считать.
Затем настал черед разбираться с дядей Всеславы.
— Похоже, этот дядя намерен стать твоим наместником вместе с Всеславой, пока ты будешь в походе, — предположил в личном разговоре Фемел.
Шелест являлся старшим братом князя Рогана, и именно он должен был княжить в Корояке. Однако сильное заикание сделало это невозможным, отведя Шелесту роль главного советника младшего брата, там, где можно было обсуждать все дела с глазу на глаз. И теперь его советы, очевидно, предназначались племяннице. Рыбья Кровь несколько раз видел Шелеста в Корояке, но тогда заикающийся князь произвел на него жалкое впечатление, подобно всему нездоровому и ущербному.
Тем же вечером у Дарника состоялся торжественный прием высокого родича. Шелест и не скрывал своего намерения:
— Т-твой Быст-трян, сло-ов не-ет, вое-е-евода хор-ро-оший. Но го-ород-дище уже превра-ати-илось в го-ород, и ему ну-ужно со-овсем дру-угое упра-авл-ление.
Дарник собирался дать самоуверенному гостю резкий отпор, но в ходе разговора передумал. Всеслава много раз просила отправиться в поход вместе с мужем, а присутствие дяди заставит ее остаться в Липове. Чтобы не слушать дальнейшее неприятное заикание, Рыбья Кровь сам поспешил все уладить:
— Я очень рад, что ты приехал из Корояка помочь своей племяннице управлять городом. Быстрян останется управлять дальними городищами и вежами, а вы вдвоем будете в Липове. Завтра я напишу список того, что надо сделать.
Быстрян таким поворотом в своем наместничестве был не очень доволен:
— А что, если они тут вдвоем дров наломают?
— Очень надеюсь, что наломают. Но ты не вмешивайся, что бы ни случилось! — распорядился князь. — Переедешь с гридями в Воеводину и будешь как раньше рассылать разъезды и дозоры во все концы.
Воеводина находилась в двух с половиной верстах от Липова, и с ее сторожевой вышки хорошо принимались и отправлялись все сигналы из города и обратно. Вместе с Быстряном захотел переехать в Воеводину и Фемел.
— А кто лучше тебя сможет все подметить и мне отписать? — возразил Дарник. — Кто будет напоминать княжне, что правит она, а не дядя?
В списке заданий для наместника значилось строительство селища-лечебницы на пятьдесят домов в пяти верстах от города для воинов-калек, второй каменной башни, перепись городского населения, добыча торфа в пойме Липы. Всеслава ворвалась в приемную палату к мужу, возмущенно потрясая этим списком:
— Ты хочешь выставить моего дядю никуда не годным наместником?
— Наоборот, Липов сильно устал от меня, нужна свежая кровь в управлении. У твоего дяди большой опыт, а ты нравишься всем липовчанам. Нападать на город никто не собирается. Справитесь без труда.
— Как справитесь? Ты оставляешь казну с тремя тысячами дирхемов. Хочешь, чтобы мы без тебя увеличили все поборы, а ты придешь с богатой добычей, все отменишь и будешь для всех хорошим.
Это уже походило на свару жены смерда со своим размазней-мужем.
— Если все так трудно, то почему тебе с твоим дядей до осени не отправиться в Корояк?
— Я могу туда отправиться и до следующей весны! — потеряв привычное самообладание, бросила княжна.
— Мне горько-горько заплакать? — ледяным тоном спросил муж.
Надувши губки, Всеслава молчала. Их бурная любовная ночь после освобождения княжны из «ополченского плена» так и осталась бурной любовной ночью, ничего не изменив в дневных отношениях. Как ни странно, обоих это прекрасно устраивало, потому что соответствовало их представлению об отчужденности княжеской жизни, когда надо себя затрачивать на чужие дела больше, чем на свои личные. Вот и сейчас, вместо того чтобы бурно, по-женски реагировать, Всеслава выдержанно перевела разговор на другое:
— Неужели ты думаешь, что хазары просто так нанимают тебя? Поднесут после победы кубок отравленного вина, и ничего потом не сделаешь.
— Это их законное право — избавиться от меня.
— У Нежаны вышло, что в это лето тебе грозит отрава.
— Да, отрава мне действительно давно не грозила, — сокрушенно покачал он головой. — Надо побыстрей найти место для погребального костра, а то поздно будет.
Княжна возмущенно смотрела на мужа, все еще не в силах привыкнуть к его похоронным шуткам.
За всеми этими разговорами Рыбья Кровь не упускал главного: сборов в поход. И хотя все продолжали ссылаться на неполную готовность, уже через три дня после его возвращения из Туруса полуторатысячное войско выступило из города по восточной дороге. Пройдя до первой развилки, оно разделилось надвое: оптиматы и хоругвь ополченцев с князем свернули налево на Малые Глины, а две четырехсотенных хоругви Меченого и Лисича двинулись по Толочской дороге на Остер.
Для себя Дарник поставил цель прийти в Черный Яр не позже полка Меченого, поэтому поспешал как мог. Непривычных к сорокаверстным переходам ополченцев сажали на повозки, колесницы и за спины легких конников, на стоянках боевыми занятиями не перегружали, кормили до отвала и заставляли следить за собственными ногами.
— За два месяца воинами не становятся, — глядя на все это, ворчал Буртым. — Зря ты их по другим сотням не распределил. Как только на них помчится лава конников, они все побросают щиты и пики и бросятся наутек.
— А давай так и сделаем, — подхватил его слова Дарник.
Едва по пути попадался достаточно обширный луг, они выстраивали пешими полусотнями всех ополченцев, а двести конников с пиками наперевес с воинственным ревом мчались на них, чтобы в последний момент проскользнуть в промежутки между отрядами пешцев. Несколько свалившихся всадников и побежавших ополченцев при этом были ранены, но все полученной наукой остались довольны.
Посланные весной прокладывать дорогу ватаги, хоть и старались, как могли, полностью со своим заданием не справились. Пни и колдобины быстро привели в негодность половину повозок. Однако отказываться от своего намерения иметь второй выход на восток, в стороне от Остерского княжества, Дарник не собирался, поэтому почти каждая ночевка превращалась им в сторожевые дворища, где он оставлял по одной ватаге возводить ограды и двухъярусные дома-вежи с конюшнями.
Иногда войско выходило к лесным селищам и дворищам, обычно заставая их пустыми — местные жители не были словенами, поэтому предпочитали спрятаться в лесу от нашествия воинственных чужаков. Дарник строго приказал обходить эти селения с их пашнями и огородами стороной, ничего в них не трогая. Когда дальние дозорные приводили к нему захваченных в плен лесовиков, он пытался всячески успокоить их и, задобрив мелкими подарками, отпускал.
По мере продвижения на восток густой лес постепенно сменялся редколесьем, а потом вообще потянулась холмистая лесостепь. Вскоре войско вышло к знакомым местам — речке Медянице, переправившись через которую липовцы два года назад совершили славный набег на булгарский Казгар и сарнаков. Пока закладывали у брода через реку последнее сторожевое дворище, к ним в стан вдруг пожаловали казгарские переговорщики:
— Куда и зачем идет дарникское войско? Хочет ли пожаловать в Казгар?
— Собираю ополченцев идти со мной за Итиль, — отвечал им князь.
— А почему здесь строишь крепостное дворище?
— Это не крепостное дворище, а гостиный двор. Чтобы моим купцам удобней было из Липова в Казгар по прямой дороге ехать. Готов с вашим воеводой о беспошлинном проезде договор заключать.
Еще один переход, и вот липовское войско на том самом выгонном поле, где конникам Быстряна и Жураня на плечах отступивших булгар удалось ворваться в их крепость. На этот раз липовцы подходили походным порядком, лишь пятая часть воинов была в полном вооружении, остальные шли рядом с повозками и колесницами, на которых лежали их щиты, пики и часть доспехов. Конные казгарские подростки, совсем осмелев, верхом ехали в десяти шагах от колонны.
