– Юрятка, это ты? – крикнул он.
– Я самый. Ты тише говори. Стерегут вас строго. Стрельцы-караульщики по стенам ходят.
– Мы их шаги слышим. А ты как подобрался?
– Как стрельцы пройдут обходом Пытошную – мы сюда!.. Мы здесь всей ватагой. На-ка вот, держи.
Юрята сунул что-то в щель, протолкнул. На пол каморы упал Сережин нож.
– Стрельцы идут1 – шепнул испуганно Юрята. – Прощай пока.
По желобу прошумело и стихло.
– Смотри, Витя, мой ножичек! – Сережа нажал кнопку и взмахнул клинком.
Виктор взял нож из рук брата, нахмурился, соображая. Потом огорченно сказал:
– Чтобы эти засовы взломать, топор добрый нужен.
– Топор в башне есть, я видел. Им палач Суровей головы рубит бунтовщикам.
– В башне есть топор? – замирающим голосом спросил летчик.
Сорвавшись с места, он подбежал к двери каморы, вонзил б доски нож и азартно принялся за работу: резал, ковырял, сверлил. Летели щепки, трухлявая, прогнившая от старости дверь подавалась легко.
Виктор спешил, отбрасывая со лба волосы, и отчаянно ругался шепотом.
Сережа стоял рядом и вздрагивал от волнения.
Наконец в двери образовалась дыра, в которую с трудом пролезала рука Сережи. Он нащупал засов, попытался его отодвинуть, но не сумел. Спеша и обливаясь лотом, Виктор стал расширять отверстие. Прошел еще час, а может, и больше, когда он наконец, обдирая об острые края тесного отверстия руку, отодвинул засов. Дверь, скрипнув, открылась.
– Где топор? – спросил Виктор. В башне было темно.
– Прямо иди, к стене. Там ищи, он в бревно воткнут.
Сережа остался на пороге. Идти в застенок, да еще в темноте, у него не хватило духа. Виктор вскоре вернулся в камору, взвешивая в руке тяжелый палаческий топор с широким лезвием. Он подсунул топор под конец прибитого горбыля и с силой нажал. Заскрежетали, выдираясь, грубо выкованные огромные костыли; Сережа прислушивался, готовый предупредить о приближении стрелецкого караула. Косаговский ухватился за отодравшийся конец горбыля, вцепился в него и Сережа.
– Ра-азом, взяли! – скомандовал Виктор.
С треском, похожим на выстрел, горбыль оторвался от окна.
– Чертова музыка! – прошептал летчик.
Братья прислушались. Наверху было тихо. Ухватились за второй горбыль, рванули. Он отодрался с таким же треском. В дыре чернела ночь.
– Я первый, – сказал Виктор.
Он взял топор, высунул голову в дыру, огляделся и одним прыжком вылетел из каморы на желоб, тут же ухватившись за края, чтобы не соскользнуть.
– Давай быстро! – истово шепнул он из темноты.
Сережа выкинулся из окна. Они скатились по желобу на землю и побежали. И тогда со стены заорали:
– Стой!.. Стой, говорю!..
А они бежали. Надо было пересечь широкую улицу и спрятаться за домами. Но со стены грохнул выстрел. Картечь просвистела над головой. А улица, проклятая, не кончалась. На стене суматошно кричали стрельцы. Снова выстрел. Третий. Следующий будет без промаха, следующий срежет их и уложит на землю.
Вдруг на стене раздался высокий девичий голос:
– Стрельцы, не стреляйте, богом молю!.. Приказ мой вам, не стреляйте!..
Стало тихо. Выстрелов не было. Пленники достигли первой избы. Обежав ее, они остановились, привалившись измученно к стене.
– Еще чуть – и гроб был бы! – тяжело дыша, сказал Виктор. – А ты слышал Анфису?
Ответить Сережа не успел. На него налетело, едва не сбив с ног, что-то косматое, визжащее и горячо лизнуло в лицо. Это был обезумевший от счастья Женька. Он: скакал, вертелся, катался по земле, тявкал и хохотал, по-собачьи. А потом, рыча свирепо и ласково, схватил Виктора за носок ботинка и не отпускал.
– Ах ты, зверюга главная! – умилился летчик.
Глава 5
«НА СЛОМ!»
1
Белая голова Лысухи порозовела. Угасли ночные костры осадного табора. Люди переговаривались сиплыми после сна голосами, почесывались, зевали во весь рот. И вдруг ударил в Детинце соборный колокол Лебедь. Колокол гудел не благостно, не молитвенно, а грозно, тревожно.
– Сполошно звонят!.. В набат Детинец ударил!.. – встревоженно заговорили в осадном таборе.
