Две-три минуты спустя мы даже различили, что их стены сложены из соляных блоков! Приземистые соляные хижины были единственной обителью человека на всем громадном пространстве.
Десятки худых людей со спутанными волосами, подпрыгивая на длинных ногах и размахивая руками, кинулись навстречу нам с восторженными воплями. Для них появление людей было поистине сказочным пришествием. Машины замедлили ход, и последние 100 метров мы ехали в окружении улыбок, под аккомпанемент радостного смеха. Едва караван встал, люди пустились в пляс, прихлопывая в такт и ритмично выкликая что-то. Иссиня-черные локоны развевались во все стороны. А лунный пейзаж вокруг и сгустившиеся сумерки делали зрелище поистине фантасмагорическим.
Мы попали в окружение ликующей толпы. Вспыхнули костры. В их отблеске мелькали руки, слышались удары пяток оземь.
Безудержная радость могла показаться странной чужеземному наблюдателю, но достаточно было вспомнить, что эти люди живут в самом жарком месте планеты, посреди соляной пустыни, под свирепым солнцем. Они ходят босиком по щиколотку в рассоле, редко наедаются досыта, одеты в лохмотья; их снедали болезни, а работали они теми же самыми орудиями, что и три тысячи лет назад их предки, добывавшие соль для царицы Савской. Грубыми деревянными шестами они откалывали соляные плиты, которые потом распиливали на блоки традиционной величины и веса — стандартного размера, если только этот термин уместен в подобных обстоятельствах.
Когда из машин вытащили мешки с мукой и сахаром, последовал новый взрыв веселья. Приехавший с нами симпатичный болгарин доктор Тодоров приступил к осмотру: щупал животы, выслушивал дыхание, перевязывал раны, раздавал лекарства. Мы были каплей современности, упавшей в библейский мир, и эта капля была мгновенно поглощена без остатка.
В последующие недели мы не раз наведывались к друзьям на соляные копи царицы Савской. Днем мы наблюдали, как ловко они управляются с доисторической техникой. Вечерами мы вместе сиживали у костра, водрузив над ним котелок с нехитрой снедью. Незадолго до рассвета появлялись караваны. Путь от селений у подножия гор занимал 3–4 часа. Люди и животные отдыхали несколько часов в предутренней прохладе. Когда солнце вступало в силу, люди начинали укладывать на верблюдов тяжелые плиты — 70 сантиметров длиной и шириной в ладонь. Так проходил целый день.
В сумерках караван выступал в обратный путь. Верблюды вытягивались длинной цепью и, ступая царственным шагом, уходили все дальше и дальше по соляной льдине, где в лужах рассола расплавленным золотом плавилось заходящее солнце, туда, где на горизонте неприступной стеной поднимался бастион эфиопских гор.
Далол
Наш базовый лагерь был раскинут в Ас-Але, более современном соляном карьере километрах в десяти к северу от первого. Разработки в Ас-Але, не знаю уж почему, были прекращены, но там остались навесы. Хотя и открытые всем ветрам, они все же укрывали от испепеляющего солнца. Три недели свободные от дежурства члены экспедиции могли спать в Ас-Але с относительным комфортом. В принципе мы рассчитывали провести там не больше 3–4 дней, но корабль с оборудованием все еще плыл по морям, по волнам, так что мы застряли на брошенных разработках до начала февраля.
Это было удивительное время. Долгие недели мы ходили по соли, жили на соли, шлепали по соляному раствору, щурились от соляной пыли, ночевали в соляных домах и даже видели соляной вулканический расплав. Зимой температуры были терпимые: мы ни разу не видели, чтобы ртуть в термометре под крышей ангара поднималась выше 42°, а перед рассветом холод —20, а то и 18° — заставлял нас залезать в спальные мешки. Воздух был сух и прозрачен; ветер налетал из безбрежных просторов и тут же уносился в безбрежные дали.
В распоряжении у нас были два вездехода-«лендровера», на них мы отваживались забираться до разумных пределов. По правилам безопасности в пустыне обе машины ходили парой, чтобы в случае неприятностей прийти друг к другу на помощь. Из неприятностей чаще всего случались поломки, иногда машины застревали в соли. По счастью, у нас был превосходный механик Даниель Кавийон. Несмотря на молодость, за плечами у него был уже солидный стаж: свой первый мотор он полностью разобрал и собрал в возрасте 10 лет. Против вторых напастей мы пользовались лопатами, веревками, подкладывали под колеса толь — и… набирались терпения. Постепенно у нас выработалась интуиция, в каком месте Далолской долины скорее всего можно застрять.
В передряги мы попадали не на слежавшейся соляной корке и не в лужах рассола, а на кромке долины, куда наносит с нагорья глину. К сожалению, именно там находились интересовавшие нас вулканы, в частности купол вулкана Далол. Соленая жижа — штука архиковарная. Я не попадал в более цепкие тенета за всю свою долгую жизнь ни в одном месте земного шара — ни в джунглях, ни в пустынях!
Происхождение далолских грязей тоже необычно — впрочем, как и все в здешнем краю. Они образовались в результате поднятия довольно легкой массы калийных солей. Под давлением солей калия горизонтальная поверхность долины вспучилась куполом высотой в несколько десятков метров и диаметром в несколько километров. Купол, естественно, испытал воздействие эрозии, которая создала иллюзию руин, башен, призрачных многоэтажных домов, проложила фантасмагорические бульвары и воздвигла соляные «статуи»… Мертвый серый город был окаймлен стеной из более темных слоев глины. Именно эту глину дожди каждый год разносят по долине. Таким образом, каждая соляная полоса оказалась окаймленной двумя тонкими слоями глины, запечатлев память о дождливых сезонах далекой эпохи, когда соль осаждалась в заливе Красного моря. Освобожденная эрозией из плена глина вновь натекала в долину, образуя вокруг Далолского купола зыбучую грязь, хуже которой, наверное, не сыскать на всем белом свете.
Но Далол — это еще и многое другое. Это фантастические этажи белых выемок, наполненных до краев кристально чистой водой, причудливые сталагмиты, гейзеры, пенистые выбросы желтой серы и красной ржавчины, взрывные кратеры, дьявольские, отравленные хлором источники… Все эти экстравагантные творения природы умещаются на площади в несколько квадратных километров — настоящая кожная болезнь, вызванная деятельностью вулкана, кипящего под толщей соли 5–6 километров, завалившей его жерло. Мало что известно о подводных и подледных извержениях. А здесь мы видели последствия далеких подсоляных извержений…
Соляной покров Далона настолько мощен, что ни газы, ни тем более лава не могут достичь поверхности; можно наблюдать и почувствовать лишь побочные эффекты глубинной активности. Дождевые воды, что просочились внутрь через открывшиеся в результате подъема калийных солей щели, выбиваются наверх в виде кипящего насыщенного раствора. Как только горячий раствор попадает на воздух, соли выпадают в осадок, порождая сталагмиты и бахромчатые фигуры ржаво-охряного цвета. Воды иногда так горячи и обильны, что пар не успевает выйти наружу, и тогда происходят могучие взрывы. Последний по времени случился в 20-х годах и оставил после себя внушительный кратер 100-метровой ширины. В другом месте мы смотрели на тихо бурливший раствор хлористого магния. На вид прозрачный, он напоминает ледяной ключ; но его температура +128 °C.
Когда до беды недалеко…
Афарский опыт давался нам тяжело, происшествия случались куда чаще, чем хотелось бы. Риском нападения кочевников — хотя сейчас я понимаю, что он был совершенно неоправдан и шел от непонимания истинных намерений местных жителей, — можно было пренебречь. Риск потерпеть аварию в пустыне или безнадежно застрять вдали от лагеря оставался. При этом было ясно, что одолеть пешком это расстояние невозможно. Был риск ожогов — Варе серьезно обжег ноги, пытаясь пройти по хрупкой корке, покрывавшей горячие грязи возле вершины вулкана Гада-Але… Неоднократно казалось, что мы вот-вот свалимся от перенапряжения и жары, заберемся слишком далеко и не рассчитаем сил, поддавшись искушению взглянуть
