ней. А мое лечение влетает ему в полторы тысячи каждый месяц.
— Но ведь я поступила сюда всего на восемь дней для лечения сном.
— Для чего? — странно посмотрела на нее Мэри Джейн.
Нили пояснила ей, что такое лечение сном. Мэри Джейн улыбнулась.
— Здесь его вообще не проводят. Тебе тут даже анальгина не дадут.
— Мне что-то дали выпить вчера ночью, — с гордостью сказала Нили.
Мэри Джейн рассмеялась.
— Да уж, мы тебе отдали должное. Ты в самом деле прорвала парусину? Об этом все слышали.
— Да, и кроме того, я скоро выберусь отсюда. Мэри Джейн улыбнулась.
— О'кей, я обеими руками за это. Покажи мне, как это сделать. Посмотри на Пегги — вон как они ей мозги промыли.
Подошла Пегги, двадцатипятилетняя привлекательная блондинка.
— Рассказываешь ей мрачные истории наших болезней? — спросила Пегги.
— А ты почему здесь? — поинтересовалась Нили.
— Потому что я была психически ненормальная, — охотно ответила Пегги.
— Ничего подобного, — возразила Мэри Джейн. — Потеряла двух детей подряд — мертворожденные. От такого у любой будет депрессия.
Пегги выдавила из себя улыбку.
— Помню только, что я начинала плакать, стоило мне увидеть куклу в витрине магазина. Когда поступила сюда, все обострилось. Сорок раз ко мне применяли шоковую терапию. Только сейчас начинаю чувствовать себя человеком.
От ужаса у Нили комок подступил к горлу.
Шоковая терапия!
Мэри Джейн словно прочла ее мысли.
— Не бойся. Даже если они сочтут, что это необходимо тебе, им нужно получить разрешение на ее применение. От ближайших родственников или от тех, кто несет за тебя ответственность.
Нили успокоилась.
— Анна никогда не даст разрешения.
Мэри Джейн усмехнулась.
— Если только врачи не запудрят ей мозги, как мужу Пегги. Когда за родственников или поручителей принимаются доктор Холл и доктор Арчер, то знай: те соглашаются на все. Муж Пегги приехал в первый же день свиданий. Она прекрасно себя чувствовала, хотела только выйти отсюда. Он был просто в восторге. Сказал, что прямо сейчас идет в административный корпус и забирает ее отсюда. Ха-ха! В этом-то все и дело! Он исчез на две недели, и со следующего же дня Пегги начали лечить шоковой терапией.
— Но почему? Пегги вздохнула.
— Я не виню Джима. Сначала винила, а теперь вполне понимаю его. Ему показали мою карту. У меня было подавленное состояние, я не могла спать, много плакала — все признаки маниакальной депрессии. А кто бы не плакал, потеряв двоих детей одного за другим и оказавшись запертой здесь? Но они убедили Джима, что если я вернусь, то у меня опять будет психический срыв и, может, уже надолго. Джиму, разумеется, нужна нормальная счастливая жена, поэтому он подписал все бумаги и оставил меня здесь до полного выздоровления.
Нили внимательно слушала их. У каждой похожая история. Ни одна из них не сумасшедшая, на вид все они даже более нормальные, чем те, кого она знала там, на свободе. Она уже слушала чью-то седьмую жизненную историю, когда медсестра объявила:
— Идемте, леди!
— А сейчас что? — спросила Нили.
— Спортивный зал, — пояснила Мэри Джейн. Колонной по двое они пошли за медсестрой. Проходили по коридорам — двери отпирались и сразу же запирались — и наконец попали в большой спортивный зал. Тут был корт для бадминтона, столы для настольного тенниса и даже бильярд. Когда они вошли, предыдущая группа выходила из зала. Мэри Джейн помахала знакомым женщинам.
— Эта группа из «Пихты». Они занимаются в спортзале с восьми до восьми тридцати. Вот те женщины, которым я помахала, — их только на прошлой неделе перевели из «Репейника» в «Пихту».
Нили сидела на боковой скамейке, в то время как другие женщины играли в бадминтон и в настольный теннис. Она купила пачку бумаги для писем, но отказалась примерять спортивную обувь. Сказала им, что долго здесь не задержится. А бумага? Ну-у, ей нужно написать Анне. Она не должна паниковать. Мэри Джейн сказала: если заметят, что она испытывает страх, это обернется против нее же самой.
Они покинули спортзал в девять тридцать, когда стала заходить другая группа. Их повели в корпус трудотерапии. Все женщины принялись за свою работу, а ей преподавательница объяснила, что она может либо выкладывать мозаику, либо вязать, либо делать, что пожелает. Но она вообще не желала ничего делать! Села в уголке. Ах господи, как же случилось такое? Нили посмотрела в окно. Начинала зеленеть трава. Она увидела, как по лужайке пробежал маленький кролик. Он-то, по крайней мере, может сам выбирать, куда ему бежать. Он — свободен. Чувство заточения в четырех стенах — это больше, чем она в состоянии выдержать. Нили посмотрела на преподавательницу, которая терпеливо помогала женщинам. Ясное дело — в пять часов та может идти на все четыре стороны и делать все, что пожелает, А вот ей хочется сигарету. ЕЙ ХОЧЕТСЯ «КУКОЛКУ»! Ах, господи, что угодно за одну «куколку». Она почувствовала, что у нее вспотел затылок. Волосы стали влажными от пота, а спина заныла, на этот раз всерьез. Сейчас у нее потемнеет в глазах, и она вырубится! Нили тихо простонала. Преподавательница метнулась к ней.
— Спина, — пожаловалась Нили.
— Вы ушибли ее в спортзале? — Преподавательница была само внимание.
— Нет, у меня и в истории болезни говорится о болях в области спины. Сейчас они начались снова.
Услышав это, преподавательница сразу же потеряла к ней всякий интерес.
— В два часа дня у вас беседа с вашим психиатром.
Можете сказать ему об этом.
День тянулся медленно. В два часа, когда Нили увидела наконец врача, она готова была кричать.
Доктор Сил оказался худым краснолицым человеком. Когда она говорила, он все записывал. Она выплеснула весь свой гнев — на несправедливость того, что ее тут обманывают, на невыполненное обещание лечить ее сноМу на манеру обращения, когда человека тащат волоком. На время собеседования с психиатром пациентам выдавали неограниченное количество сигарет, и она курила их одну за другой.
— У меня действительно болит спина, — взмолилась она. — Пожалуйста, дайте мне несколько капсул секонала.
Он продолжал писать. Потом сказал:
— Как давно вы принимаете секонал? Ее терпение лопнуло.
— О-о, да полно вам! Не раздувайте из этого историю вселенских масштабов. Если все, кто его принимает, должны быть в психушке, то у вас здесь была бы половина Голливуда, вся Мэдисон-авеню' и весь Бродвей.
— Вы считаете нормальным принимать снотворное днем для того, чтобы облегчить боль?
— Нет, я бы предпочла инъекцию демерола, — ответила Нили. И с удовлетворением отметила, как резко взметнулись вверх его брови. — Да, демерола. — Она улыбнулась. — В Испании мне его вводили постоянно. Два-три раза в день. И все у меня работало отлично. Я даже сыграла главную роль в фильме. Так что вы понимаете: какие-то две паршивые капсулы секонала мне нужны просто так, для затравки. Дайте мне несколько штук. Если я буду принимать по две каждый час, то вполне свыкнусь с тем бардаком, что у вас творится.
— Расскажите мне о вашей матери, мисс О'Хара.
— О черт! Только давайте не будем снова приниматься за всю эту фрейдистскую чепуху. Послушайте, я уже прошла через все это там, в Калифорнии. Потратила пять лет и двадцать тысяч долларов на то, чтобы втолковать ему, что я не помню свою мать. Если мы будем начинать с того же самого, я стану старухой, прежде чем выйду отсюда.
— Я сделаю запрос о ваших данных в Калифорнию, — пообещал он.
— Так долго я здесь не пробуду. Сегодня же напишу письмо подруге.
