парке.
В начале декабря 1913 года в театре Луна-парка состоялся первый просмотр спектакля футуристов.
В.В. Маяковский.
Фото 1910-х гг.
Позже Маяковский вспоминал о провале своей постановки, возмущении «чистой публики» и восторгах молодежи. Первые писали по этому поводу гневные разгромные фельетоны о «шумливых недоучках, именующих себя футуристами», а живущий по соседству с Луна-парком поэт А.А. Блок, сделал в своем дневнике в декабре 1913 года такую запись: «Брань во имя нового совсем не то, что брань во имя старого, хотя бы новое было неизвестным (да ведь оно всегда таково), а старое великим и известным. Уже потому, что бранить во имя нового – труднее и ответственнее». О подобном отношении к пьесе Владимира Маяковского со стороны Александра Блока советский критик В.А. Альфонсов позже писал: «Вряд ли только манифест футуристов, ниспровергавших классику, имел в виду маститый столичный поэт. Толчком для подобного заключения могла служить постановка в Петербурге трагедии „Владимир Маяковский“, произведения, в котором футуристический нигилизм неожиданно для всех логично вписался в, бури и натиски“ предреволюционной эпохи».
«У Маяковского выходит такая драма, что восторгу не будет конца», – писал тогда художник Каземир Малевич. Он ошибался. Восторга не было, был грандиозный скандал. Зрители крайне недоброжелательно приняли спектакль. Позже В.В. Маяковский напишет в автобиографии: «Это время завершилось трагедией „Владимир Маяковский'… просвистели ее до дырок». За два дня до спектакля актеры отказались играть в нем. Маяковский «метал молнии»: «Какие-то мерзавцы распустили по городу слух, что на спектакле футуристов обязательно будут бить актеров и забросают их падалью, селедками и вообще всякой дрянью.». Приятель Маяковского, футурист М.В. Матюшин посоветовал поэту: «Надо собрать знакомых и в два дня обучить их. Роли у тебя маленькие. Давай посмотрим трагедию и подумаем, кого пригласить».
Актеры-любители нашлись. Оформление постановки, декорации исполнили художники Филонов и Школьник в условном стиле, впрочем, была полна условностей и сама трагедия. Зрители увидели слабо освещенную, затянутую коленкором сцену и два задника с видом городских пейзажей. «Плоскостные», сложные по композиции костюмы, выполненные на холсте и картоне и натянутые на рамы, перемещались по сцене актерами. Публика собралась разнородная. Билеты стоили дорого – по 9 рублей. На спектакле присутствовали актеры петербургских театров, журналисты, адвокаты и даже члены Государственной думы. Ожидали сенсации и громкого скандала.
Актеры в белых капюшонах держали перед собой плоские картонные фигуры с соответствующей символикой. Текст произносили, высовывая голову из-за своего картонного прикрытия. Спектакль сопровождался громкой диссонирующей музыкой.
После первого же акта зрители с возмущением кинулись к рампе, понося на все лады автора трагедии и ее исполнителей. В зале раздавались возмущенные выкрики, смех, свистки и редкие аплодисменты. Артисты держались напряженно, с тревогой посматривая в зал. Даже сам Маяковский растерялся. К концу спектакля шум в зале усилился, послышались выкрики: «Отдайте деньги! Мошенники! Сумасшедшие!» Со сцены залу довольно внятно отвечали: «Сами дураки!» Назревал скандал. На сцену полетели тухлые яйца. Одно из них попало в Маяковского. Драма успеха не имела.
На следующий день посыпались разгромные рецензии в газетах, причем не только в столичных, но и в московских, в газетах Рязани, Таганрога, Керчи, Варшавы, Риги и других городов. «Петербургская газета» спрашивала: «Это сумасшедшие? <…> Г-н Маяковский бездарен.».
«Петербургский листок» негодовал: «Такого публичного осквернения театра мы не помним». О тексте же пьесы газета писала: «… бред больных белой горячкой людей!»
«Театральная жизнь» подвела итог всем суждениям о спектакле: «.стыд обществу, которое реагирует смехом на издевательство и которое позволяет себя оплевывать.». Автору пьесы газеты единодушно рекомендовали отправиться в палату № 6: «.ваше место – там!»
Луна-парк также стал одним из многих излюбленных мест развлечения особого рода буржуазной публики, обожавшей проводить досуг в богемной среде. Литературно-художественная элита Петербурга пренебрежительно называла их «фармацевтами». Они фланировали по парку, заводили знакомства с легкомысленными особами и отправлялись до утра веселиться в многочисленные буфеты и рестораны Луна-парка, славившиеся прекрасной кухней и расторопными официантами.
Однажды летом, в пору белых ночей, знаменитый певец Леонид Витальевич Собинов вместе со скульптором и профессором Академии художеств Михаилом Аркадиевичем Керзиным посетил Луна-парк, где с исполнением цыганских романсов выступал тогда молодой Николай Федорович Монахов. Собинову очень нравился этот певец и талантливый артист, который начал свою карьеру в качестве актера фарсового театра Сабурова, затем занял ведущее место в оперетте «Палас-театра», а после революции стал выдающимся драматическим актером, одним из основателей Большого Драматического театра им. М. Горького (ныне носящего имя Георгия Товстоногова). С этим посещением Луна-парка Собиновым связана сохранившаяся в его архиве фотография Н.Ф. Монахова с дарственной надписью: «Сказать Вам, милый Леонид Витальевич, что я Вам поклоняюсь, было бы банально. Я просто Вас люблю. Ваш Н. Монахов. 1911».
Художник Владимир Алексеевич Миклашевский вспоминал в своей книге «Вчера, сегодня, завтра»: «Мы заработали много денег и решили как-то это отпраздновать. Мы пошли в Луна-парк на Офицерской ужинать и посмотреть самых „шикарных“ этуалей на открытой сцене. Безукоризненные фигуры, талии, бедра, красота ног! Ну и куплеты.
А дальше – нецензурно. Как наивны были эти куплеты! Как они семейно-невинны перед надвигающимися злобными сатанинствами Будущего.».
В.А. Миклашевский оказался прорицателем! В апреле 1918 года Луна-парк реквизировали, и он перешел в ведение Коломенского совета рабочих и солдатских депутатов.
После революции Луна-парк пришел в запустение, все его сооружения сломали и на месте роскошного сада устроили унылый стадион Института физической культуры им. П.Ф. Лесгафта. В 1924 году по решению Губисполкома весь этот огромный земельный участок перешел к Институту физкультуры.
Правда, драматический театр Луна-парка еще некоторое время функционировал. В 1918 году В.Э. Мейерхольд выступает как один из первых театральных деятелей, пришедших к советской власти для сотрудничества в момент контрреволюционного саботажа интеллигенции. Вступив в коммунистическую партию, он принимает на себя обязанности заместителя заведующего петроградским Театральным отделом НКП. В драматическом театре бывшего Луна-парка артист организует рабочий театр 2-го Коломенского района и занимает в нем должность режиссера, став, таким образом, руководителем нового культурного начинания советской власти – первого опыта создания районного театра для рабочей аудитории. На сцене «Рабочего театра» Мейерхольд ставит «Ткачи» Гауптмана, «Нору» Ибсена и «Жоржа Дандена». Сформировав новый театральный коллектив в Коломне, Мейерхольд превращает «Рабочий театр» в действенный орган агитации и пропаганды, служащий пролетарской революции, способный вытеснить «старый театр», как «самодовлеющее искусство». Однако «Рабочий театр» просуществовал недолго, спектакли посещались слабо. Газета «Обозрение театров» иронизировала: «На днях в Доме рабочего некий местный заправила вдруг вдохновился и приказал снять все турникеты: „Вали все даром!“ Летопись гласит, что даже при такой эксцентричной льготе народ повалил очень скупо… Мы бы рекомендовали, оставив турникеты, каждому десятому вручать талон на право бесплатного снятия в местной „моментальной фотографии“ или же бесплатно прокатиться на американских горах. Ведь уже доказано, что „народ“ больше всего любит сниматься в фотографии и кататься с гор».
Газета, цель которой была, надо думать, обозревать репертуар и саму жизнь тогдашнего театра, попыталась придать обзору социальный характер, для чего отразила злобу дня. Она высказала мысль, что искусство, которое стремится подлаживаться под низменные вкусы самой отсталой, но и весьма массовой части публики, обречено: «Не проходит дня, чтобы кто-нибудь из новоявленных авторитетов не высказал в печати свои соображения о приспособлении театра к уровню эстетического понимания народа… Если всем этим начинаниям суждено будет сбыться, то можно смело признать, что с ними откроется новая эпоха в истории русского театра – эпоха полного господства грубого невежества. Искусства там больше не будет. Его
