Потом дверь машины открылась, и сначала показалась телекамера, а потом и ее хозяин — оператор Ваня.
Тряхнув пыльной косичкой, Иван растопырил ноги, бодро поднял объектив камеры и сделал панораму по садику, а потом уставил камеру прямо на меня, в упор. Наглец какой!
Я немедленно встал, убрал помпу за пазуху и направился к воротам, крикнув по дороге:
— Гражданин Сыроежкин! А разрешение на съемку у вас имеется? Или желаете получить камерой по лбу?
— Уважаемые телезрители! — затараторил Иван во встроенный микрофон камеры. — Вы видите перед собой знаменитого лидера народного движения «Восточные медведи» Антона Пожарского. Живая легенда согласилась ответить на наши вопросы прямо в своей штаб-квартире, ничем не примечательном доме на окраине Каширы, где также находятся и несколько десятков детей, вырванных активистами движения из лап безжалостной подмосковной банды.
Я подошел к воротам и отворил их, но Иван остался стоять с работающей камерой на плече.
— Ты сейчас хорошо в кадре стоишь, — объяснил он вполголоса. — Давай здесь отработаем!
— Что отработаем? — Я продолжал недоверчиво разглядывать джип за его спиной.
— Антон, пожалуйста, не ломай мне картинку, не двигайся в кадре, — попросил Иван, встав поудобнее. — Итак, специально для наших телезрителей лидер знаменитых «гризли» Антон Пожарский дает эксклюзивное интервью! — уже совсем другим, каким-то заполошным голосом заорал Иван и подмигнул мне обоими глазами.
— Что вы думаете о положении в стране? — спросил Ваня, ухмыльнувшись во весь рот.
Я помолчал, собираясь с мыслями.
— Насколько мне известно, положение в стране хреновое, — наконец ответил я.
— Ваши оппоненты, члены правительства и даже некоторые популярные политики, считают иначе… — Иван смешно надул щеки, показывая мне этих самых оппонентов. Я понял его и начал закипать.
— Эти люди не покидают Москву. Что они могут знать о ситуации за пределами Кольцевой автодороги? — яростно выкрикнул я, вспоминая последние горячие денечки.
— Что вы можете предложить своим последователям? Говорят, их уже больше полумиллиона человек… — Иван наморщил лоб и закатил хитрые глазки к самому небу.
Действительно полмиллиона? Иван придумал полмиллиона таких же, как я, как Валера, как Палыч?.. Мне вдруг стало смешно и одновременно интересно. Я с готовностью включился в эту игру — расставил ноги пошире, расправил плечи и начал говорить в камеру так, как и должен был говорить лидер общественного движения «Гризли», представляющий полмиллиона человек:
— Факты свидетельствуют, что правительство не контролирует ситуацию. Значит, контроль должен перейти в руки тех, кто способен это делать. Сейчас это бандиты и мародеры. Завтра это должны делать мы — люди, способные отвечать ударом на удар. Хватит компромиссов! Хватит болтовни! Никаких переговоров с дерьмом, заполонившим наши города! Крыс надо уничтожать, а не вести с ними переговоры! Наши лозунги: «Мы сами!», «Не бойся!» и «Стреляй первым!»
— Лозунги хорошие, — с одобрением отозвался Иван. — Но что вы скажете, когда в ПАСЕ начнут перемывать вам косточки насчет избыточного, неоправданного применения силы?
— Да плевать на них десять раз, — ответил я. — Кто они такие, эти жабы из ПАСЕ? Такие же крысы, как и наши мародеры, только при галстуках. Они запрещают нам стрелять, потому что сами неспособны на это.
— Хорошо сказано, — кивнул Иван. — Но ведь в России официально запрещена смертная казнь. Не говоря о том, что это аморально — убивать других людей, используя государственный аппарат принуждения.
Он возразил с крайне серьезным выражением лица, так что я поверил в его искренность и потому тоже завелся всерьез:
— Аморально?! Убивать уродов — это, значит, уже аморально?! Да один реальный смертный приговор, публично приведенный в исполнение, сам по себе предотвращает сотню будущих преступлений! Убей крысу — и она больше не сможет убивать! А значит, будут жить сотни людей. Дети, женщины, все — будут жить и радоваться! Так кто из нас против смерти: ты, травоядный ханжа, или я — тот, кто знает, как спасти жизнь от смерти? Убей одного урода, который самим своим существованием угрожает тебе и твоим близким, и он физически не сможет больше убивать никого и никогда — вот и весь ответ на этот вопрос.
— Но ведь насилие порождает насилие… — пробормотал Иван, кинув быстрый взгляд на часы.
Меня передернуло от этой банальщины:
— Да что вы?! А вот практика показывает, что там, где на насилие действительно отвечают насилием, а не болтовней, тут же наступает порядок.
— Ну, мы же цивилизованные люди, — пробормотал Иван, плавно меняя точку съемки. — Мы не должны поддерживать силовых решений глобальных человеческих проблем! Мы должны уважать гражданские, общечеловеческие права наших оппонентов!
Я наконец понял, что он просто дразнит меня перед камерой. Ждет сильных эмоций или скандального текста. Скотина. Ладно, будь по-твоему. Сейчас ты получишь скандальный текст!
— Кто-то наложил кучу дерьма у вас в доме, — начал объяснять я. — Вы берете совок и швабру, чтобы убрать дерьмо, а дерьмо вдруг начинает отчаянно вонять: «Что вы делаете, господа! Вы звери, господа! Ведь у меня, у дерьма, тоже есть права! Да, я воняю, но выбрасывать меня — это не решение проблемы. Это трусливый поступок типичного совкового быдла! Да, дерьмо не такое, как все, но оно тоже имеет право на существование! Надо искать с дерьмом общий язык, попытаться убедить его вонять поменьше. Это лучше, чем насилие в виде швабры или пылесоса! И не надо уподобляться трусливым сатрапам, смывающим дерьмо там, где увидят!»
Иван с каменным лицом дослушал меня, еще раз сделал панораму по садику, а потом выключил камеру, бережно поставил ее рядом с собой на асфальт и грустно сказал:
— Смешно. Ты просто прирожденный юморист, Антон Иванович.
— Вождя движения «Гризли» зовут Антон Львович, — поправил его я, опять обратив внимание на джип — там был, как минимум, еще один человек, и меня беспокоило то обстоятельство, что я не вижу, кто там сидит, а тот, в джипе, видит меня очень даже подробно, как в тире.
Иван перехватил мой взгляд и успокаивающе поднял грязные ладони:
— Не дергайся. Там офицеры из местного артиллерийского училища. За наличные арендовал вместе с джипом. Сам понимаешь, без охраны сейчас никуда.
Я согласно кивнул и показал на садик:
— Кофе? Водки? Жрать не предлагаю, ибо у самих мало.
— У вас не хватает жратвы? — озаботился Ваня, вытянув шею из грязного ворота рубашки и с любопытством глядя в сторону садика. — Ладно, я упомяну об этом в репортаже. Детям обязательно что- нибудь принесут. Слушай, — пригляделся он к моему лицу, — а что у тебя за бланш под глазом? Бился врукопашную с местной мафией?
— Как точно ты ее назвал. Так и есть — местная мафия. Зовут Ксюша, и ей уже одиннадцать лет, — сообщил я с улыбкой, но Иван неожиданно нахмурился и пробормотал невпопад:
— У меня тоже полно всякой работы.
Он протянул руку, и я понял, что заходить в гости он не будет.
— Некогда мне пить. Я, конечно, не герой, мне просто бабки рубить надо, — ответил он на невысказанную претензию. — Но я еще к тебе не раз заеду, не переживай.
Я уже снова запер ворота на замок, когда Иван уселся в машину и, вдруг усмехнувшись, приложил правый кулак к виску.
— А как тебе вообще эта раскрутка «Восточных медведей»? — бросил он мне из окна. — Движение «Гризли», всем встать! Признайся, ведь круто получилось?
— Побриться бы надо было, — задумчиво отозвался я, потирая трехдневную щетину. — Ну и страшная, наверное, была у меня рожа в кадре, да еще с фингалом… Зачем ты вообще это сделал?
Иван пожал плечами:
