– Бунт? – осведомился Протасов. – Ну, все, рогомет, достукался…
Сообразив, что Валерий не настроен шутить, Волына капитулировал, и они тронулись в путь. Планшетов подхватил мертвеца под мышки, Вовчику достались ноги.
– Пускай хотя бы Бандура подключится. – Ныл Вовка, сопя от натуги. – Клиент тяжелый, как сто подвалов. Что мы, нанялись, пупы надрывать?! Бандура, е-мое? Ты чего отлыниваешь?!
– Андрюхе не положено. – Отрезал Протасов. – Они с Васьком почти что родственники.
Бандура шагал в хвосте колонны, утопая в грязи то по щиколотки, то еще глубже, и не знал, благодарить ли Протасова, или посоветовать заткнуться. Он не мог заставить себя не то, что прикоснуться, но даже смотреть на Вась-Вася.
Двери часовни были распахнуты настежь. Судя по изъеденным ржавчиной петлям, их проще было сломать, чем прикрыть. Внутри было сыро и, как показалось Андрею, еще холоднее, чем на улице. Из под купола струился рассеянный лунный свет, слишком слабый, чтобы бороться с царящей в помещении темнотой. Планшетов ушиб ногу и разразился проклятиями, которые подхватило гулкое эхо.
– Заглохни, идиот! – посоветовал Протасов. – Жизни лишу, если не засохнешь.
– Чего мы сюда пришли, зема?
– Чтобы яму не копать, – пояснил Протасов. – Тут, вдоль стен, саркофаги. Или как их там, по научному? Короче, плиту сдвинем, Васька через борт, трявк, и ништяк. Комар носу не подточит. Верно я говорю, Вовка?
– Зема, ты гений. По-любому.
– Тогда давай, подсвети.
Тело Бонасюка с глухим стуком улеглось на бетонный пол кафедры. У Андрея немедленно подвело желудок, но, он справился, кое-как. Протасов зажег фонарь, прихваченный из джипа Правилова. Луч света выхватил замшелые надгробия, дореволюционные, по крайней мере.
– Раньше не мог включить? – Планшетов растирал ушибленную ступню.
– Раньше была маскировка, гигробот неумный. – Протасов двинулся вдоль стены, сохранившей фрагменты фресок вперемешку с графити, напоминающими сатанистские надписи. Бандура насчитал несколько свастик, парочку грубых изображений влагалищ и несчетное число фаллосов размерами на любой вкус. На крайнем в ряду рисунке один гей трахал другого. Размашистая надпись гласила: «Я ТАК ХОЧУ!»
– Грабли за такое обрывать… – сказал Протасов. – Козлы, блин.
– Смотрите, чуваки. И потеть не надо. – В свете фонаря они обнаружили, что плита самого дальнего склепа сдвинута больше чем на половину.
– Тут были гребаные гробокопатели…
– Причем недавно, – отметил Бандура, показывая на прислоненную неподалеку штыковую лопату. Волына подошел поближе и, некоторое время внимательно ее изучал.
– Лопат не видал, Вовка?
– Чтоб я сдох, зема, если это не Иркин инструмент.
Бандура, присев на корточки, потрогал пальцами штык:
– С ее помощью плиту сдвигали. Вон, железо покорежено.
– Это та самая могила? – спросил Протасов, обращаясь исключительно к Вовчику.
– Она, зема, – одними губами подтвердил Волына.
– А крест Пастуха где?
– Ни видать, зема.
– Вы о чем болтаете, чуваки? – насторожился Планшетов. Вздохнув, Протасов склонился над саркофагом, опустив в нишу фонарь.
– Б-дь! – выругался Валерка через секунду, машинально одергивая руку.
– Что ты там увидал, чувак?
– Трупешник, – сипло сказал Протасов.
– А ты думал, там биг-маки из Мак-Драйва?
– Идиот, блин. Не скелетон, е-мое, а трупешник. Ты что, Юрик, дурак?
Планшетов перехватил фонарь, и они минуты две пялились в яму. Никаких сомнений не было, в саркофаге лежало тело мужчины средних лет. В брюках, носках, и клетчатой фланелевой рубашке.
– Кто это?
Планшетов отер пот со лба:
– Кто? Я вам скажу, кто. Это товарищ Журавлев Игорь Иванович, 1949-го, если не ошибаюсь, года рождения. Прописан в городе Бухара.
– Иди ты?! – Волына перевел дух. – Кто ж его сюда притащил?
– Убийца…
– Или вурдалак, – добавил Вовка. Судя по лицу, ему не терпелось убраться восвояси. Если бы не приятели, Вовка был бы уже далеко. Так далеко, как позволяют ноги.
