во двор, но при виде зеркальной поверхности стекол он внезапно остановился и отступил, охваченный непобедимым ужасом, какой чувствуют страдающие водобоязнью ко всем блестящим предметам, особенно к зеркалам.
Вскоре больные, столпившиеся на дворе, увидали через окно, как мечется по комнате бешеный, изнемогая в яростных усилиях отворить какую-нибудь из запертых дверей; увидав безуспешность своих попыток, он начинал быстро кружиться по зале, как зверь в клетке, испуская дикие крики. Вдруг в толпе послышался возглас отчаяния и страха. Морок увидал маленькую дверь, ведущую в комнату сестры Марты, куда прошли Роза и Бланш. Он рванул за ручку и успел немного приотворить, несмотря на то, что ее держали изнутри. И толпа с ужасом увидала напряженные изо всех сил руки сестры Марты и девушек, ухватившихся за дверь и пытавшихся ее удержать.
51. БЕШЕНСТВО
Когда больные, наблюдавшие за бешеным, увидали, с каким остервенением Морок силился отворить дверь комнаты сестры Марты, их ужас удвоился.
— Сестра погибла! — закричали они.
— Дверь не выдержит…
— А другого выхода нет…
— С ней еще какие-то две девушки в трауре…
— Нельзя же оставлять женщин в добычу этому зверю!.. За мной, друзья!.. — крикнул один из здоровых зрителей, бросаясь к крыльцу.
— Поздно!.. Вы погибнете понапрасну!.. — кричали другие, стараясь его удержать.
В эту минуту раздались новые крики:
— Вот аббат Габриель!
— Он спускается сверху… он бежит на шум!
— Спрашивает, что такое…
— Что он хочет делать?..
Габриель во время этой суматохи напутствовал умирающего. Узнав, что Морок разорвал веревки, которыми его связали, и вылез через слуховое окно из комнаты, в которой он был заперт, молодой миссионер, надеясь только на свое мужество, бросился предупредить большое несчастье. За ним следом, по его приказанию, бежал служитель с жаровней, полной горящих углей, на которых калилось добела железо. К прижиганию приходилось прибегать в отчаянных случаях при заболевании холерой.
Ангельское лицо Габриеля было бледно, но неустрашимое спокойствие сияло на благородном челе. Отстраняя на своем пути всех, кто мешал ему пройти, он прямо направился к двери в приемную. В ту минуту, когда он к ней подходил, один из больных сказал ему жалобным голосом:
— Ах, господин аббат, все кончено. Те, кто находятся во дворе и смотрят через окна, говорят, что сестра Марта погибла…
Габриель ничего не ответил и тронул ключ двери. Но прежде чем проникнуть в комнату, где был заперт Морок, он быстро обернулся к служителю и спросил твердым голосом:
— Железо накалено?
— Да… господин аббат.
— Ждите меня здесь… и держитесь наготове. А вы, друзья, — обратился он к остальным больным и здоровым, дрожавшим от страха, — тотчас же как я войду, заприте за мной дверь. Я отвечаю за все… а вы… служитель… придите туда, когда я вас крикну… не раньше…
Молодой миссионер повернул ключ в замке. Наблюдавшие с улицы и стоявшие в комнате разом закричали от ужаса при виде того, как Габриель, взглянув на небо и точно призывая Бога на помощь, отворил дверь и переступил через порог. Дверь захлопнулась, и он очутился один на один с Мороком.
Укротитель зверей почти совсем уже открыл дверь, в которую вцепились полумертвые от страха сестра Марта и сироты, кричавшие в безнадежном отчаянии. При шуме шагов Габриеля Морок быстро повернулся. Он оставил дверь кабинета и с злобным рычанием одним прыжком бросился на миссионера.
В эту минуту несчастные женщины, не подозревая причины отступления врага, быстро захлопнули дверь и с помощью задвижки защитились от нового нападения.
Морок, судорожно сжав зубы, бросился на Габриеля, стараясь вытянутыми руками схватить его за горло. Миссионер неустрашимо ждал нападения и, угадывая намерение противника, успел захватить его руки и пригнуть их вниз мощным движением. С минуту Морок и Габриель стояли неподвижно, тяжело дыша и измеряя друг друга взглядом. Затем миссионер, крепко опершись на ноги, откинул туловище назад и попытался одолеть бешеного, который отчаянными рывками старался освободить руки и броситься вперед, чтобы разорвать противника.
Вдруг укротитель зверей как будто ослабел, его колени подогнулись, лиловато-трупное лицо поникло на плечо, а глаза закрылись… Миссионер, предполагая, что после страшного напряжения сил Морок падает в обморок, выпустил его руки, чтобы оказать ему помощь… Почувствовав, что он свободен благодаря этой хитрости, Морок разом вскочил и неистово бросился на Габриеля. Изумленный неожиданным нападением, аббат пошатнулся и почувствовал, что железные руки бешеного обхватили и сдавили его.
Однако, удвоив мощь и энергию, миссионер, борясь с бешеным, успел его опрокинуть и, с силой овладев руками Морока, придавил его коленом к земле… Тогда, считая, что победил укротителя, Габриель повернул голову и хотел крикнуть, чтобы ему пришли на помощь… Но Морок отчаянным движением приподнялся и вцепился зубами в левую руку миссионера. При остром, глубоком, страшном укусе Габриель не смог удержаться от крика боли, испуга и ужаса… он напрасно старался освободить руку, остававшуюся, как в тисках, между конвульсивно сжатыми челюстями Морока, который ее не выпускал.
На все это потребовалось, конечно, меньше времени, чем на описание этой сцены. Разом распахнулась дверь из вестибюля и несколько самоотверженных людей, услыхавших крик Габриеля, ворвались в комнату, несмотря на его строгое запрещение не входить, пока он не позовет. В числе вошедших был и служитель с жаровней. Увидав его, миссионер крикнул:
— Скорее железо, мой друг, скорее!.. Я уже думал о нем. Слава Богу, что оно накалено…
У одного из вошедших было в руках большое шерстяное одеяло. Когда миссионеру удалось высвободить руку из зубов Морока, которого он все еще придавливал коленом, одеяло моментально накинули на голову бешеного и, обезопасив себя таким образом, живо справились с безумным, несмотря на его отчаянное сопротивление.
В это время Габриель, надорвав рукав сутаны и обнажив свою левую руку, на которой виднелся глубокий кровоточащий синеватый укус, сделал знак служителю приблизиться; затем он схватил железо, раскаленное добела, и дважды приложил его твердой и уверенной рукой к ране с героическим спокойствием, которое вызвало восхищение всех присутствующих. Но вскоре страшное волнение, столь мужественно преодоленное, возымело неизбежную реакцию: лоб Габриеля покрылся крупными каплями пота, его длинные белокурые волосы прилипли к вискам, он побледнел, пошатнулся, потерял сознание, и его перенесли в соседнюю комнату для оказания первой помощи.
Случайно часть лживых уверений госпожи де Сен-Дизье оправдалась. Габриель, именем которого она воспользовалась как приманкой для сестер, действительно оказался в больнице, куда она их направила; она не знала об этом, так как, в противном случае, постаралась бы предотвратить возможную встречу девушек с ним, встречу, которая могла бы повредить ее планам: привязанность молодого миссионера к девушкам была ей известна.
Вскоре после ужасной сцены, описанной выше, Роза и Бланш в сопровождении сестры Марты вошли в громадный необычайно мрачный зал, где помещались больные женщины. Эта огромная комната, великодушно предоставленная под временный лазарет, украшенная с чрезмерной роскошью, раньше служила залом для приемов, а теперь была занята больными женщинами; белая резьба по дереву сверкала пышной позолотой, зеркала в великолепных рамах занимали простенки между окнами, через которые виднелись свежие лужайки прекрасного сада, где зеленели первые майские побеги. И среди этой роскоши, золоченой драпировки на дорогом дереве богато инкрустированного паркета виднелись симметрично расставленные четыре ряда кроватей разнообразной формы, начиная со скромной походной кровати и кончая богатой кушеткой из красного резного дерева; все это были добровольные пожертвования.
Длинный зал был разделен вдоль временной перегородкой четырех-пяти футов вышины. Благодаря ей удобнее было расставлять кровати. Перегородка не доходила до конца зала; там, где она оканчивалась,
