Выколотил коврик.
Все эти мелкие домашние дела отвлекли его и привели, наконец, в то спокойное, ровное состояние, которого он добивался.
Телефон молчал. Но Захаров знал, что полковник уже в отделе и, так же как и он, косо поглядывает на аппарат, понимая, что звонить бессмысленно! Нового ничего не скажешь, только ударишь друг друга по нервам.
— Писем нет, мама? — спросил Захаров, хотя знал, что писем нет, выходил на лестницу и смотрел в дырочки почтового ящика.
— Нет, Лешенька. Так ведь позавчера пришло. Оля писать не любит… Разве через неделю теперь придет…
Ничего, стерпится, слюбится! — думая о жене и матери, решил Захаров. — Виноват, конечно, слишком самостоятельный характер Оли. Она все хочет решать и делать сама! Во всех семьях ребят воспитывают бабушки, если они есть. Оля заявила, что отправит дочку в детский сад, а дома будет воспитывать сама. Бабка ходит вокруг с глазами, полными слез, и молчит, потому что Захаров при первом же намеке на семейный конфликт заявил, что ни материнская, ни Олина дудка ему не подходит, он будет во всех случаях поступать по совести. — И не жалуйтесь друг на друга, и не ходите ко мне с претензиями… — сказал он и, надо сказать, держится с тех пор довольно твердо.
Когда Оля уезжала в деревню, бабушка ночи не спала, переживала — как-то малышка справится с порогами в избе! Небось, шишек-то набьет! Затылочком бы не упала! Оля написала, что с первого же дня в деревне они стали учиться переходить пороги. И теперь освоили задачу, уже переступаем, только иногда садимся верхом на порог. Нет, конечно, у Ольги система правильная! Мама бы, небось, целые дни перетаскивала Аську через этот самый порог на руках!
— Леша, ты что?
— Ухожу, мама! Будьте здоровы! Вернусь, как всегда, если задержусь на работе, позвоню!
Захаров надвинул на левый глаз мягкую серую шляпу и вышел на лестницу.
Удивительно меняется человек, надевая штатскую одежду. В лиловато-сером костюме, в резных сандалиях Захаров сразу стал похожим на актера. Он и шел теперь какой-то особой походкой, широко развернув плечи, чуть, пружиня и покачиваясь.
В зубах он покусывал янтарный мундштук, глаза сузились, губы распустились, утратив прежнюю форму.
Теперь он уже не думал о том, что через час встретится с чужаком волчьей породы.
Смена связных всегда раздражает. Он будет долго приглядываться к Захарову и прощупывать его вопросами. Так они поговорят, и в конце концов Горелл должен успокоиться. Должен во что бы то ни стало. Успокоиться и поделиться с Захаровым своими планами. Попросить помощи.
И самое главное — то, ради чего послан Захаров, — надо побудить Горелла воспользоваться его резервным связным.
Такой, как Горелл, обязательно должен иметь две норы. Где-то в городе есть предатель, связанный с врагами. Его адрес и пароль были сказаны Гореллу в последнюю минуту перед засылкой на нашу землю. Горелл может воспользоваться его помощью только в минуту крайней опасности, когда нет больше средств держаться на поверхности самому…
Такой, как Горелл, мог и сам пустить злокачественную ветвь. Надо обнаружить ее!
Надо войти к нему в доверие, стать его помощником, посредником, правой рукой.
Все это очень непросто.
Если Горелл почует недоброе — второго свидания не будет.
Более того, с этой минуты Горелл уже никого не подпустит к себе. Оборвет все связи, замутит воду, уйдет на дно, в тину, и будет там отлеживаться, ждать случая уйти. Может уйти!
Возможно также, что Горелл уйдет со свидания один. Судя по тому, как он расправился с Окуневым, можно наверняка сказать, что Горелл с врагами не церемонится.
А Захаров имеет право только защищаться! Уничтожить Горелла сейчас нельзя. Он стал как бы ключом к ряду вопросов. Нет, Захаров не имеет права сегодня ошибаться!
— Ничего, постараемся справиться! — ответил себе мысленно Захаров еще вчера вечером.
Надо справиться!
Захаров еще издали заметил Горелла — чужак стоял за деревом в аллее старых, сросшихся кронами серебристых берез. Здесь было удобно разговаривать, безлюдно и тихо.
Обыкновенный человеческий глаз не обнаружил бы Горелла — он стоял, плотно прижавшись к стволу березы, и его белый плащ сливался с корой. И Захаров «не заметил».
Он вставил в янтарный мундштук сигарету, отыскал в кармане спички, закурил, вернулся к дорожке и осторожно взглянул: «Не идет ли тот, к кому он пришел на свиданье». Захаров выкурил больше половины сигареты, когда Горелл слегка кашлянул.
Уже без наигрыша Захаров вздрогнул. Он не услышал, как подошел Горелл.
Горелл молчал и рассматривал Захарова.
— Я приехал из Ленинграда, — нерешительно сказал пароль Захаров и отступил на два шага.
— Никогда не бывал в этом городе, — после большой паузы ответил Горелл, не отводя глаз от лица капитана. — За каким чертом понадобилось менять связных? — спросил он, не меняя интонации.
— А это вы их и спросите! — спокойно ответил Захаров. — Я откуда знаю?
— Есть для меня что-нибудь? — спросил Горелл, не садясь и все еще не отводя глаз от лица капитана.
Захаров молча подал капсулу.
— Вы знаете, о чем здесь говорится? — спросил Горелл, подбрасывая на ладони резиновую трубочку.
Вместо ответа Захаров молча пожал плечами.
— Как вы встречаетесь с шефом? — поинтересовался Горелл.
— А вам какое дело? — Захаров сплюнул и принялся выколачивать мундштук о ствол березы, поросшей бархатистыми голубоватыми полосками мха.
— Что вам еще поручили передать мне? — допытывался Горелл.
— Он велел делать все, что вы скажете, — неохотно сообщил Захаров. — Больше я ничего не знаю.
Снова Горелл промолчал.
Новый связной понравился ему. Не труслив, что уже хорошо. Не любопытен. Пока ясно одно — это серьезный человек. Но чью руку он играет? Сам Горелл был взволнован до крайности и ждал, не проявится ли в новом хотя бы ничтожный след напряжения, того особого, хорошо известного ему напряжения, с которым встречаются два разведчика.
Можно замаскировать его как угодно и чем угодно, но оно обязательно будет и побеждает в таких случаях тот, кто первый уловит его в другом.
Горелл опять и опять вглядывался в Захарова. А тот попрежнему стоял, прислонившись к стволу березы, грыз янтарный мундштук и щурился от солнца.
Горелл молчал. Нет, пусть теперь заговорит этот новый, хоть о чем-нибудь да спросит! Вопрос — это очень важно! В вопросе иногда проявляется весь человек!
Захаров все молчал.
Мальчуган лет пяти показался на аллее. Босой, в серых штанишках, держащихся на одной помочи, он деловито трусил, размахивая большой консервной банкой на проволочной дужке. Он спешил по каким-то своим, важным делам.
— Эй! — лениво окликнул его Горелл.
Мальчик остановился и, не прерывая своего занятия, уставился на Горелла и Захарова.
— Хочешь конфету? — спросил Горелл и улыбнулся.
