— Будем преследовать их хоть до стен Адрианополя, пока не перебьем всех, — согласился со мной царь Болгарии.
Впереди нас скачет отряд половцев. Они висят на хвосте у латинян, как назойливые мухи, постоянно обстреливают из луков, изображают нападение. Латиняне сперва останавливались, готовились отразить атаку. Затем привыкли и перестали обращать на кочевников внимание. Только ругались, когда в кого- нибудь попадала стрела. Осталось латинян около трех сотен. Теперь нас было больше, раза в два с половиной, но мы не нападали, просто шли за ними. Пусть думают, что мы их боимся.
Следом за сопровождающими нас с царем конными дружинниками идут перебежавшие на нашу сторону ромеи. Точнее, большую часть перебежчиков составляют романизированные славяне. Их около двух с половиной сотен. Утром к нам прибилось несколько десятков разбежавшихся ночью по долине ромеев. Увидели, что их «однополчане» идут с оружием и в доспехах, и решили, что в стаде будет спокойнее. Им обещана часть трофеев, если сразятся с латинянами. Уговаривать никого не пришлось. Эти ребята мотивированы перебить латинян даже больше, чем мы. Ромеи, легко предающие всех, жутко ненавидят предателей. Славяне предают с неохотой, поэтому еще жестче мстят за предательство. Сегодня перебежчики первыми пойдут в атаку.
Несколько минут назад из придорожных кустов вылез болгарский крестьянин, подошел к царю Ивану и доложил:
— За следующим поворотом.
Это был один из проводников, которые ночью повели наших лучников и арбалетчиков к месту новой засады. Латинян, которые видят наше войско позади себя, ждет впереди сюрприз. Надеюсь, у Мончука хватит ума пропустить передовой отряд и начать отстрел с рыцарей.
Когда хвост колонны латинян скрывается за поворотом, я оборачиваясь и приказываю:
— Коннице принять влево, пропустить ромеев! — Затем говорю Алексею Тарханиоту, который скачет на одолженном ему коне позади нас с царем: — Сейчас латиняне попадут в засаду. Добейте их.
— Ромеи, за мной! Бегом! — командует он и пришпоривает коня.
Я машу половцам, чтобы пропустили пехоту. Сутовкан и его люди предупреждены, поэтому сразу перемещаются к левой обочине, к крутому, поросшему деревьями и кустарником склону, который спускается к дороге. Справа от дороги уходит вниз еще более крутой склон, тоже поросший невысокими деревьями и густыми зарослями кустов.
Впереди слышатся вопли латинян и ржание раненых лошадей. Это принялись за дело наши стрелки. Ромеи переходят на бег. Наверное, боятся, что всех врагов перебьют без их участия. Я тоже пришпориваю коня, чтобы не отстать от ромеев.
Половцы пропускают и конных дружинников. Кочевникам привычнее атаковать убирающих противников. Пока враг дает отпор, пусть с ним сражаются другие.
Мы с царем Болгарии выезжаем из-за поворота как раз в тот момент, когда ромеи врезаются в неровный строй латинян. Я не вижу ни одного конного рыцаря или сержанта. То ли их всех перебили, то ли они спешились, чтобы меньше подставляться. Какое-то сопротивление оказывают только последние шеренги латинян, которым приходится одновременно отражать нападение ромеев и уклоняться от стрел, болтов и камней, которые летят сверху. Передовой отряд быстрым маршем отрывается от преследования, бросив своих товарищей.
Видимо, появление нашей конницы доламывает боевой дух латинян из арьергарда. Бросая щиты и копья, они бегут мимо телег остановившегося обоза. Кто-то из латинян успевает с помощью меча быстро «выпрячь» коня из телеги, вскакивает на него и несется по дороге, отталкивая ногами своих товарищей, которые пытаются схватиться за стремя, чтобы бежать быстрее.
— Вот теперь пришел наш черед, — говорю я Ивану Асеню.
Мы проезжаем мимо обоза и, обгоняя ромеев, которые гонятся за удирающими врагами, мчимся по дороге. У меня в руке короткая и легкая степная пика. Я немного модернизировал ее, приделав к «пятке» кожаный ремешок длиной метра полтора, второй конец которого надет петлей на мое запястье. Я могу метнуть пику на короткое расстояние и не лишиться ее. Что и делаю несколько раз, догоняя убегающих латинян. Только один из них в короткой кольчуге, на остальных кожаные доспехи. Граненый острый наконечник пики одинаково легко пробивает и сплетенные, металлические кольца, и вываренную кожу. Целюсь в ложбину между лопатками немного ниже шеи. Попадание в позвоночник гарантирует стопроцентную ликвидацию противника. Даже если выживет, воевать никогда уже не будет. И не только воевать. Острие пики влезает в тело на несколько сантиметров, если попадает в позвоночник, или, если не попадает в кости, пробивает насквозь. Человек еще какое-то время движется по инерции вперед, но ноги уже подгибаются. Я дергаю правую руку вверх. Пика, подчиняясь ремешку, выскакивает из падающего тела, подлетает вверх. Я ловлю ее, перехватываю поудобнее для броска и поражаю следующего врага.
Латиняне бегут уже все. У передового отряда тоже сдали нервы. Вместо того, чтобы стать плечом к плечу, и встретить нас копьями, они бросают их и щиты и несутся по дороге, сломя голову. Паника — самое страшное оружие. Только несколько человек не поддались ей и приняли более-менее разумное решение — начали спускаться, точнее, скатываться по крутому склону вниз. Всадники туда уж точно не попрутся. Может быть, этим латинян удастся спрятаться в кустах, пересидеть до нашего ухода, а потом добраться домой. Пусть расскажут своим, как в полтора раза меньший отряд разгромил их.
Я останавливаюсь, пропускаю вперед дружинников и половцев, которые тоже подключились к гонке за убегающими зайцами. Позади нас дорога устелена трупами латинян. Они лежат в разных позах, поколотые и порубленные. Яркие солнечные лучи золотят лужи крови, которые растекаются возле трупов. Сегодня у местных падальщиков будет день живота и праздник желудка.
Рядом со мной останавливается Иван Асень. Он остался без копья, держит в руке спату из многослойной стали, с клинка которой стекают капельки крови. На лице царя радостная мальчишеская улыбка. Он прячет оружие в ножны, снимает шлем с гребнем из алых конских волос и вытирает тыльной стороной левой ладони капельки пота со лба.
— Как мы их, а?! — хвастливо произносит он.
— Думаю, в ближайшие года два-три латиняне к тебе не сунутся, — говорю я. — Если сам их не позовешь.
— В ближайшие годы точно не позову, пока не создам сильную дружину и не разберусь со своими строптивыми вассалами, — обещает он.
— Вот это правильно! — соглашаюсь я.
— Ты научил меня воевать по-другому, руками врагов, — признается Иван Асень и предлагает: — Переходи ко мне на службу. Я дам тебе удел, который будет намного больше и богаче твоего княжества.
И владеть я этим наделом буду, в лучшем случае, до коронации следующего царя, а в худшем — до смены настроения нынешнего. Завистники нашепчут ему, что я примеряю корону, — и хорошее отношение ко мне смениться на лютую вражду. К тому же, Болгарию ждут большие неприятности, чем Россию. Русские будут сами над собой издеваться, а над болгарами, кроме своих, еще и чужие поизгаляются.
— Спасибо, царь, за оказанную честь, но для меня богатство не стоит на первом месте! Я долго жил на чужбине, только недавно вернулся к своему народу и не хочу с ним расставаться, — отказываюсь я. — Ты сам знаешь, что такое жить в чужой стране, даже если это твои друзья.
— Знаю, — с ноткой горечи произносит он.
— Но обещаю, что я и мой народ всегда будем помогать тебе и твоему народу, — знакомлю я Ивана Асеня с будущим его страны.
Он не понимает всю историческую глубину моих слов, но верит им.
— Спасибо, брат! — говорит царь Болгарии.
Мы поворачиваем коней и вместе едем в сторону деревни, чтобы отпраздновать совместную победу. Я пытаюсь вспомнить, сколько раз еще русские будут проливать кровь за болгар. Быть мазохистами не запретишь…
