– Обещают, будет тепло и солнечно. Но мы все равно натопим камин. Я так люблю, когда сучья в огне трещат. По берегу погуляем. Там, должно быть, «котиков», видано, не видано. Вербное воскресенье на носу…
Украинский открыл, было, рот, намереваясь напомнить о работе, которую, хочешь, не хочешь, а никто за тебя делать не станет, но жена его упредила:
– Светочка на днях говорит: «Вот бы на дачу, мама! Тысячу лет ведь не были». Господи, Сереженька? Ты как про пластическую операцию в Америке сказал, Светочка словно заново родилась. На природу захотела. Год ребенок по больницам… – у нее задрожало веко, и Лида смахнула слезу. – Игоря с собой прихватим. Такой паренек все-таки славный. Хоть и патлатый, как девушка.
Украинский хотел объяснить жене, что именно ради доченьки корячится на службе как проклятый, глянул в полные слез глаза, и переменил решение:
– Попробую выкроить пару деньков, – пообещал Сергей Михайлович. – Ведь и самого эта работа чертовая заела. Каторга…
Хотя, если на чистоту, он понятия не имел, каким образом это сделать. Сутки не резиновые, как ни растягивай, в них всего 24 часа. В обед ему на службу звонил Поришайло. Олигарх был в бешенстве, и не собирался этого скрывать. Дал волю гневу, отчитав полковника, как какого-то желторотого лейтенанта.
– Сергей, гм, г-гм?! Ну, какие новости?
– Работаем, – дипломатично отвечал Украинский. Это была дежурная фраза, заезженная почти до дыр. Однако полковник полагал, что иногда разумнее быть банальным, чем молчать. Поглощенный операцией с невозвратным кредитом, он пустил проблемы с Пионерским металлургическим комбинатом на самотек,
– Работаешь, б-дь?! – Артем Павлович сорвался на крик. – Да ты, б-дь, хотя бы знаешь, что арестованный нами металл сегодня преспокойно отгрузили, х… знает куда?! Мне залезли в карман, г-гм! И тебе, б-дь, тоже! Это ты понимаешь, или нет?!
– Кто отгрузил, Артем Павлович? – это было все, на что он сподобился.
– Ты, б-дь, у меня спрашиваешь?! А кому я деньги, интересно знать, гм, плачу?!
Рассказывая о возникших в Пионерске проблемах, Артем Павлович не сгущал красок. Такого за ним не водилось. На комбинате, который он уже считал своим, действительно творилось черти что. Причем, первые тревожные звоночки прозвучали еще в субботу. Правда, на первых порах, Артем Павлович не придал им значения. Должного, по крайней мере.
– Как взашей прогнал моих управляющих?! – Поришайло буквально подпрыгнул в кресле, чуть не выронив трубку. – А мнение трудового коллектива, гм?! А решение, твою мать, б-дь, суда?!
По словам докладывавшего обстановку мэра Пионерска Максипихина, старый генеральный директор, которого Поришайло выкорчевал с комбината, как дантист гнилой пенек изо рта, попытался взять реванш. Неожиданно выписавшись из больнички, куда он слег, опасаясь ареста, старый генеральный, действуя необыкновенно нагло, сразу взял быка за рога. То есть, заявился на комбинат в сопровождении мордоворотов из «секьюрити», вооруженных резиновыми дубинками и автоматами «АКМ». Под прикрытием этих обвешанных оружием людей старый новый гендиректор с помпой вернулся в кабинет, словно Наполеон на престол во время известных событий 1815-го года.
– А как же решение суда, г-гм?! – в тихой, но лютой ярости спросил Поришайло.
– Он его, вроде, опротестовал, Артем Павлович. Гнет такую линию, что, мол, у него другого суда решение. Об отмене нашего. Подтверждающее, что, якобы, незаконно его с должности поперли.
– Ах, незаконно, г-гм?! – взбеленился Поришайло. – Ну, будет ему незаконно!
– Я тоже так считаю, Артем Павлович. – Поспешил поддакнуть Максипихин. – Нет поводов для беспокойства, честное слово. Мы его обломаем, не вопрос. Ему этот дурацкий сегодняшний демарш так отольется, обещаю, что навсегда дорожку на комбинат позабудет.
– А я и не беспокоюсь, – заверил Поришайло, после чего несколько недипломатично напомнил Максипихину о кое-каких взятых на себя обязательствах.
– Можете на меня положиться. – Клятвенно заверял Максипихин.
– Ты мне откуда хочешь узнай, какой, б-дь, суд ему эту писульку подмахнул. Ты, гм, разберись, Максипихин, или, гм…
Поскольку дело было в субботу, наступило вынужденное перемирие до понедельника. Выходные в нашей стране так же святы и неприкосновенны, как праздники у эллинов. В понедельник с утра Максипихин не позвонил. Поришайло попробовал сам связаться с мэром, но, неожиданно выяснилось, что выловить Максипихина не так-то просто. Мэр как в воду канул. Дома сообщали, что Леонид Иванович на работе, в канцелярии рассказывали, будто выехал по какому-то неотложному делу, сотовый отца города молчал.
– Ну, я тебе, гм, покажу, в прятки со мной играть! – рассвирепел Поришайло. – Сукин кот!
Мэра Пионерска удалось вызвонить только после обеда.
– Рад, что ты, гм, наконец, объявился, – ледяным тоном начал Поришайло. – Я уж подумал, не приболел ли ты часом, г-м. Или в бега подался.
– Обижаете, Артем Павлович. Я с утра в цейтноте… Делаю, поверьте, что могу.
Правда, как выяснилось, мог он не очень много.
– Областной суд отменил решение городского, Артем Павлович. Так что все, можно сказать, на законных основаниях. Придраться не к чему…
– Ах, на законных?! – зашипел Поришайло, у которого состояние тихой ярости после этих слов трансформировалось в состояние буйной. – На законных, г-гм, говоришь?! Я твоей паршивке трехкомнатную квартиру в Царском селе пробил, оформил, обставил, гм, а ты мне тут, б-дь, мозги компостировать?! Я тебе, гм, покажу, закон и волю, мать твою, Максипихин, через коромысло! – Поришайло стукнул по столу, став, в этот момент похожим на Никиту Хрущева, запугивающего цивилизованный мир советскими ядерными бомбами. Крыть Максипихину было нечем. Его восемнадцатилетняя дочурка стараниями Артема Павловича недавно справила новоселье. Квартира располагалась в элитном доме по улице Старонаводницкой,
