уносили раненых, хоронили убитых, пристреливали бьющихся в предсмертных судорогах покалеченных лошадей.
По ночам радиостанция полка опять стала перехватывать в эфире никому не ведомые шифры. Мне было приказано усилить наряды и принять меры к поиску неизвестной радиостанции. Опять предполагалось, что она работает где-то на моем участке.
Бардин ходил мрачный. У меня на душе тоже скребли кошки. Было досадно до отчаяния, что враг безнаказанно живет среди нас, мы его не можем найти, а из-за этого на дамбе гибнут люди, уничтожаются ценности.
Враг, кажется, был опытный и дерзкий, вел себя очень свободно и ничуть нас не боялся.
В районе действия заставы было восемь небольших местечек и масса хуторов, разделенных межами и перелесками. Нам не стоило никакого труда «прочесать» эти перелески вдоль и поперек. В них мы не обнаружили ни души, кроме двух крестьян, собиравших хворост, которых после проверки на заставе тут же отпустили восвояси. Устроили мы обыски и на хуторах. Осмотрели сараи, чердаки, погреба. Хуторяне клялись святой мадонной, что никого из посторонних у них нет и не бывает, если не считать останавливающихся изредка на ночевку проезжающих на фронт солдат и офицеров.
В местечках квартировали воинские подразделения, к тому же отстояли эти местечки, кроме М., довольно далеко от шоссе и из них даже не было видно, двигаются ли по этой дороге войска.
Оставалось лишь М.
Майор Толоконников, перепуганный бомбежками еще в Больших Мельницах, был крайне огорчен и обеспокоен участившимися налетами.
Встретив меня, он рассказал, что уже подумывает о передислокации. Задерживает его лишь озеро: окрест нигде не найти такого удобного места для размещения банно-прачечного отряда.
— У меня чисто водоплавающее подразделение, — жаловался майор. — Я уже обозревал окрестности, ездил всюду и ничего не нашел. Не посоветуете ли, что мне делать? Чует мое сердце, разбомбят они меня здесь окончательно.
Нигде поблизости подходящего места для него не было. Посоветовать ему я ничего не мог.
XXXV
— Так вот какое, стало быть, дело, — сказал Бардин. — Давайте, капитан, пораскинем мозгами. Везде мы с вами искали эту рацию, нигде не нашли и только в М. ничего не тронули пока.
— Я предлагал, — обиженно напомнил я ему.
— Тогда рано было.
Ой помолчал, прошелся по комнате.
— Что же у нас в М.? — продолжал он. — Там расположена комендатура, банно-прачечный отряд, питательный пункт, отделение регулировщиков. Гражданского населения нет, все дома заняты нашими подразделениями, и все же, если допустить, что вражеская радиостанция находится на нашем участке, я повторяю — если допустить, — то она должна находиться только в М. Коменданта и его людей мы оставим в покое. Питательный пункт тоже. Он находится в ведении коменданта. Регулировщики недавно сменились, рацию засекли за две недели до их смены, значит они тоже не в счет. Остается…
— Вы хотите сказать — банно-прачечный отряд? — перебил я его.
— Да, именно это я и хочу сказать.
— Чепуха, — засмеялся я. — Толоконников знает всех своих людей.
Бардин внимательно, с осуждением, посмотрел на меня, прошелся по комнате, снова остановился передо мною, но уже с таким выражением на лице, словно меня здесь не было и он один и прислушивается к своим мыслям. Так для музыканта, настраивающего скрипку, слушающего ее струны, ничего в ту минуту не существует вокруг.
Постояв так, решительно тряхнув головой, Бардин сказал:
— Да. Это может быть только в банно-прачечном отряде. Я долго думал над этим и мне кажется, что и танцы устраиваются там не случайно и не случайно ваш друг майор Толоконников поощряет их. На танцах, как вы заметили, бывает много заезжих людей. Это очень хорошее место для сбора различных сведений.
— Как! — вырвалось у меня. — Вы полагаете, что сам майор Толоконников занимается этим?
— Да, я пока еще только предполагаю, — мягко прервал он меня. — Но поживем — увидим. — Бардин вновь прошелся по комнате. — И вот еще какое совпадение засело мне в голову: когда мы были в районе Суворино — Малая Гута — Большие Мельницы, там, как известно, тоже работала чья-то радиостанция.
— Какое отношение имеет это к Толоконникову?
— Пока, предположим, никакого, это вы правы. Но не кажется ли вам странным, что стоило только банно-прачечному отряду прибыть в М., как мы вновь услышали рацию и, по-моему, возможно, понимаете — возможно — ту же самую.
Вот почему я просил вас тогда не пугать пока, никого там своими нарядами.
Признаться, от таких догадок Бардина мне стало не по себе. «Неужели это в самом деле правда?» — думал я.
— Если это так, — продолжал Бардин, словно отгадав мои мысли, — то мы имеем дело с очень опытным и крупным противником. Скажите, вы с ним говорили когда-нибудь насчет радии?
— Насколько помню, разговора об этом не было.
— Хорошо. Еще хорошо и то, что я с ним ни разу не виделся, а вас он считает человеком, так сказать… — Бардин с некоторым сожалением поглядел на меня. Очевидно решив пощадить мое самолюбие и не говорить, что я значу «так сказать», улыбнулся. — Ну, своим другом, приятелем, что ли. В общем так, — продолжал он, погасив на лице улыбку. — Я займусь теперь банно-прачечным отрядом вплотную и перееду на несколько дней в М. Мне будет нужен еще один человек. Кто из нашей заставы ни разу не был в банно- прачечном отряде? Есть такие?
Мы взяли книгу нарядов и проверили ее за весь год. В районе Больших Мельниц, а теперь в М. — не были только трое: Лисицин, повар Березкин и Грибов.
— Ну, старшина мне для этого дела староват, — сказал Бардин. — Хороши были бы Фомушкин и Пономаренко, но их там знают как облупленных. Повар тоже отпадает. Какой из него ухажер, из лысого и пузатого. А вот Грибов, пожалуй, подойдет. Мужчина обстоятельный. Девки таких любят.
Послали за Грибовым.
Бардин поделился со мной своими планами. Он переезжает жить в М. и регистрируется у коменданта как представитель продовольственно-фуражного снабжения одной из дивизий переднего края, приехавший в М. по заготовке сена. Грибов, его помощник, должен будет завязать знакомство с прачками, танцевать с ними, крутить амуры. У того, кто руководит рацией, непременно должны быть помощники, сборщики сведений. Вот этих-то помощниц или одну из них и надлежит разыскать Грибову. А Бардин возьмет под свое наблюдение самого Толоконникова. Связь с заставой будет поддерживаться через Грибова.
Я, продолжая сомневаться в правильности того, что задумал Бардин, все же чувствовал, что в его простых, несложных заключениях есть доля той правды, до которой сам я, вероятно, так никогда и не смогу добраться. Неужели я действительно слишком доверчив к людям, а надо хитрить, все время быть начеку, говорить подчас одно, а делать другое? Неужели я не прав вообще в жизни, что иду к людям с открытой душой, говорю с ними обо всем, что радует, тревожит или волнует меня, не думая, что они относятся ко мне совсем иначе, что они лишь показывают, что откровенны со мной, а на самом деле скрывают от меня свои настоящие чувства? Но можно ли думать, что Иван Пономаренко, Лисицин, Лемешко, Макаров были когда- нибудь неоткровенны со мной? Можно ли думать, что Бардин, Фомушкин, Назиров, Грибов думают совсем другое, чем то, что высказывают мне? Однако тот деревенский парень, враг, которого я чуть было не отпустил, Чувашов-Тарасов, перед которым мне было стыдно, что мы его держим в КПЗ, вели себя со мной совсем иначе, обманывали. Стало быть, все дело заключается в том, чтобы научиться узнавать людей, уметь относиться к ним по их достоинству и уж не со всеми быть откровенным и открытым. Но как мне научиться этому? Неужели я так никогда и не сумею распознавать людей, их характеры, чувства, мысли? Не
