потом этой проблемой тем более никто не озадачивался. Значит ли это, что в стране уже не осталось детских учреждений, потому что мародерам все равно, что грабить?
— У меня дело было в Калининском районе — там коммерсанта реально ягодами отравили, — вспомнил вдруг Палыч.
— Лесными? — озаботился Васильев. Большой фанат всего дикорастущего, он интересовался лесной флорой как наиболее доступной для любительского изучения и потребления.
— Ну, вроде да, — неуверенно ответил Палыч. — Супруга, типа, лечилась у какого-то экстрасенса и долечилась до того, что экстрасенс ее ежедневно трахать повадился. Ну, а мужу, чтоб не отсвечивал, экстрасенс прописал лечебный отвар. Муженек и вылечился, навсегда. Полетела, что называется, душа в рай.
— Ну уж прямо в рай… — усомнился Валера. — Коммерсантам, по-моему, туда летать не положено. Их черти должны жарить. Тебя, к примеру, там точно подкоптят.
— Статья 282 Уголовного кодекса Российской Федерации, — просветил Палыч. — Возбуждение ненависти, либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства по признакам отношения к религии наказываются штрафом в размере от ста тысяч до трехсот тысяч рублей. Либо лишением свободы на срок до двух лет. Я остолбенел:
— Правда, что ли?
— Ну да, а что тебя удивляет? Религия — мать порядка, — сказал Игорь, недоуменно поглядывая на меня в зеркало.
— Я тут как-то батюшку одного сажал, он по фальшивым документам сорок тонн меди вывозил в Эстонию, — начал рассказывать Васильев, — так меня прокуратура полгода по столу носом возила — этот фармазон написал, что я его религиозное достоинство унизил.
— А ты, конечно, не унижал? — усмехнулся я, припоминая методы допросов в «убойном» отделе.
— Да мы его пальцем не тронули! Он ведь, дурилка картонная, сам сразу раскололся, — объяснил Васильев. — Но физику нелинейных процессов в ядерных реакторах я ему за два допроса объяснил. У нас там с ним диспут случился, насчет технологии подогрева котлов в аду, и этот диспут попяра позорно проиграл. Вот и обиделся — прокуратуру, как инквизицию, на помощь призвал. Так что эту 282-ю статью я знаю…
— Да ладно врать-то, Валера! — укоризненно сказал Палыч и вдруг резко нажал на тормоза.
Я увидел справа на обочине сине-белую будку ГИБДД. Оттуда к нам бежал милиционер. Судя по пузу — не меньше капитана. Он почему-то пригибался и интенсивно сучил локтями от нетерпения.
— Если гаишник к вам бежит, а не идет, значит, ему не просто нужны деньги — они нужны ему срочно! — Игорь достал из нагрудного кармана очередную зеленую купюру.
Впрочем, когда к первому, торопливому, гаишнику присоединились еще двое автоматчиков, Палыч презрительно хмыкнул.
Капитан встал у водительского окна, истерично тыча дулом автомата едва ли не в лицо Игорю, а двое его коллег, также с автоматами наизготовку, замерли на обочине.
— Документы на груз, быстро!! — заорал капитан так, что я сразу инстинктивно потянулся к своей помпухе, пригревшейся под левым плечом.
Палыч спокойно достал накладные и показал нервному гаишнику.
— Да мне по хрену, какие там у тебя бумаги! — не логично, но крайне истерично проорал в ответ гаишник и передернул затвор своего автомата. — Быстро выгружаем всё из машины!..
Я как-то сразу догадался, что нас банально грабят, и, посмотрев на Валеру, увидел, что он тоже это понял. Тогда я кивнул ему влево, а Валера, подмигнув, кивнул мне вправо.
После этого Васильев вытащил свой новенький нелегальный «Иж», одним движением продвинулся к переднему сиденью и со зловещим щелчком взвел курок, держа пистолет у самой головы гаишника.
— Мне тебя пристрелить — раз плюнуть! — сказал он и тут же плюнул капитану прямо на погон.
Я приоткрыл боковую дверь и нацелил свою помпу на автоматчиков, картинно вставших на обочине с автоматами наперевес.
— Против помпухи «калаш» — говно! — громко сообщил я и пальнул в воздух.
Оба молоденьких сержанта тут же подняли руки, беззвучно шевеля губами. Наверное, молились во спасение…
— Быстро! Положили автоматы! На землю!! Или! Убью! На хрен!! — заорал я, выбираясь наружу. У меня в голове зашевелилось знакомое злобное чудище, и я встряхнул шевелюрой, успокаивая его, потому что не та была сейчас ситуация, чтобы серьезно волноваться.
Сержанты быстро положили автоматы на асфальт и стали тихонько отступать к своей будке, пригибаясь так низко, как будто в них уже палил целый батальон.
Я передернул помпу и выстрелил в воздух еще раз, после чего гаишники отважно развернулись ко мне спиной и рванули со всех ног.
Я метнулся к автоматам, одним движением цапнул их за ремни и успел заметить, как Палыч забирает у капитана его автомат прямо через боковое стекло.
Потом капитан с поднятыми руками медленно стал отступать к своей разлюбезной будке, а я вернулся в микроавтобус, швырнув добычу на задние сиденья.
— Поехали! — скомандовал Валера, оценив обстановку, и Палыч втопил акселератор до отказа.
Взвизгнув шинами, наш «форд» рванул по пустому шоссе, но этот быстрый отъезд был скорее жестом вежливости и примирения, чем действительно необходимым действием, — нас ведь никто не преследовал и тем более не стрелял вдогонку.
«Гадят они там сейчас, возле будки…» — подумалось мне.
Минут через десять Палыч сбросил скорость до безопасных ста километров в час и небрежно бросил через плечо:
— Эпизод отработан удовлетворительно. Молодцы!
— Служу Советскому Союзу! — серьезно отозвался Васильев, и я поразился искренности, прозвучавшей в его голосе. Похоже, и спустя четверть века после гибели огромной и загадочной в своих немыслимых противоречиях Державы у нее находились верные и преданные сторонники.
— А ты чё, коммунист? — спросил я Валеру, на что тот ответил грубым и нецензурным комментарием, смысл которого заключался в том, что он вовсе не коммунист, зато я — идиот.
— Советский Союз — единственная страна, где реальным приоритетом была справедливость, а не материальные стимулы. Справедливость — это то, что сейчас позарез нужно нашей стране, — строго сообщил мне Валера, и я решил промолчать, чтобы не разжигать в тесной машине масштабную идеологическую рознь.
Зато с нескрываемым сарказмом отозвался Палыч:
— Дорогие друзья! Как только обустроитесь в своей новой, самой справедливой и славной стране, непременно потом позовите меня. Только я хочу, чтобы в этой стране, помимо абсолютной справедливости, еще и люди бы никогда-никогда не умирали!
— Где каждый был бы счастлив и свободен и имел бы не менее трех рабов! — не удержавшись, подхватил я..
— Мудаки вы оба… — вздохнул Васильев и закурил свой вонючий «Беломор». Впрочем, деликатно выдыхая едкий сизый дым в опущенное до отказа окно.
Смотреть там было не на что — шоссе давно уже стало пустым в обе стороны.
Проехав еще километров пятьдесят, Игорь вдруг резко сбросил скорость, свернул на обочину и встал там, пристально вглядываясь сквозь желтеющую листву куда-то далеко вперед, в смутную мешанину разноцветных домиков и машин, устроенную у подножия холма, на котором мы сейчас находились.
Валера поправил очки и тоже уставился туда, подслеповато щурясь и бормоча что-то невнятное.
Я, разумеется, тоже поглазел, но ничего интересного не увидел. Тогда я порылся в нашей амуниции и выудил из кучи пакетов и ящичков футляр с биноклем. Наблюдению сквозь лобовое стекло мешали искажения и дорожная пыль. Поэтому я вышел из машины и, уже стоя на дороге, увидел, как проводят досмотр проезжающих автомобилей армейские части — у развилки трех широких дорог замерли две бронемашины и штук пять военных грузовиков, в которые непрерывно что-то грузили суетливые, как муравьи, фигурки в камуфляже.
