прожужжал им все уши об уникальном феномене, действительность превосходила любое описание. Никто не был разочарован и не выказал того снобистского безразличия, которым отличаются иные интеллектуалы.
Операция «лебедка»
Еще во время одиночного восхождения в 1953 году я с изумлением обнаружил, что озеро, такое широкое пятью годами раньше, сузилось и ушло вглубь. Прошло еще 5 лет, и стало очевидно, что уровень озера вновь понизился. С высоты 200 метров казалось, что вертикальная стенка этого нового, третьего колодца уходила в глубину на несколько десятков метров. Неожиданное препятствие вызвало у меня замешательство…
Но всякому овощу свое время. Прежде всего речь шла о спуске во второй колодец. Слишком часто говорилось, что это чрезвычайно опасно и что при всех случаях оставаться на дне невозможно из-за жары и газов. Мой опыт убеждал в обратном, но сейчас это требовало проверки.
Я говорил уже, что из вариантов спуска выбрал лебедку. И хотя установка была тяжелая, операции замедленны, связь между висящим над бездной пассажиром и расчетом подъемника затруднена, забота о безопасности была прежде всего.
Сначала требовалось найти «точку атаки». После продолжительной дискуссии остановились на точке в северной части кратера: стенка была более прямой, меньше выступов и карнизов.
Целый день ушел на переноску снаряжения из главного, южного лагеря в лагерь номер четыре на севере, Затем мы принялись за сооружение установки.
Непрочность стенки угрожала не только тем, кто должен был спускаться по ней, но и, едва ли не в большей степени, тем, кто войдет в спусковую команду: два человека у лебедки и один — у телефона. Не говоря уже о любопытных… Дабы свести риск к минимуму, мы решили отнести лебедку от борта кратера метров на пять; стрела должна была вращаться вокруг вертикальной оси на копре из дюраля. Круговое движение стрелы позволяло проводить спуск и подъем, не касаясь тросом края пропасти. Установка копра заняла у нас несколько дней. Чтобы сооружение не опрокинулось, мы его расчалили и прикрепили к стальным сваям, забитым в щели породы, а основание завалили кучей камней.
Все было проделано тщательно. У меня еще не изгладился из памяти эпизод, случившийся в пещере Пьер-Сен-Мартен за 6 лет до того. Эта самая глубокая из известных в мире пещер была открыта в 1950 году Пьером Лепине. В 1951 году наша спелеологическая группа достигла на дне 350-метрового колодца густой сети просторных подземных залов, два из которых мы тогда же обследовали.
С помощью лебедки часть группы спустилась в огромный третий зал. На исходе пятого дня утомленный Марсель Лубенс решил подняться и организовать себе подмену. Мы помогли ему натянуть лямки и прицепиться карабином к петле на конце стального троса. По полевому телефону дали команду «наверх», и Марсель начал медленный подъем. Он походил на огромный манекен в одежде цвета хаки и в каске. По мере удаления он сливался с темнотой, и только налобная лампочка освещала фигуру. Поднявшись метров на десять, он остановился… Было слышно, как Марсель говорил по ларингофону. Мы крикнули: «Что случилось? Опять неполадки?» Дело в том, что с самого начала лебедка капризничала. Построенная руководителем экспедиции профессором ядерной физики Козеном, она явно была рассчитана впритык и ее коэффициент безопасности оказался невысок. Но в группе было столько физиков и механиков, что все неполадки исправлялись на месте. Мы уже привыкли терпеливо ждать, пока наверху спешно ремонтировали лебедку. Понятно, что для висевшего на тросе это было не бог весть какое удовольствие: лямки не кресло и через некоторое время ноги затекают.
Мы попытались шутками подбодрить Марселя.
— Ни слова не понимаю, — ответил он. — Вода льет на каску.
Я вспомнил о шуме, который стоял у меня в ушах при спуске. Дело в том, что в нижней части колодца падал небольшой водопад, стекавший, увы, как раз по тросу. В наушниках хорошо было слышно то, что говорилось в ларингофон, но шум воды заглушал все остальные звуки.
Время шло — 5 минут, 10, может быть, 15. Все ждали. Лубенс висел на тросе, а Жак Лабейри, Беппо Окьялини и. я стояли на склоне, задрав головы к светящейся точке. Все произошло так быстро, что я не успел сообразить, что случилось, как тело Лубенса стукнулось оземь… Тревожный крик пронзил нам сердце. Марсель рухнул в нескольких метрах от меня и прокатился еще с десяток метров до Лабейри, которому удалось его подхватить.
С многочисленными переломами, в коматозном состоянии Марсель скончался 35 часов спустя, несмотря на помощь доктора, который не побоялся спуститься в пещеру, когда лебедка вновь заработала. Тогда же мы выясняли причину трагедии: петля на тросе была недостаточно сильно затянута, конец ее выскочил из зажима, и наш товарищ полетел вниз…
При горном восхождении, спелеологическом исследовании, при работе в пустыне, девственном лесу, полярных районах или на действующих вулканах несчастные случаи — вещь нередкая. Ответственный за экспедицию обязан свести риск к минимуму, но, поскольку все предусмотреть невозможно, вторая роль данного лица заключается в быстрой и адекватной реакции. И если трагедия все же произошла, ему следует принять на себя вину. Я не простил профессору Козену того, что он не соответствовал ни одному из этих требований.
Все это ярко предстало передо мной, когда мы устанавливали подъемник на краю огненного колодца. Наконец, загнув конец троса и поставив целых три зажима, мы пристегнули замок, скорее всего с излишним тщанием. Обжегшись на молоке…
Последние дни я спал неважно. Когда кончалась работа и утихали споры, в ночном уединении ко мне вновь подступала неясная тревога. Для меня это было нечто новое! Я всегда знал, что риск был одним из условий игры. К тому же я был бессмертен… В крайнем случае я мог умереть только по истечении вечности, что отделяла меня от старости. Происшедшая во мне перемена сводилась к тому, что, когда я стал брать с собой других, вместе со свободой, приносимой одиночеством, я утратил также и беспечность. Я чувствовал себя обязанным заботиться о спутниках, как горный проводник — о своих подопечных или как отец — о своих детях. Это чувство ответственности особенно тяготит ночью, когда разыгрывается воображение.
Пух спальных мешков был как нельзя более кстати на экваториальном вулкане, где сырость добавляется к холоду высокогорья, а ледяной дождик частенько переходит в снежную крупу. Снег покрывал тонким слоем наше мертвое царство, выглядевшее на фоне серых туч и султана над кратером весьма необычно. Облака временами забирались в самый кратер. Они переваливали через гребень и медленно стекали по стенке, то разрываясь на клочья и постепенно испаряясь, то растекаясь и заволакивая нас. Мне было известно по опыту, что такие туманы могут держаться долгие часы. В белом облаке невозможна никакая научная или техническая работа, да и передвигаться в нем небезопасно: исчезают ориентиры и нельзя наверное знать, где зияет пасть главного колодца.
Схождение в ад
Лебедка была наконец готова. Я решил, что мне полагалось стать подопытным кроликом, равно как и пожать плоды первого успеха. Естественно, я не мог взваливать на других риск спуска. С другой стороны, не хотелось никому уступать радость первых шагов по дну колодца.
Не помню, чтобы я испытывал особое волнение, повиснув над бездной. Я ни капли не сомневался в надежности лебедки, зато с самого начала полностью оценил свою привилегию: быть на переднем крае беспрецедентного эксперимента.
Занятия спортом приучают к стремлению побеждать — приходить первым, оставив позади соперников. Чем ты сильнее, тем меньше в тебе высокомерия. В этом меня убедило общение со многими чемпионами. Превосходство непременно сочетается у них с уважением к другим, и поэтому самые знаменитые оказываются зачастую наиболее скромными. Это не мешает им обладать той неистовой
