То спящий, то вступающий в длительные фазы извержения Везувий располагался в центре средиземноморской цивилизации, по соседству с красавицей столицей тогдашнего Неаполитанского королевства. Без всякого риска и особых усилий желающие могли ездить любоваться игрой лавы и высоченными «пиниями дыма» — загадочными столбами газа и пепла, то сверкающими белизной водяного пара, то темно-серыми, черными или ржавыми от вулканической пыли. Описанный «естествоиспытателями» (учеными-исследователями) и «путешественниками» (туристами, выгодно отличающимися от нынешних) вулкан приобрел всемирную известность. Репутация его еще более укрепилась благодаря десятку мощных извержений в XVII–XX веках; некоторые из них оказались разрушительными и даже гибельными для местных жителей.
В десяти часах морем к югу от Везувия находится Стромболи, самый постоянно действующий вулкан: не известно, чтобы он «отдыхал» с начала человеческой истории, то есть применительно к этому району мира последние 3 тысячи лет. Его огненная пасть постоянно изрыгает, к восхищению зрителей, струи бомб и шлака, но его мнимая пунктуальность (взрыв каждые 20 минут) — из разряда того вздора, что молва и учебники пережевывают уже больше века. За последние 25 лет я провел там достаточно времени, чтобы утверждать: интервалы между выбросами из обоих жерл колеблются от нескольких секунд до нескольких часов. Фейерверк взлетает на высоту до 300 метров, редко выше.
Нынешний кратер можно без риска рассматривать с уступа самого первого вулкана. Северный бок этого «палео-Стромболи» был разворочен гигантским взрывом, и в открывшейся пропасти на высоте 700 метров поместился образованный шлаковыми выбросами откос, называющийся Шара-дель-Фуоко. С бельведера, созданного из массы старого, потухшего вулкана, иногда можно спуститься в абсиду, на краю которой эруптивные отверстия следуют одно за другим на протяжении сотни метров вдоль глубочайшей трещины.
Приблизиться к жерлам и бросить в них нескромный взгляд стало с первого же посещения непременной целью всех моих приездов. Разумеется, подбираться к воронкам следует только тогда, когда их взрывная деятельность стихает, а у вас имеется защитное снаряжение и опыт пребывания в подобных местах; в противном случае риск очевиден, как это подтвердила недавно гибель одного юноши, убитого вулканической бомбой. Поскольку сейчас корыстные и слабо подготовленные гиды, пользуясь наивностью туристов, предлагают им взобраться на Стромболи и Этну, а любопытные все чаще забредают в опасную зону, я обязан предупредить их: «Берегитесь!» Необходимо знать, что это предприятие по плечу лишь физически и психологически подготовленному специалисту. Здесь то же самое, что в горах: как не устает повторять отличный проводник Гастон Ребюффа, риск ради удовольствия противен самому духу альпинизма. Иными словами, бороться надо с трудностями, но не с опасностью. Кстати, эта аксиома годна для любых занятий, от езды на мотоцикле до вождения автомобиля, а не только для осмотра действующих кратеров.
В 1949–1963 годах Стромболи был одним из наших излюбленных объектов. Постоянная активность и относительная доступность жерл, равно как и малая удаленность от Парижа, сделали этот вулкан на Липарских островах прекрасной лабораторией. Где еще можно вволю наблюдать извержения и пытаться делать замеры его параметров? Поначалу нам приходилось довольствоваться наблюдениями «естествоиспытательского» типа. Измерения с помощью примитивной аппаратуры, что мне удавалось раздобыть, в лучшем случае были малоценными: приблизительная высота выбросов, количество активных жерл, качественный состав того или иного газа, определяемые оптическим пирометром температуры. Данные волей-неволей получались отрывочные, сравнивать их было не с чем, а значит, они не поддавались ни коррекции, ни истолкованию. Между тем только сопоставление различных переменных может привести к раскрытию законов, определяющих такое сложное явление, как вулканическое извержение.
Мало-помалу наши возможности увеличивались. Друзья энтузиасты, столь же компетентные, сколь и бескорыстные (а в то время это было большой редкостью в университетских кругах!), сопровождали меня в восхождениях, помогая своими знаниями и инструментами. У Эли Петершмидта были сейсмографы, у Армана Дельсемма — полевой спектрограф, у Жака Лабейри — оборудование для отбора газовых проб, у Франко Тонани и Ивана Эльскенса — специальная химическая аппаратура для анализа эруптивных газов… Именно на малом северо-восточном жерле Стромболи, появившемся в 1963 году, нам удалось с Эльскенсом и Тонани произвести на месте несколько замеров пропорций углекислого газа и водяного пара в газах. Продолжительностью в несколько минут с интервалами в двадцать секунд эти замеры позволили нам доказать первоначальное предположение о том, что состав эруптивных газов меняется быстро и в значительных пределах. Мы обнаружили, что действительность шла дальше наших умозаключений — некоторые значения за считанные секунды поднимались от 2 до 40 процентов, а то и выше!
Эта памятная для нас серия замеров была внезапно прервана сильнейшим выбросом. Мы сидели на корточках вокруг отдушины. До того нас уже несколько раз осыпало раскаленными угольками, но шлемы из стекловолокна неплохо защищали от этого дождя. На сей раз более крупные и тяжелые куски лавы жестко застучали по каскам, а один из них, упав на ногу Тонани, поджег каучуковую подметку его альпинистского ботинка. Единственный раз за полдюжину лет я увидел Тонани в панике… Нельзя сказать, что опасность была серьезнее, чем обычно, но какой-то психологический шок в мгновение обратил его в панический ужас. Я долго считал, что именно с этого пережитого сильного волнения он начал постепенно охладевать к нашим исследованиям, а через несколько лет перестал составлять нам компанию. Но восемью годами позже Тонани написал мне, что основной причиной его отхода от нашего дела были два моих недостатка: дуализм и неумение прощать ошибки…
«Чудак» Эльскенс последовал за Тонани в вулканологическую отставку точно так же, как он ходил за ним к кратерам. Это печально сказалось на нашей программе, державшейся тогда (в общей сложности двадцать лет) лишь на энтузиазме, доброй воле и сером веществе. Серого вещества Тонани и Эльскенса нам с тех пор заметно не хватало…
Во время первого восхождения на Стромболи, в 1949 году, моим спутником был Эдгар Пиччьотто, специалист по ядерной геологии. Вооружившись счетчиками Гейгера, мы безуспешно пытались замерить радиоактивность лав и вулканических газов. Совершенно не обстрелянные и с плохоньким оборудованием, мы не добыли никаких интересных данных. Зато воочию наблюдали, как образуются столь характерные лавовые туннели (самые известные из них — туннели Лансароте на Канарских островах).
Начинается все с лавового потока. По мере продвижения поверхность его охлаждается, и вскоре он исчезает под твердой коркой, образующейся раньше или позже в зависимости от температуры, скорости течения и объема лавы. Расстояние может равняться каким-то метрам от места выхода лавы, но может измеряться и километрами. Лава продолжает течь под затвердевшей коркой, тем более что теперь она защищена теплоизолирующей броней. Затем приток лавы начинает уменьшаться, уровень потока понижается, между ним и панцирем образуется зазор, увеличивающийся по мере иссякания источника. Когда извержение заканчивается, лишь тоненький ручеек бежит по дну еще раскаленного туннеля. Процесс завершается спустя несколько дней или недель в зависимости от толщины и состояния свода туннеля — он часто обваливается, и именно через одно из таких «окон» мы раскрыли на Стромболи тайну зарождения туннелей. На окончательное охлаждение уходит несколько лет: через два года после того, как они сформировались на наших глазах при извержении Этны в 1971 году, некоторые из туннелей местами были еще настолько горячие, что, несмотря на гулявшие по ним мощные воздушные потоки, находиться в них было практически невозможно.
От Индонезии до Японии: кругосветное путешествие по вулканам
С 1949 по 1953 год, несмотря на острое желание познакомиться с другими вулканами, мне пришлось из-за нехватки средств довольствоваться сицилийскими знакомыми — Этной и Стромболи. Они великолепны, их постоянная активность необычна и в высшей степени поучительна, пресытиться ими невозможно, но с ними одними до полного счастья было далеко. Правда, в 1951–1952 годах я надеялся попасть на остров Ганиш, в южной части Красного моря. Архипелаг этот покорил
меня своей красотой, когда я проплывал мимо него, впервые возвращаясь из Африки. Проблески надежды появились, когда капитан Кусто предложил мне участвовать в первой экспедиции «Калипсо» в
