от напасти слабых, неверных желаний.
8
Сорви этот цветочек и возьми его – не медли. Я боюсь, что он завянет и смешается с прахом.
Пусть ему нет места в твоем венке, но удостой его испытать муку от прикосновения твоей руки и сорви его! Я боюсь, что не замечу, как кончится день и пройдет время жертвоприношения.
Хотя он не ярок и аромат его слаб, сорви его, пока не поздно, и возложи вместе с другими.
9
Моя песнь сбросила с себя украшения. На ней нет нарядов и убранства. Они омрачили бы наш союз. Они мешали бы нам, они заглушили бы твой шепот.
Тщеславие поэта со стыдом рассеивается перед тобою. О поэт-наставник, я сажусь у ног твоих. Пусть моя жизнь будет проста и правдива, как свирель из тростника, которую ты наполняешь звуками.
10
Ребенка в княжеских одеждах и драгоценных ожерельях уже не радуют игры; одежды сковывают каждый шаг его.
Боясь разорвать или запачкать их, он сторонится от мира и боится шевельнуться.
Мать, не во благо ему твои золотые узы, если они отторгают от здорового праха земли, если они лишают его общения с великой красотой человеческой жизни.
11
О глупец, ты стараешься нести самого себя на своих плечах! Ты молишь о милостыне у своих собственных дверей!
Оставь бремя твое на руках того, кто в силах все подъять, кому иго его – благо.
Твое желание сразу тушит пламя светильника, которого оно касается своим дыханием. Оно нечестиво – из рук нечестивых не приемлют даров.
12
Вот подножие твое – стопы твои покоятся среди самых бедных, самых сирых, самых обездоленных.
Когда я хочу преклониться пред тобой, я не могу достигнуть глубины, где покоятся стопы твои среди самых бедных, самых сирых, самых обездоленных.
Гордости нет доступа туда, где ты ходишь в смиренных одеждах среди самых бедных, самых сирых, самых обездоленных.
Сердцу моему нет пути туда, где ты пребываешь среди бедных, самых сирых, самых обездоленных.
13
Я был призван на этот мировой пир, и жизнь моя была благословенна. Мои глаза видели, и уши мои слышали.
На мою долю пало играть на этом пиру, и я сделал все, что мог.
Теперь я вопрошаю: настал ли, наконец, тот час, когда я могу войти и видеть твой лик и принести тебе в жертву мое безмолвное приветствие?
14
Не пой, не славословь, не перебирай четок! Кому поклоняешься ты в этом уединенном темном углу храма, двери которого закрыты?
Открой глаза – и ты узришь, что твоего бога нет перед тобой!
Он там, где пахарь взрывает жесткую землю и каменщик дробит камень. Он с ними под зноем и ливнем, и одежды его пыльны. Сбрось твой священный плащ, и, подобно ему, иди к ним.
Освобождение? Но где обрести его? Наш господь с радостью принял на себя узы творения; он навеки связан с ними.
Выйдя из своего созерцания, оставь цветы и куренья! Что нужды, если одежды твои превратятся в рубище! Иди навстречу ему и трудись с ним в поте лица твоего.
15
Странствование мое долго, и путь мой долог. Я сел в колесницу рассвета и устремил свой путь по пустыням миров, оставляя следы на планетах и звездах.
Это самый далекий, но и самый близкий к себе самому путь, самый запутанный, но ведущий к совершеннейшей простоте песни.
Путник должен стучать в каждую чужую дверь, дабы найти свою, должен странствовать по всем мирам, чтобы в конце концов достигнуть сокровеннейшего алтаря.
Взор мой блуждал беспредельно – и вот я закрыл глаза и сказал: «Ты здесь!»
Вопрос и вопль: «О, где же?» – разливаются реками слез, и воды их затопляют мир верой: «Я есмь!»
16
Песнь, с которой я пришел к тебе, осталась не спетой до сего дня.
Я проводил дни мои в том, что настраивал и перестраивал мою лютню.