, а монополия в юриспруденции обслуживает вполне определенное политическое мировоззрение, которое не должно носить специфического или чисто научного характера. Жизненно необходимые службы в государстве, во главе которого стоит единое руководство, например административные структуры гражданских и расовых служащих, являющиеся официальными службами в полном смысле этого слова, и занимаются зачастую «только моральными» или «только политическими» проблемами, обнажая свою правовую суть. Такой образ мышления одержал верх на лейпцигском судебном процессе при рассмотрении вопроса конфронтации прусского правительства с прерогативами рейха [52]. Зависимость отдельных немецких земель от правительства рейха является, в сущности, политической проблемой, логика которой была нарушена отделением законности от политики, в результате чего высокий представитель веймарской системы назвал суть вопроса «сентиментальной». С его точки зрения отнесение национал-социалистов и коммунистов к одной политической платформе «законно». Более того, проведение различий между коммунистической организацией и национал-социалистским движением рассматривалось как выпад против «равенства перед законом», чему давалась «политическая» оценка. В этом особенно отчетливо проявилось враждебное отношение тогдашнего государства к либеральному противопоставлению права и политики…
Наша концепция не требует особого напряжения ума для относительного сравнения. Она не вытекает ни из аллегорий времен барокко, ни из картезианской «великой идеи». Это — современная реальная и актуальная идея. Поэтому она требует в качестве необходимого условия обязательной общности расового происхождения самого лидера и его последователей. Продолжительность и искренность контактов между лидером и последователями и их взаимная лояльность покоятся исключительно на этой расовой общности. Именно она в состоянии не
