ночь становились на якорь возле левого, низкого берега. Здесь были земли половцев, которые ничего не имели с транзитной торговли, но хотели бы отхватить хоть что-нибудь. Говорят, они иногда обстреливали ладьи из луков. Сами плавать на лодках не умели и не любили, поэтому пустой тратой стрел всё и заканчивалось. Нас они не побеспокоили ни разу.
Возле впадения в Днепр левого притока под названием Сула купец Борята Малый сказал мне:
— Немного выше по этой речке стоит крепостица Воинь с хорошей, защищенной гаванью. В нее можно заплыть на ладье и отстояться в случае опасности. Оттуда легко добраться по Суле до Попаша, от которого до Путивля день пути конному.
— Запомню на будущее, — произнес я, — но сейчас мне надо побывать в Чернигове, представиться князю Мстиславу Святославичу.
Как объяснил мне Илья, Черниговское княжество теперь вроде независимого королевства. Черниговские князья считают себя Великими, то есть, равными киевским. Новгород-Северский князь у них типа герцога, а я буду кем-то вроде графа. По идее, я должен подчиняться своему «герцогу» — Изяславу Владимировичу Новгород-Северскому, но, поскольку он мой «племянник» и занимает мое место, имею право общаться напрямую с «королем». Впрочем, как я понял, никто никому здесь уже по большому счету не подчиняется. Бывает только совпадение интересов.
После Сулы на берегах Днепра все чаще стали попадаться деревни. Затем на правом, высоком берегу появился город Канев. Он был хорошо укреплен. Как рассказал мне монах Илья, деревянные стены собраны из срубов, нижние из которых набиты землей и камнями. Это понадежнее, чем частокол у западноевропейских городов. Башни внизу каменные, а верхние части деревянные. Некоторые башни очень высокие, метров под двадцать. Территория внутри стен называется посадом. На самом высоком месте находится Детинец — замок князя или его посадника. К городу примыкают слободы, которые сжигают при подходе врага. Почти все построено из дерева, так что сжечь и восстановить не долго. Примерно также устроены и остальные русские города.
Киев, конечно, отличался от других городов. Говорят, по размеру и численности населения он самый большой на Руси и второй в Европе, уступает только Царьграду. Он располагался на холмах очень высокого правого берега. Я несколько раз в двадцатом и двадцать первом веках бывал в Киеве. Первый раз еще двенадцатилетним школьником приезжал на экскурсию. Запомнилось посещение Киево-Печерской лавры. Нас водили по темным проходам под землей, мимо ниш, в которых лежали коричневые человеческие кости. Мне, как самому младшему, экскурсовод предлагала идти в середине группы, чтобы темноты не боялся. Темноты-то я, дитя подвалов, как раз и не боялся, а вот на кости старался не смотреть. Тогда мне Киев казался совершенно не таким. Может, потому, что ни разу не видел его с середины Днепра. Сейчас поражало обилие церквей. Или их казалось много, потому что были выше остальных зданий. У нескольких купола были крыты золотом и ярко блестели на солнце, у остальных — оловом, медью, свинцом или дранкой… В некоторых местах, видимо, наиболее уязвимых, стены и башни были полностью каменные. Выше по течению, в низине, располагался торгово-ремесленный Подол, ничем не защищенный. Как в Посаде, так и на Подоле полным ходом шло строительство. В основном возводили двухэтажные жилые дома и церкви.
Мне хотелось прогуляться по Киеву, но Борята Малый предложил сделать это в другой раз:
— Как только подойдем к пристани, меня обдерут, как липку. За год до того, как латиняне захватили Царьград, наши князья вместе с Рюриком Смоленским пограбили и сожгли Киев. Выгребли все сокровища из Софийского собора, сожгли Печерскую лавру и Десятинную церковь. Киевляне до сих пор помнят это. Так что черниговским купцам сюда хода нет. Разве что очень богатым, сильным, которых побоятся тронуть.
Пристали мы на ночь к берегу у Вышгорода, который находился километрах в пятнадцати выше по течению на выступающем мысу. Его окружали глубокий ров, высокий вал и мощные деревянные стены с каменными башнями. Хотя он намного меньше Киева, я бы сказал, что захватить его будет труднее. Вышгород был чем-то вроде резиденции киевских князей и местом паломничества для всех православных. Здесь в соборе хранились мощи невинно убиенных князей Бориса и Глеба. Святыми они стали только потому, что их убили молодыми и вроде бы ни за что. Мне почему-то сразу вспомнились такие же «невинно убиенные» Павлик Морозов и Зоя Космодемьянская. Делать национальных героев на заказ — это многовековая российская традиция. Весь наш экипаж и пассажиры сразу поперлись в этот собор, чтобы поблагодарить «святых» за благополучное возвращение из похода. Поскольку сюда направлялась моя «мать», когда ее похитили и продали в рабство, у меня был повод отказаться от посещения собора.
— Борис и Глеб в моей семье не пользуются почетом, — объяснил я монаху Илье свое нежелание идти с ним.
Как ни странно, Илья отнесся к этому с пониманием. У людей тринадцатого века довольно утилитарное отношение к святым. Помогаешь — почитаю, нет — найду другого. Священники тоже относились к этому по-деловому: не важно, какому святому отстегивают, лишь бы раскошеливались.
3
Чернигов стоял на высоком правом берегу Десны. На холме, отстоящем метров на сто-сто пятьдесят от кромки воды, располагался Детинец с каменными стенами высотой метров восемь и башнями раза в полтора выше. Имел он форму неправильной трапеции. Сверху над стенами деревянные двухскатные навесы, а у башен высокие остроконечные деревянные крыши, из-за чего казалось, что башни раза в два выше стен. К дальней от реки стороне Детинца и примерно к середине боковых примыкали стены Окольного града, высотой метров шесть, снизу метра на три каменные, а сверху деревянные. Башни все каменные и с высокими крышами. Окольный град был раза в четыре больше Детинца, который как бы выпирал из него. Посад или, как его называли здесь, Передгородье в свою очередь начинался от боковых и дальней стен Окольного града и как бы выдавливал его из себя. Если бы можно было поставить Чернигов на бок, то стал бы похож на снеговика: внизу большой, широкий и расползшийся ком Посада, в середине немного приплюснутый сверху Окольный град и на самом верху маленький Детинец. Стены у Посада были деревянные, а башни каменные, но с более низкими, чем у детинцевых, крышами. Возле юго-западной стороны Окольного града стоял каменный Елецкий монастырь, похожий на небольшую крепость. Стены и башни всех трех частей города были потемневшими от времени. Заметно было, что их давно не ремонтировали. Из-за городских стен выглядывали купола множества церквей. У трех, видимо, соборов, они были золоченые. В Детинце и Окольном граде виднелись также купола и башенки нескольких трехэтажных деревянных теремов. С северо-восточной части, выше по течению Десны, к городу примыкали незащищенные слободы, застроенные деревянными домами и церквами. Ближе к городским стенам стояли двухэтажные дома с большими дворами и многочисленными хозяйственными пристройками, а дальше — одноэтажные, всё меньше, беднее, пока не переходили в россыпь полуземлянок с крышами, застеленными дерном, на котором зеленела трава. Возле богатых домов были деревянные тротуары, по которым можно было четко проследить границу между достатком и нищетой.
Мы пришвартовались к пристани на берегу речушки, впадающей справа в Десну. Возле пристани располагалось Торжище — улицы с лавками и мастерскими, посередине которого стояла большая и высокая церковь, деревянная, крытая медью, построенная, как мне сказал монах Илья, в честь Параскевы Пятницы — покровительницы торговцев. Нас уже поджидал местный мытник — сборщик податей — тучный, неповоротливый мужчина, на котором я насчитал, как минимум, три слоя одежды, хотя день был жаркий. Самой впечатляющей была шапка из темно-коричневого меха и высотой с полметра. Я хотел было спросить, не болит ли шея таскать такую тяжелую шапку, но у мытника голова, казалось, лежала прямо на плечах. Судя по тому, как перед ним залебезил купец Борята Малый, мытник сейчас неплохо хапанет. Монахи, не дожидаясь, когда купец закончит переговоры, поблагодарили и поклонились ему, перекрестились на церковь Параскевы Пятницы и пошли в город.
За время путешествия я убедился, что мне нужен будет помощник, который бы объяснял, что здесь к чему и почем, но предложить это место монаху Илье не решился. В последнее время он стал посматривать на меня изучающе, с жадным интересом, как ученый на доселе неизвестную науке разновидность паразитов. При прощании я дал ему три золотых мараведи:
