– Ну вот, мам, еще один неудовлетворенный клиент, – сказал я, не глядя на нее. – Тебе никогда не казалось странным, что ни один из них к нам не возвращается? Вон он побежал – сегодняшний ответ на этот вопрос.
– Тебе нужна девушка! – возопила мама. – Когда я получу от тебя внуков?!
И она, рубя ладонью воздух, последовала за мной до двери конторы.
– Эллиот! Куда ты собрался?
– В магазин. У нас молоко закончилось, – ответил я.
Я уселся в мой черный «бьюик» с откидным верхом и выехал на шоссе 17Б. И только когда мотель стал в зеркальце заднего обзора совсем маленьким, я снова начал дышать нормально.
Стояло начало июня 1969 года, и погода была едва ли не единственной хорошей вещью, какую удалось бы найти в Уайт-Лейке, крошечной части городка Бетел, стоявшего ровно в девяносто милях к северу от Нью-Йорка. Когда мы в 1955-м приехали в Уайт-Лейк, в Бетеле имелась добровольная пожарная команда, один недружелюбный водопроводчик, двадцать баров и население примерно в 2500 человек, многие из которых, как впоследствии выяснилось, были откровенными расистами. За прошедшие с того времени четырнадцать лет больших перемен здесь не произошло.
Горы Катскилл и их окрестности принято именовать «Поясом борща» – по названию свекольного супа, который таклюбят многие восточно-европейские евреи. Евреи начали стекаться сюда в первые годы двадцатого века. Они открывали гостиницы, мотели, строили дачные поселки, в которые могли сбегать от городского зноя люди со средними и низкими доходами, в основном нью-йоркские евреи. Со временем здесь возникли крупные курорты, такие как «Гроссинджерс» и «Конкорд», на которых часто выступали известные комики – включая Сида Сизара, Дэнни Кайе, Мела Брукса и Джерри Льюиса.
Владельцы мотелей, дачных поселков и курортов создавали рабочие места, и регион этот процветал многие годы – то есть, до середины 1950-х, когда появилась возможность отдыхать во Флориде и Санта-Фе за те же деньги, что и в горах Катскилл. После этого дела здесь пошли на спад. Примерно в то время мои родители и купили наш мотель, которому они дали название «Эль-Монако».
К концу 1960-х Уайт-Лейк, как и весь курортный катскиллский регион, пребывал во власти все ускорявшегося спада. Дома, мотели, старые викторианские отели Бетела, словно сговорившись, приходили в упадок. Веранды подгнивали, оконные ставни свисали, перекосившись, с петель. Многие жители позволяли плющу покрыть стены их домов, чтобы спрятать под ним шелушащуюся краску и голые, посеревшие от непогоды доски. Лодочные причалы Белого озера понемногу уходили в воду. Не в лучшем состоянии находились и так называемые курорты. Катскиллы стали приобретать известность загадочными пожарами, возникавшими здесь после первого сентябрьского вторника, в который разъезжались по домам отдыхающие. Приток туристов сократился, и в наших местах повисла мертвая тишина. Бизнес еле теплился, число рабочих мест сокращалось. Людей увольняли, вся эта местность переживала трудные времена. И угадайте, кто оказался виноватым?
Время от времени у меня происходили стычки с кем-то из местных жителей, без колебаний делившихся со мной невысоким мнением о моих этнических и религиозных корнях. Однажды к нашему мотелю подъехал на тракторе молодой хулиганистый малый с рыжей шевелюрой и красной прыщавой физиономией – подъехал и спросил, не нужно ли нам покосить лужайку. Тех нескольких баксов, какие он просил за эту работу, у меня попросту не было. Я поблагодарил его и сказал, что ФБР не разрешает нам косить составляющие государственную тайну экспериментальные ядерные растения, которые растут на нашей земле.
Я хотел всего лишь проявить дружелюбие и посмеяться вместе с ним, но он, по-видимому, шуток не понимал.
– Ты, гребанный жидовский червяк! Подкалываешь меня, а? Да я тебя, хреносос жидярский… и твою шлюху мамашу…
Я сказал что-то не то? Или он слишком чувствительно относился к теме секретных правительственных экспериментов? Спустя несколько часов этот малый врезался на своем тракторе в то, что я шутливо именовал Президентским крылом нашего мотеля. Отец заменил поломанные деревянные панели старыми дверьми, и все мы сошлись на том, что реконструкция лишь улучшила прежнюю планировку мотеля.
Большая часть живших в этих краях антисемитов и перемещенных нацистов к насилию склонности не питала – по крайней мере, так оно было до конца этого лета, до времени, когда происходившее здесь приняло оборот причудливый и неожиданный. Многие из них довольствовались возможностью выражать свое неудовольствие существованием и нашего отеля, и семьи Тейхбергов, исподтишка.
Имелась в Бетеле одна бутербродная с баром, в которую я нередко заглядывал из-за ее великолепных сэндвичей с пармезаном. Владел ею малый по имени Бад, известный также как Джо, живший прямо над баром вместе с тремя взрослыми сыновьями, рядом с которыми любой кирпич выглядел великим мыслителем. Как-то после полудня я зашел в его заведение и застал Бада в обществе нескольких сильно пьяных и встрепанных представителей местной интеллигенции. Видимо, Бад задавал торжественный прием.
– Я вчера проезжал вечерком мимо
