— Бревна нам нужней, чем им.
Оставив гребенцам их телеги со скарбом, вновь впрягли в повозки с бревнами лошадей и тронулись дальше. До последнего момента князь был уверен, что хотя бы два десятка гребенских парней увяжутся с ним, не могут не увязаться. Но три сотни переселенцев как стояли возле своих телег и убитых гребенцев, так и остались стоять, дожидаясь, пока хазары уйдут.
Хорошо еще, что хоть собственные сотоварищи ни в чем Дарника не упрекали: ну славно подшутили над гребенцами за их набег на Липов, и ладно.
Чуть отъехав с войском для погребальной церемонии, князь приказал привести к нему липовца- фалерника, сделавшего возмущенное замечание. Того никак не могли найти. Скоро выяснилось, что пропали еще с десяток липовских бойников. Такого еще никогда с Дарником не случалось, чтобы при победе воины сами уходили от него.
— Хочешь, мы догоним их и как следует накажем? — предложил Корней.
— Не надо, — отказался Рыбья Кровь. — А хазарам, если кто спросит, скажи, что я их гонцами отослал в Липов.
Это дезертирство глубоко уязвило князя. Умом он понимал, что, когда счет воинам идет на тысячи, непременно должны быть самые разные настроения и убеждения, но сердце не соглашалось признать, что кто-то его новую победу считает недостойной. Он и фалернику-то хотел все это как следует объяснить: да, воевать с единородцами не годится, но разве они, липовцы, сделали первый выстрел? Расставили детскую ловушку, а гребенские опытные вояки в нее попались да потом не захотели выпустить дурацкие бревна из своих рук. Ведь он, Дарник, дважды предлагал им мировую, а они убили его переговорщика! И вообще, разве можно жалеть мужчин с оружием в руках? Жалейте сколько угодно смердов, женщин и детей, только не бойцов. Правильно когда-то трусоватый юнец Корней вещал: «Ты, князь, выводишь и уничтожаешь самую злую и жестокую людскую поросль, чтобы сделать остальной словенский народ мягче и добрее».
Однако, как бы Дарник перед собой ни оправдывался, осадок в душе оставался. Хуже всего, что впервые в жизни он не знал, что ему делать дальше. Сидя в Липове, по крайней мере, понимал, что летние походы — это всегда какие-то приобретения: славы, казны, новых соратников, большего процветания своему городу, а самым великолепным была собственная свобода действий — могу и так сделать, и эдак. Сейчас, казалось, свободы стало еще больше, вот только потерялся стержень, от которого следовало плясать. Как бы ни были приветливы и послушны хазары, но это чужое племя. Даже если они все заговорят по-словенски, ближе ему от этого не станут. Но и возвращаться к своей прежней липовской жизни, после того как он попробовал и Романии, и Болгарии, и Таврики, было тоже как-то не с руки.
Войско с тяжелым обозом медленно катило на запад. Князь хотел выйти на середину пути между Ракитником и Айдаром, чтобы там заложить из трофейных бревен одно-два опорных городища. Покинув пределы Гребенского княжества, они пошли по границе Айдарского края.
На третий день дозорные доложили о появлении с севера, со стороны Айдара, словенского войска. Неужели сам каган пожаловал, подумал Дарник. Но это оказались двести липовских бойников и ополченцев под началом Кривоноса, отправившиеся в Айдар, а после в степь искать своего князя. Стало быть, для липовской земли он по-прежнему удачливый предводитель, которому хотят служить своим мечом! Неприятное настроение Дарника мгновенно улетучилось.
Раньше он всегда немного недолюбливал плутоватого Кривоноса, но насколько же сейчас рад был его видеть!
— А как же Перегуд?
— Так свергли меня с Перегуда, — чуть тревожно отвечал воевода-наместник. — Как узнали, что ты надолго в чужих землях застрял, так собрали вече и свергли.
— А ты им говорил, что я вернусь и всех хорошо выпорю.
— Да говорил. А они мне: князь добрый — простит, если что.
Это тоже было чрезвычайно приятно слышать, что кто-то считает его добрым.
Среди ополченцев находились липовцы, короякцы, и даже перегудцы. Наместничество над Перегудом явно пошло Кривоносу впрок — оружия он захватил вдвое больше, чем нужно, да и все двести ратников были одеты в прекрасные доспехи из княжеских оружейниц. Не забыл и про двойные седла, о которых часто в степи вспоминали липовские воеводы.
— Всеслава не возражала против такого грабежа? — полюбопытствовал Рыбья Кровь.
— Заставила меня все по описи принимать. Но я подумал, откуда у хазар хорошее оружие, и все взял с запасом.
— Правильно сделал. Вот только лопат и пил маловато.
— Лопат?! — сильно озадачился Кривонос.
Прибытие неожиданного пополнения изменило планы князя. Все войско, развернувшись, двинулось на юг, В одно море Дарник этой весной уже окунулся, теперь хотел искупаться в другом — Сурожском. Его походный маневр не остался незамеченным, и буквально на следующий день в хазарский стан прибыли послы от Тарначской Орды со щедрыми дарами и осторожным вопросом:
— Куда князь Дарник идет?
— Торговый путь прокладывать по гостеприимной тарначской земле, — отвечал им Рыбья Кровь.
Воеводы князя прятали улыбки: во всей степи не было больших разбойников и врагов торговых караванов, чем тарначи.
— Разве хазары и тарначи не могут торговать друг с другом без лживых купцов?
— Я никогда не слышал, чтобы степной народ торговал друг с другом одними и теми же баранами и козами. А лживых купцов будем наказывать вместе с вами. Дайте нам проводников, чтобы наше войско не топтало священные для тарначей места.
Проводники-соглядатаи были дадены, и через несколько дней дарникское войско вышло к морю. Искупаться жаркой летней порой выразили желание даже не умеющие плавать хазары. Четыре с лишком тысячи воинов несколько часов с детскими воплями плескались в неглубоком на пару сотен шагов море.
Найдя место, где в море впадала небольшая речка-ручей, князь определил его для строительства приморского городища Новолипова. Невдалеке у такой же речушки находилось рыбачье селище тавров, древнего племени, обосновавшегося здесь с незапамятных времен и ухитрявшегося жить в ладу со всеми хищными степняками, которые поочередно становились их соседями. Почти все тавры хорошо владели словенским языком, но это вовсе не значило, что они были в восторге от намерения хазарского визиря обосноваться рядом. Так и говорили:
— Мы здесь живем только благодаря тому, что не становимся ни на чью сторону. Поэтому не обессудьте.
Зато у них было то, отчего у Дарника тотчас жадно заблестели глаза: большие рыбачьи лодки.
— А далеко вы на них в море ходите? — вроде бы праздно спрашивал он.
— Да по всему морю, если не в бурю, конечно.
Ага, мысленно обрадовался князь. Но сначала нужно было уладиться с общими делами. Копать крепостной ров и складывать семьдесят домишек много народу не требовалось. Нужно было и остальных чем-то занять. Два полуполка по тысяче человек разошлись на запад и восток прокладывать путь вдоль берега моря.
— Дай и мне тысячу, — вдруг попросил Корней.
— Не много ли на себя берешь! — возмутился князь.
— Ты в восемнадцать лет уже тысячей командовал, а мне все девятнадцать. Если одобришь мое предложение, то дашь тысячу?
— Говори.
— Твоя цель получить свою виру и скинуть Алёкму с гребенского престола руками самих гребенцев. Так?
— Допустим.
— Надо пустить слух, что ты отпустил его за обещание отдать тебе в качестве виры пять тысяч домов гребенских смердов.
Дарник даже позавидовал, что такая замечательная мысль самому ему не пришла в голову.
— Ну и пусти такой слух.
— Так его надо подкрепить самим делом. Тысяча воинов и двести повозок для меня вполне
