– Вы, поистине, меня не поняли! – прошептали губы Василия Васильевича, в то время как ноги сами по себе засеменили к двери. Ожидая грозного окрика в спину, Бонасюк пулей вылетел вон. Окрика, к счастью, не последовало. У центрального входа Вась-Вась угодил в заварушку – милиционеры волокли в здание разъяренного дебошира, а тот упирался что есть силы, виртуозно и громко матерясь. Когда хулигана, наконец, заломали, Вась-Вась отдал пропуск и заискивающе улыбнулся – мол, я не такой, я хороший, сознательный гражданин. Сам пришел, и ухожу на своих двоих. По честному, поистине, по настоящему. Вот и бумажка соответствующая. Постовой лениво отмахнулся:
– Идите уже.
Выпорхнув из РОВД, Вась-Вась пересек клумбу. Повсюду горели фонари, а светофоры перемигивались в дежурном режиме. Стало быть время наступило позднее. Улицы, казалось, вымерли. С бездонного неба холодно мерцали звезды. Воздух сделался таким студеным, что изо рта повалил пар. Вася немного продрог, вопреки тому, что шел в хорошем темпе, а пуховое пальто теперь оказалось к месту. Задрав подбородок, он поглядел на луну. Она была полной и как бы плавала в призрачном облаке, что, обыкновенно, к морозам. Март не май. Днем властвует весна, а к ночи чувствуется ледяное дыхание Снежной Королевы, сковывающее лужи ледяной коркой, несущее стужу и поземку.
Чем ниже падал столбик термометра, тем тоскливее становилось Вась-Васю: Пора было возвращаться домой, но там никто не ждал, кроме пустоты и одиночества.
Сверху посыпал сухой колючий снег, похожий на толченое стекло, и Вася поежился, подымая воротник.
Около дома желудок возмущенно заурчал, напоминая, что остался без корма.
Пустырь, приютивший десяток однотипных уродливых ракушек (и все, поди ж ты, героев Афганистана и Чернобыля, ох и до фига же среди нас героев), прилепился к дому с торца.
Соленья хранились в подвале. Чтобы добраться туда, требовалось откатить машину. «99-я» подалась с трудом, от долгого простоя у нее то ли колодки приржавели к дискам, то ли упало давление в скатах. Затратив неимоверные усилия, Вась-Вась сдвинул ее в глубину гаража, а затем, кряхтя и задыхаясь, полез в образовавшуюся между бампером и полом щель. В тот момент он был совершенно беззащитен, но никто, слава Богу, не напал. Очутившись в подвале, Бонасюк обвел взглядом стройные ряды домашней консервации, и у него снова защемило в груди.
Консервировали Бонасюки обыкновенно на пару. Верховодила, как водится, Кристина, Вася довольствовался ролью поваренка. К вечеру он так выматывался, что валился с ног. Пар на кухне стоял коромыслом, словно в парной. Заранее вымытые огурцы, помидоры или вишни Кристина раскладывала по банкам, пересыпала сахаром, солью и специями (смотря, что приготавливалось), а потом заливала раскаленным сиропом или рассолом. Вася закручивал крышки, многократно ошпариваясь и стеная. Кристина придирчиво следила за мужем, принимая работу со строгостью опочившей вместе с СССР Госприемки. Указания сыпались на Бонасюка как из пулемета:
– Ты же сейчас снова обваришься! Куда ты руки суешь? Да не крути больше, ты что, не слышишь, стекло хрустит?! Сейчас банка лопнет! Вытри стол! Смотри, какие лужи развел. Волос мне в рассол натрусишь. Что ты тут натворил? Хочешь, чтобы взорвалось?
Изнурительная летняя каторга казалась теперь самым счастливым времечком, какое только можно придумать. Все познается в сравнении.
Осмотрев полки, Вась-Вась выбрал банку домашней тушенки в коричневом желеобразном студне, вишневый компот и абрикосовое варенье с белыми косточками. Сложив провизию в металлическую сетку- сумку, какую ныне и днем с огнем не найдешь, он взялся набирать картошку. Картофель был прошлогодним и весь пророс корешками, напоминающими высушенные щупальца кальмара.
Он запер гараж, не зная, что у него нет в запасе этого месяца, и значит, беспокоиться по пустякам нечего. Нагрузившись, как вьючный мул, и сожалея, что природа снабдила человека только одной парой рук вместо четырех, как у осьминога, Бонасюк медленно побрел к подъезду. Уже поднимаясь на крыльцо, он поднял голову и обомлел, потому как во всех трех окнах его квартиры задорно горел свет. Вася отчетливо помнил, как перед уходом обесточил все и вся. Тут никаких сомнений не было. Значит, лампы кто-то включил.
– Кристя, – всхлипнул Вась-Вась, только чудом не выронив сумки.
Ему так хотелось, чтобы сказка хоть разок сделалась былью, что он легко выдал желаемое за действительное.
– Кристя. Кристичка!
Василий Васильевич шагнул в парадное. Вот тут-то все и началось.
– Стоять, пидер! – рявкнул кто-то невидимый, хватая Бонасюка за горло. Вася вскрикнул от неожиданности, выронив авоську с картошкой. Выпущенные на свободу клубни покатились в разные стороны, как теннисные мячики из корзины.
– Ой! Кто это?! – завизжал Вась-Вась перед тем, как что-то тяжелое и твердое с размаху врезалось в ухо.
Когда Вась-Вась, постанывая, добрался к двери своей квартиры, сердце колотилось о ребра, желудок пульсировал, а конечности дрожали.
