происходящее, я не мог отрицать что это чувство – меня хотят! – доставляло мне огромное наслаждение.
Увы, как раз в эти мгновения сверху спустился Барри. Войдя в гостиную, он застал нас обнимающимися. И, закатив в истерику, оделся, вылетел из дома, и больше я ничего о нем не слышал. Винить его за это я не могу. Я пытался связаться с ним, объясниться, но он на мои звонки не отвечал. С Гарви же мы встречались еще около месяца, а потом пути наши разошлись.
В колледже моя сексуальная ориентация стала для меня еще более ясной, и я изо всех сил старался скрыть ее от других. Еще на первом курсе я вступил в студенческое братство и притворялся, что называется, «нормальным», таким же как все. На одной из наших вечеринок рыжеволосая женщина, пьяная и одуревшая от наркотиков, вдруг прониклась ко мне интересом и затащила меня в одну из комнат, – с кроватью, на которой была кучей свалена одежда всех, кто на эту вечеринку пришел. Она начала раздеваться, требуя, чтобы мы занялись любовью. Я подыгрывал ей – главным образом, чтобы не выдать себя, – и, в общем, то, что произошло дальше, тоже было неплохо. Но вдруг дверь распахнулась и в комнату ввалилась бoльшая часть членов нашего братства, начавших скандировать мое имя. Мы оба постанывали, работая на публику, однако впечатление у меня все происшедшее оставило самое отвратительное.
Когда мне было девятнадцать, один из друзей рассказал мне о крутом баре на Третьей авеню, в который все приходили в кожаных куртках.
– Не хочешь заглянуть туда? – спросил этот друг.
– Конечно, хочу, – ответил я.
Мы заявились в этот бар в хлопковых куртках, хлопковых брюках и самой обычной уличной обуви. Мы выглядели как школьники в публичном доме. Вскоре один из этих завсегдатаев, рослый и мускулистый, смахивавший на байкера парень, приметил нас и направился прямиком ко мне. Оглядев меня с головы до пят, он скорчил грозную физиономию и с силой ударил меня в плечо.
– Приходи сюда в следующую суббот, пидор долбаный, да надень кожаную куртку и ботинки, а не то худо будет.
Повторять это дважды ему не пришлось.
Я пошел в ближайший армейский магазин, купил кожаную куртку и ботинки. Мой друг, узнав о том, что я приобрел эту амуницию, спросил:
– Ты что, вернуться туда собираешься?
– Конечно, собираюсь, – ответил я.
– Ты спятил, – сказал он.
– Марлон Брандо носит кожаную куртку. Почему же мне нельзя?
В следующую субботу я пришел в бар на Третьей авеню, уже ничем от прочих его посетителей не отличаясь. Все тот же рослый байкер снова подошел ко мне, снова оглядел с ног до головы, снова ударил в плечо – и поцеловал. Следующие три дня мы провели в его квартире, предаваясь увлекательному садомазохистскому сексу. И больше я его, как то случалось и после, ни разу не видел.
Закончив колледж, я снял в Гринич-Виллидж квартиру и начал работать декоратором в магазине «У. и Дж. Слоан». Кроме того, я выполнял, в качестве свободного художника, декораторские работы для постоянно обновлявшегося потока состоятельных клиентов. Карьера моя быстро набирала обороты и спустя недолгое время я стал своим в обществе богатых и известных ньюйоркцев. Одним из моих друзей был в то время хорошо известный бродвейский и телевизионный актер Элвин Эпштейн. Элвин знал в мире искусства и в Голливуде всех и вся, и мне казалось, что его то и дело приглашают на самые лучшие вечеринки.
Однажды вечером мы встретились с ним, чтобы выпить, в гринич-виллиджском баре «Сан-Ремо», где тусовались геи, времени куда заглядывали и разного рода знаменитости. Мы еще не выпить по первой, когда я обнаружил, что за соседним столиком сидят Марлон Брандо и Уолли Кокс. Я подтолкнул Элвина локтем и спросил:
– Это действительно они или мне только кажется?
Элвин обернулся и сразу же заулыбался во весь рот. А потом встал и подошел к тем двоим. Элвин, Брандо и Кокс обменялись экспансивными приветствиями, за которыми последовали взаимные объятия. Я думал остаться за своим столиком, однако Брандо и Кокс настояли на том, чтобы мы сели вместе.
Брандо просто-напросто источал
