радостью усомнилась в том, что они творились наяву. То она металась по городку, а на голову сыпались бомбы, то бежала по полю, а фашисты стреляли в спину. То задыхалась на мосту, где рыжий танкист снова и снова падал на колени перед комкором, умирая несчетное число раз.
Лес в предрассветных сумерках затаился, полный призрачных теней. Над зарослями клубился туман, укутывая подножия вековых сосен, величественных, словно колоннада античного пантеона. Нинка закашлялась из-под шинели, укрывавшей ее с головой. Кашель был сухим, тревожным. Отодвинув тяжелый воротник, Соня пощупала лоб ребенка. Потом поискала глазами старшину. Артиллерист спал, устроив голову на здоровенном кулаке. Его тело в сумерках походило очертаниями на вывернутый из земли корч. Соня обняла дочурку и попыталась уснуть.
Весь следующий день они не столько шли, сколько крались, держась чащи. Каждое редколесье вызывало опасения, каждая просека дышала опасностью, каждая пустошь пугала, заставляя делать крюк за крюком. Немецкие танки давно ушли вперед. Дороги были перегружены пехотой, марширующей за танковыми клиньями. Пару раз Соня и старшина прятались в кустах, наблюдая движение войск. Старшину поразило обилие лошадиных упряжек. Лошади тянули подводы с амуницией, волокли орудия и полевые госпиталя.
– Кто бы про высшую расу трепался, – шипел он из укрытия. – Монголы засраные.
Соне было безразлично, трактора у завоевателей, или лошади с верблюдами.
Ночевать снова пришлось в лесу. Для стоянки старшина подобрал хорошо защищенный от чужих глаз укромный овражек, опять соорудил постель из ветвей и шинели. С тревогой покосился на Нину – к вечеру у той подскочила температура. Девочка надсадно кашляла.
– Сейчас хвороста на костер соберу.
Через час в импровизированном очаге трещал огонек. Старшина помешивал ложкой густой кулеш, сваренный из тушенки, сала и крупы.
– М-м-м, – он снял пробу.
– Господи. Что бы я без вас делала… – пробормотала Соня, глядя в костер. Языки пламени, весело потрескивая, лизали березовые поленья. Идущий из котелка запах приятно щекотал ноздри. Пахло исключительно аппетитно. Днем им случилось пробираться огородами, и старшина не оплошал, прихватив зеленого луку, немного молодого картофеля, морковь и петрушку. А потом они набрели на кусты дикой малины. Плоды еще не дозрели, но старшина все равно нарвал, сколько смог.
– Вечером чайку заварим, – пояснил он. – А то, ишь, разбухикалась, понимаешь.
Первым делом Соня накормила Нинку. Девочку лихорадило, но Соня исхитрилась таки дать ей добрый десяток ложек.
– Держи чай. Смотри, не обварись. Кипяток. – Кружка у них была одна на троих.
Соня укачала дочку, и, только потом, они сами плотно поужинали. Когда показалось дно, старшина вымакал остатки ломтем. Крякнул.
– Уф, хорошо. – Прислонившись к сосне, он закурил. – Надо бы за водой сходить. Тут, неподалеку, вроде как ручей шумел.
– Не уходите. Вдруг кто заявится…
На протяжении дня они несколько раз видели разрозненные группы красноармейцев, пробиравшихся через дебри на восток. Соня хотела пристать к первой же встреченной ими группе, но старшина не разрешил.
– Не стоит, сестрица. Ни к чему они нам. От немца они не защита. Сами улепетывают, как зайцы. Ты что, не видишь? Провианта у них нет, а если что и имеется, навряд ли с нами поделятся. Еще и наши крохи подметут. Вот и вопрос – на кой ляд они нам сдались? Помереть вместе?
– К своим пробиться вместе легче, – возразила Соня. Все-таки, она была комсомолкой, а праведный советский гражданин, – создание на редкость общественное. В коммунистическом понимании общественности, разумеется.
– Куда уж легче, – засомневался старшина. – У нас двоих, да еще с дитем, есть шанс проскользнуть, а у них, – он махнул в направлении скрывшихся среди кустов красноармейцев, – никаких нет. Для силы их мало, а вот для мишени в самый раз. Согласна?
– Нет, – сказала Соня. У нее не укладывалось в голове, как это можно скрываться от своих. Дикость какая-то. Но, за последние дни она привыкла доверяться чутью попутчика. Нет, так нет.
Старшина подбросил хвороста. Он специально подобрал палки посуше, чтобы поменьше чадили. Огонь завораживает взгляд, как и море. Какое-то время оба молчали. Старшина крутил в руках пилотку с эмалированной красноармейской звездой.
– О чем вы задумались, Харитон Петрович? – тихонько спросила Соня. Старшина отложил пилотку и сосредоточенно потер переносицу. Вздохнул.
Да вот, думаю, не пора ли треугольники[10] спарывать?
– Какие треугольники? – растерялась она.
– С петлиц…
– Зачем?! – Соня вытаращила глаза.
– Затем, – старшина показал на восток.
– Я не понимаю?
– А ты ушки-то открой. И сразу поймешь.
Соня прислушалась, как было велено. Сопение Нинки в полуметре. Противный писк комаров над
