— Может быть, — мягко улыбнувшись, согласилась Вера и подобрала прядь пепельных волос над большим ухом. — Я и Стасик ездили в Шамекино обмениваться опытом и решили заглянуть в университет… Заочники как-никак… А главное — тебя увидеть…
Только теперь Лешка обратила внимание на неловко переминающегося Панарина.
— Стасик, идолище поганое, что ж ты о Вере не написал?
— Сюрприз, — улыбнулся Панарин.
Он все такой же: щупленький, большелобый, светлый вихор волос торчит рогом.
— Пошли погуляем, — предложила Лешка, увлекая гостей за собой. Ей приятно как хозяйке показать город.
Над Москвой, говорят, уже два дня бушуют бураны, превращают за ночь в снежные стога оставленные на улице автомашины, а здесь теплынь, солнце, улыбчивые проспекты, яркие платья. В лучистой осени есть что-то роднящее ее с самой ранней весной: ясность далей, пьянящая свежесть воздуха, нежная дымка тумана…
Только золото осени тяжелее золота весеннего, нет в нем юного обещания, затаилась грустинка. Вон из-за невысокого забора на зеленую вывеску часовщика свесилась багряная ветка дикого винограда. В сквере стройные ясеньки поглядывают сверху вниз на малиновые кусты терна, на загоревшиеся после первых заморозков костры жимолости. Главная улица похожа на золотистую стрелу, устремленную к телевышке. Весело звенят трамваи с неведомо как сохранившимися роликами вместо дуг. И кондукторши на поворотах по-семейному просят:
— Граждане! Подержите там кто-нибудь ролик!
Над зданием цирка сдерживает мраморную тройку мраморный наездник в колеснице. Лезут прямо под ноги прохожим голуби.
На Лешке черное платье с белым в горошину воротничком, похожим на горностаевый. Она оживлена и радостна.
— Ну, Стасик, Стасик, расскажи, что на комбинате? — тормошит она Панарина. — Как вы там? Как Альзин? Валентина Ивановна? Потап? Обо всем, обо всем…
О Викторе она не спрашивает: знает, что сами расскажут, если найдут нужным. Панарин тоже подумал: «Что ей расскажешь о Викторе, если он замкнулся?»
— Докладываю, — солидно начинает, как всегда, осведомленный Стасик, — мы теперь вырабатываем такие фракции жирных кислот, что не будем нуждаться в покупке за границей дорогого кокосового масла.
— Ну, это же я прямо не знаю! — радуется Лешка.
— Цех дистилляции пустили… Единственный в СССР. Альзина к званию Героя Труда представили… Валентина Ивановна в Англию на химические заводы поехала…
— Ну-у?! — только успевает удивляться Лешка.
— Потап и Надя недавно поженились, им дали квартиру из двух комнат, — сообщает Вера, сверкнув серебряным зубом. — Потап на свадьбе так отплясывал, что соседи снизу пришли, говорят: штукатурка с потолка обвалилась.
— А как поживает Аллочка? — поинтересовалась Лешка.
Стась как-то странно, криво усмехнулся:
— Поживает…
Вера предостерегающе сдвинула светлые брови, давая понять подруге, что об этом расспрашивать больше не следует.
— Ну, а ты как? — спрашивает Вера.
— Шиканем! — вместо ответа предлагает Лешка, подходя к продавщице мороженого. — Пировать так пировать, чего уж там!
Она ни за что на свете не призналась бы, что деньги у нее на исходе, на неделю остались считанные гроши и что вообще она придумала для себя великолепное, сытное и дешевое меню. Богатейший выбор! Самые разнообразные виды продукции: на завтрак чай и вермишель, на обед чаек и лапша, на ужин чаищи и макаронищи. Или вот еще: на первое каша с солью, а на второе каша с сахаром.
Слизывая острым языком мороженое, Лешка рассказывает скороговоркой:
— Беда! Все делаю бегом, а никак не управляюсь. Взять прошлое воскресенье… Два часа простояла у театральной кассы, правда, английские слова учила. Потом рабочий халат перешила, чтобы моднее был, и лекцию по радио слушала — о международном положении. После этого взялась серьезно за историю. У нас с ней конфуз получился. Понимаете, хотели схитрить, чтобы весь материал не учить, разделили тему «Империализм» на вопросы: кому какой отвечать. А преподаватель наши планы разгадал, стал сам вызывать. И стыдил — ужас! Да так в воскресенье… С Сашей, это подруга у меня здесь, химию готовили. Между прочим, ее лучше в брюках учить…
— Что-о-о? — поражается Стась и даже останавливается.
— Ну да, — со своим обычным смешком подтверждает Лешка. — Как в голову не лезет, станешь вверх ногами, и потом все опять хорошо идет.
— Гениально и достойно патента, — с ноткой преклонения в голосе произносит Панарин.
— И вообще — сообщает Лешка, — я решила стать серьезной… В два раза меньше смеяться.
— Получается? — сочувственно спрашивает Панарин.
— Трудно! — вздохнула Лешка и расхохоталась так звонко, что прохожие стали оборачиваться и улыбаться.
Вечером Панарин пошел к двоюродному брату, а Веру Лешка привела в общежитие.
Саша, Зоя и Нелли встретили гостью радушно, поили ее чаем угощали кто чем мог. Нелька даже сбегала в магазин — притащила гору пирожных, а Саша настояла, чтобы Вера надела ее домашние туфли.
Перед сном девчата засунули за дверную ручку стул — упаси бог комендантша обнаружит Веру в общежитии.
Подруги лежали, обнявшись, шептали на ухо самое сокровенное.
— Виктор твой опять закуролесил. Я его два раза видела у забегаловки, — рассказывала Вера, и пальцы нежно, словно успокаивая поглаживали Лешкину щеку. — Понимаешь, работает за двоих, а колобродит. Потап говорит: «Для запаха пьет. Дури у него и своей хватает». Мы на Виктора насели: «Слушай, ты же всем нам обещал, или нам это показалось?» — «Нет, говорит, не показалось». А потом опять начал…
Сердце у Лешки больно сжалось. Вот беда! Это она виновата, что Виктор так переживает. Надо побороть себя и снова написать ему — оттянуть от страшной дороги. Пусть он приезжает сюда хотя бы на воскресенье.
Рассказать Вере о Багрянцеве? Но о чем? Что он хороший, интересный человек? Мало ли в университете таких? Нет, ты сейчас лукавишь. Он тебе очень нравится. Глупости! Уж и очень! Но зачем ты сегодня выкинула этот недостойный фокус с книгами?
Лешка все же поведала взволнованным шепотом подруге и о Багрянцеве и о случае с книгами.
— Понимаешь, несу по лестнице книги из библиотеки — раздать в группе. Целую стопку… Так неудобно, сверху подбородком поддерживаю… А навстречу Игорь… Сергеевич… И я… даже сама не знаю, как это произошло… нарочно… подбородком столкнула несколько книг… А он бросился их поднимать. Я понимаю — это подлая уловка… Я как испорченная женщина, кокетка… Мне стыдно перед тобой…
Вора по-матерински добро гладила ее щеку.
Надо ли знать Лешке, что Анжела, кажется, имеет какие-то виды на Виктора? Нет… это будет походить на сплетню, да может быть и неправдой.
— Учитель с Кубани приезжал? — спросила Лешка и щекой почувствовала, как дрогнули у Веры пальцы.
— Приезжал… Знаешь, какой Федя замечательный?! Все смотрит, смотрит… Вижу — любит. А сказать так ничего и не решился. Только Иришке, когда целовал ее, шепнул: «Мамина копия». Да и то думал, что я вышла из комнаты.
Вера помолчала. Лешка слышала, как учащенно бьется ее сердце.
