серьезные сомнения, достаточно ли хорошо дед и бабка воспитывают ее.
– И у вас были все основания для сомнений. – Джорджина помолчала, наблюдая, как ястреб камнем устремился вниз, чтобы схватить добычу.
Когда птица взвилась вверх с бьющейся в когтях мышью, она продолжила:
– А вы не считали своей обязанностью регулярно навещать вашу подопечную, чтобы посмотреть, как ей живется и счастлива ли она? Я могу по пальцам на одной руке пересчитать, сколько раз вы приезжали к Лэни, пока ее родственники были живы.
Джастин нахмурился.
– Я знаю, что это мое упущение, но моя сестра бомбардировала меня письмами, в которых расписывала, как она счастлива с бабушкой и дедушкой, и просила меня позволить ей остаться. Даже тогда я, наверное, приезжал бы чаще, но мне слишком ясно давали понять, что мои визиты нежелательны. Мелани, казалось, особенно тяготится моим присутствием.
Еще бы она не тяготилась! Мать расписала его Лэни как бессердечное, жестокое чудовище. А после смерти матери дед и бабка продолжали убеждать внучку, что ее брат злой, равнодушный и что ему совершенно не нужна сестра.
Джастин взял кирку и повернулся, чтобы еще раз изучить стенку каменоломни. Явно озаренный какой-то новой идеей, он ткнул ногой в ее основание.
Джорджина все еще думала о Лэни.
– Вы сказали, милорд, что у вас были две причины не забирать Лэни к себе после смерти ее матери. Какова же вторая причина?
Он повернулся к ней.
– Я был тогда вдовцом, а жизнь в холостяцком доме вряд ли подходила для девятилетней девочки. К тому же жизнь в деревне, на свежем чистом воздухе, гораздо полезнее.
Значит, принимая решение, Рэвенстон все-таки думал о благе для сестры! Это открытие смягчило сердце Джорджины.
– Я не думаю, что для ребенка хорошо дышать копотью лондонского воздуха, – добавил он. – Вы не замечали, как часто лондонские дети имеют проблемы с легкими?
Джорджина знала это, но была поражена, что он обратил на это внимание.
– Но если вы так не любите городской воздух, милорд, почему вы сами остаетесь в городе вместо того, чтобы жить в вашем поместье в Корнуэлле? Вам не нравится та местность?
– Совсем нет. – На его лице появилось отсутствующее, грустное выражение, которое тронуло ее до глубины души. – Земля там прекрасна. – Он умолк, задумавшись.
Джорджина сама удивилась, как сильно ей хотелось утешить его – и дотронуться рукой до его волнующего лица. Наконец она прервала его задумчивость:
– Если она так прекрасна, то почему...
Джорджина замолчала, осознав неуместность столь личного вопроса.
– Хотя природа там очень красива, я не могу сказать того же о доме в Рэвенкресте. Он огромный, неуютный и полон сквозняков. Я его ненавижу! – В его глазах появилась вдруг такая боль, что Джорджина не удержалась и ласково прикоснулась к его руке. Он был очень недоволен своей несдержанностью и удивлен ее реакцией. Но, по крайней мере, ему было приятно ощущать ее прикосновение.
– Я подозреваю, лорд Рэвенстон, – мягко сказала девушка, – что ваша ненависть к дому имеет гораздо более глубокие корни, чем простое неудобство.
– Например? – нахмурился он.
«Судя по тому, что я слышала о его жене, она способна была отвратить от брака любого мужчину». Эти слова Нэнси Уайлд в сочетании с его явным нежеланием вступать в брак подсказали Джорджине, всегда безрассудно прямой, незамедлительный ответ:
– Наверно, воспоминания о вашей жене.
Суровое лицо Рэвенстона застыло, и он резко бросил:
– Я ни с кем не обсуждаю мою покойную жену!
Подхватив кирку, он опять повернулся к стене и яростно набросился на нее у основания, явно срывая на ней свой гнев и боль. Его реакция позволила Джорджине убедиться, что она правильно поняла причину его тяжелых воспоминаний.
Солнце было удивительно теплым для такого раннего часа. Рэвенстон с ожесточением продолжал работать, на белой рубашке его выступил пот. Вскоре она прилипла к телу и стала почти прозрачной.
Джорджина с восхищением поглядывала на мощные мускулы, перекатывающиеся при каждом движении. Судя по всему, лорд Рэвенстон много времени уделял спорту, иначе откуда у него была бы такая атлетически сложенная фигура?
Пока она наблюдала за ним, странное тепло зародилось в ней, причем слишком глубоко, чтобы его можно было приписать воздействию солнца. Джорджина не могла отогнать воспоминания о том, какими мягкими и волнующими были эти сильные, умелые руки, когда ласкали ее. Жар внутри ее все разгорался.
Рэвенстон работал так энергично, что земля и камни отлетали в разные стороны, пока обеспокоенная Джорджина не запротестовала.
Он остановился и посмотрел на нее.
– Я ничего не поврежу, – успокоил он.
