«записались» восемь человек, на третий — два десятка, а еще через три дня закончил набор, сформировав роту из четырех взводов по тридцать человек в каждом. Часть отсеется по разным причинам, останется около сотни. Отвез их в Путивль на ладьях Мстислава Святославича. Князь Черниговский сам их предложил.
— Дружину набираешь? — спросил он, узнав, чем я занимаюсь.
— Да, — ответил я.
— Ее долго обучать надо будет, — предупредил князь Мстислав.
— Придется, — согласился я. — Обученную ведь никто не даст.
— Тоже верно, — не стал спорить он и предложил: — У меня в подклетах много старого оружия, мне оно не нужно.
— Не откажусь, — сказал я. — Особенно, если отвезешь его в Путивль вместе с набранными мною людьми.
— Ну, это запросто! — повеселевшим голосом произнес князь Черниговский.
Человек он был добрый, понимал, в какую ситуацию я попал, но и свой интерес обязан был блюсти. Из-за этого возник у него конфликт между совестью и рассудком. Отдав то, что ему не шибко надо, и, оказав таким образом помощь, Мстислав Святославич разрешил этот конфликт. Поэтому, когда я заикнулся, что медовуха у него знатная, получил в подарок аж десять бочек ее. В Путивль я вернулся на четырех ладьях, нагруженных людьми, оружием и медовухой.
Воевода Увар Нездинич, узнав, где и кого я набрал в дружинники, поставил на мне крест, как на полководце. Как и положено хорошему служаке, он разместил людей на княжеском дворе, организовал их питание, но сделал это с таким видом, словно у него болели сразу все зубы. Я понимал, что его надо заменить. Вот только на кого?!
На следующий день я созвал городскую думу. Пришли два новых члена, купец и бронник, а Епифан Сучков прислал вместо себя сына. Юноша сел на место ниже воеводы. Одет он был в ферязь из шитой золотом ткани, такой плотной и тяжелой, что плохо сгибалась. День был солнечным. Яркий свет, преломляясь, падал через слюдяное окно на золотую ткань, играя на ней разными цветами. Все смотрели на эту ткань, как завороженные. Сучков-младший, как бы не замечая эти взгляды, оттопыренной нижней губой показывал, какое делает нам всем, в том числе и мне, одолжение, соизволив поприсутствовать.
— Ты, наверное, во многих сражениях участвовал, много половцем перебил? — задал я вопрос.
Я угадал его больную мозоль. Воевал он, скорее всего, только с девками на сеновале.
Сучков-младший смутился, однако быстро оправился и заносчиво произнес:
— Пока один раз всего с пловцами бился. Завидев наш отряд, они сразу удирали.
— Наверное, их ослеплял блеск твоих доспехов, — произнес я насмешливо и продолжил серьезным тоном: — Это место твоего отца, а ты должен сидеть по заслугам, самым нижним. Пересядь.
На новом месте он будет в тени, перестанет отвлекать остальных.
Юноша побагровел точь-в-точь, как его отец, и произнес с вызовом:
— Я могу и вовсе уйти!
— Уйдешь, когда разрешу. Или станешь на голову короче, — спокойным голосом проинформировал я его и заодно всех остальных. Пусть знают, что цацкаться с ними не собираюсь. — А пока сядь, где я приказал, и слушай.
Это было объявлением войны. Или мне, или Сучковым придется покинуть княжество Путивльское и, скорее всего, вперед ногами. Поскольку никто из присутствующих в горнице не смотрел на меня, не трудно было определить, на кого они ставили. А что будет к концу совещания!
— Как мне сказали, к осени надо ждать в гости половцев. Я хочу отбить у них охоту появляться здесь впредь. Смотр, который я делал перед отъездом, показал, что боярские дружины яйца выеденного не стоят. Мне такие воины не нужны. Поэтому будете помогать содержать тех, кого наберу и обучу, — заявил я и перечислил, чего, сколько и когда должна будет давать каждая деревня.
Бояре пару минут пережевывали информацию, а один заявил:
— Такого никогда не было. Это нарушение обычаев наших предков.
— Наши предки ели руками — таков был обычай, а мы едим ложками, — сказал я. — Теперь будет новый обычай. Со временем и его заменят.
— А что нам делать с дружинами? — спросил другой боярин.
— Это ваши дружины. Что хотите, то и делайте, — ответил я. — Можете просто распустить, а можете на меня напасть.
Видимо, мысль о нападении им и пришла в голову, потому что бояре дружно склонили головы, словно застуканные на горячем.
— Результат будет одинаковым, — закончил я свою мысль.
— Княжеская власть от бога! — напомнил боярам поп Калистрат.
Галицкие бояре уже доказали обратное, повесив троих князей. Так что на бога путивльские бояре оглядываться не будут. Только на силу.
— Да пусть нападают, — разрешил я. — Мне надо на ком-нибудь обучать новых дружинников.
Теперь точно не нападут. Как-то не принято делать то, что предлагает враг. Побоятся, что это ловушка.
— Мне нужна будет помощь горожан, — повернулся я к сидевшим слева. — Не столько деньгами и товарами, сколько работой. Надо вооружить и одеть новых дружинников: перековать мечи, изготовить новые щиты, арбалеты, пики, пошить тегиляи, шапки и сапоги.
Я решил подготовить два взвода пикинеров и два взвода арбалетчиков. Последним нужны будут большие щиты с прямой верхней кромкой, чтобы могли стрелять из-за них, а первым — еще и с полукруглым вырезом справа вверху, чтобы могли класть в вырез пику, придавая ей дополнительную устойчивость. И тем, и другим понадобятся короткие мечи на крайний случай.
— Не для себя прошу, для общего дела. Так что постарайтесь всем миром, — закончил я.
Купцы и ремесленники покряхтели и согласились:
— Раз надо, сделаем.
— А вы, святые отцы, объясните народу, что для борьбы с неверными нужна помощь каждого православного, — предложил я священникам.
Поскольку им ничего делать сверх положенного не придется, попы согласились сразу.
— Передашь отцу, — сказал я, закрывая совещание, Сучкову-младшему, а заодно и остальным боярам, — если вовремя не привезете то, что должны, будете оба висеть на перекладине ваших ворот.
Мой заключительный наезд на Сучковых очень понравился попам, купцам и ремесленникам. Торгашей и работяг Епифан наверняка обдирал, как липку, но как он умудрился обозлить попов? Не помешало бы узнать, чтобы самому не наступить на эти грабли.
7
Начиная со следующего утра, я занялся подготовкой личного состава. На поле возле города собрал всех, и городскую стражу, и набранных в Чернигове. Начал со строевой подготовки. Помня опыт русской армии девятнадцатого века, заставил каждого привязать к левой ноге пучок сена, к правой — соломы. Команды отдавал не «левой-правой», а «сено-солома». Левую ногу с правой путают постоянно, зато сено с соломой — никогда. До обеда занимались все вместе, а после — только новобранцы. Разбил их на четыре взвода и начал обучать владению оружием, которого пока не хватало. Если мечи и копья можно было заменить обычными палками, то с арбалетами такой номер не проходил. Их пока под моим руководством сделали три и отдали городским мастерам, как образцы, чтобы изготовили еще пятьдесят восемь таких же. Обещали за три недели выполнять заказ.
Гвардейцы, как я называл набранных в Чернигове, были молодыми людьми в возрасте от пятнадцати до двадцати. Они стояли передо мной, разделенные на четыре взвода и построенные в две шеренги. Кто-то смотрит на меня, пытаясь угадать, что я от них потребую дальше, кто-то пялится на девок и детвору, которая глазела на нас издалека, кто-то ковыряется в носу. Одеты кто во что горазд. Почти все босые. У
