— Всех бандитов, нечестных… — И выразительно сжимает кулак.
У Лешки останавливается сердце: «И Потап тоже…»
— Но я скажу, — продолжает Лобунец, — Нагибов для нас не чужой. Он хочет стать на правильный путь, иначе бы не пришел с повинной. Его бандиты к себе тащили — не затащили. — Лобунец обводит светлыми глазами ряды слушающих, задерживается на Панарине; тот одобрительно кивает. — Да неужто у нас нет сил сделать его человеком? Взять под наше слово? Но если подведет… — Потап снова сжимает кулак, — Вышвырнем из общества! А ты, — обращается он к Виктору, — не забывай, что отвечаешь не только за свою честь… По тебе о нас судят…
Лешка питала отвращение к затяжным речам и докладам, но сейчас готова была слушать Потапа бесконечно. «Ну, Потапчик, Потапчик, — мысленно обращалась она к Лобунцу, — скажи еще!»
И Потап сказал:
— А подонкам общества — хорькам и валетам — объявим войну. Пусть земля им пятки жжет! Пусть они нас боятся! После ранения Панарина у нас в дружине вместо тридцати девяти — восемьдесят семь человек. Понятно?
Пожалуй, самое сильное действие на присутствующих оказал выступление маленького седого паркетчика Самсоныча, у которого был в учениках когда-то Иржанов…
— Может, слыхали, — обратился Самсоныч ко всем, — есть в нашем молодом море страшные, понимаешь, подопечки. Среди переплетения коряг, корневищ в береговых отвесах вымывает впадину в большой глубине. Нырнет человек, а его втягивает в эту впадину. Потом с водолазами не найдешь — занесет песком, скроет. Смелый, понимаешь, если потянуло его в подопечку, не растеряется, рванется вверх, к свежему воздуху… Я думаю, Виктор из этой подопечки выбрался…
А Надя Свирь поднялась и с места сказала (Лешка не знала, сердиться на нее или благодарить):
— С Виктором дружит одна девушка. Я уверена, что это она повлияла на него и он сознался во всем… И дальше это чувство поддержит его…
Это заявление особенно понравилось девчатам, и они зашептались все разом.
Теперь ждали, что скажет сам Виктор. Он встал, повернулся лицом к товарищам, силился что-то произнести — и не мог. Синевата бледность покрыла его щеки и лоб. Наконец проговорил:
— Вот посмотрите… — и опустился на скамейку.
Кое-кто из любителей непременных покаянных речей недовольно пробурчал: «Разве ж так осознают?!» — но большинство, конечно, ж нимало, что дело не в речах.
Вера и Лешка пришли на плотину к вечеру.
Заходило солнце, дотлевал в небе притушенный пожар. Отороченный багрянцем, высился арочный мост; медленно брели куда-то оранжевые отары туч.
Вдали уходило в море бесстрашное суденышко.
«Давно ли сидели мы с Верой здесь, — думает Лешка, — а кажется, прошла целая жизнь. И впереди еще одна, еще и еще…»
Лешка вглядывается в открытое море. Суденышко отважно взбирается на волны.
Неподалеку, на плотине, свесив ноги, сидят трое: парень в тельняшке под бушлатом, Явно разыгрывающий «морского волка», второй — в синем берете, а между ними загорелая девчонка лет семнадцати, с осиной талией, в белом свитере. Лешка крепче прижимает себе Веру. Та с напряженным любопытством смотрит на девушку белом свитере. «Тоже скоро выйдет в открытое море. Как поплывет?»— думает она с материнской тревогой.
Зарево на небе затухает. Все дальше уходит суденышко.
Часть вторая
Студентка первого курса
Нырнув под чей-то локоть, Лешка очутилась у длинных разграфленных листов с фамилиями принятых на химический факультет.
Сзади напирали, кто-то взволнованно дышал над ухом. Раскрашенная девица с обнаженными плечами радостно вскрикнула рядом.
— Приняли! — и схватила Лешку за руку, словно призывая радоваться вместе с ней.
Фамилии Юрасовой не было. Набрала двадцать четыре балла из двадцати пяти возможных, а ее нет в списках! Лешка побледнела. Она не разрешит поступить с собой так бессовестно, не на ту напали! Вот эта расфуфыря набрала двадцать и нигде не работала, а ее приняли. Перед экзаменами она болтала, что ее отец «имеет крупные личные заслуги». Лешка еще тогда подумала: «Конкурс-то не отцов».
Юрасова выбралась из толпы и воинственно ринулась в приемную комиссию, к секретарю химического факультета. Временно им был назначен недавно окончивший аспирантуру Игорь Сергеевич Багрянцев, и к нему-то в небольшую комнату, заставленную столами и шкафами, влетела Лешка.
— На каком основании меня нет в списках? — грозно спросила она, назвав свою фамилию.
Багрянцев молча, не торопясь, полистал какие-то бумаги, поднял на Лешку серые спокойные глаза:
— Простите, произошла ошибка… Мы не вывесили последний лист, там и ваша фамилия… Вы напрасно так разволновались…
— Хотела бы я посмотреть на ваше олимпийское спокойствие, если бы подобная ошибка коснулась вас, — выпалила Лешка.
К ее удивлению, этот «чиновник», как заранее мысленно она узко окрестила его, покраснел и смущенно провел рукой по очень светлым, почти льняным, гладко зачесанным волосам.
«Все равно молодой бюрократ, — непримиримо решила Юрасова, выходя из комнаты, — все равно…» Но гнев уже улегся, и ему уступило место чувство изумления и радости: она — студентка! Подумать только — студентка!
Утром 31 августа Лешка стояла в коридоре на третьем этаже университета и все еще никак не могла поверить, что это правда, что она действительно студентка, будет слушать лекции, задавать вопросы профессорам, делать опыты в таинственных лабораториях, сейчас скрытых за дверьми. Какой жалкой детской игрой предстали перед ней опыты с Севкой, в сарайчике, когда произошел взрыв.
Лешка коротко подстрижена, на ней белая капроновая блузка, юбка из черного крепа, на ногах черные лодочки на тонком каблуке. Она остро чувствует эту новизну своей внешности, не привыкла еще к ней, даже немного стесняется ее.
Из открытого окна виден город — осеннее буйство красок. Лешка как будто ощущает даже запах реки, совсем не такой, как у моря, а особый, еще чужой, но уже входящий в ее жизнь.
Итак, она — студентка!
Где-то далеко, за тридевять земель, хотя езды туда поездом немногим более ночи, остались Пятиморск, папа с мамой, Виктор, Вера… А здесь все новое.
Вон толпятся студенты у расписания занятий; выходят из профкома, получив направление в общежитие.
Мимо стайкой прошли старшекурсники. Это ясно из разговоров, видно по их, как кажется Лешке, очень умным лицам. Остановились неподалеку. Курчавый лобастый юноша говорит так, между прочим:
— Для научной работы я взял тему «Синтез аминов антрохинонкарбоновых кислот»… Получил девять не описанных в литературе соединений…
У Лешки дух захватило — вот это кислота! Она мысленно пытается повторить: «Антрохи… Нет, не выходит. Не описанных в литературе! Так это ж вклад в науку».
Лешка смотрит на мудрейших с робким обожанием. Неужели и она когда-нибудь сможет так свободно
