– Женька! Женьку забыли! – закричал отчаянно Сережа. – Товарищ капитан, откройте дверь! •
Мичман нерешительно поднял руку к засову. Капитан посмотрел на Сережу и чуть улыбнулся:
– Откройте! Иначе он во двор выскочит, обман-пинчера спасать.
Птуха отодвинул засов и немного приоткрыл дверь. В собор влетел Женька и радостно, благодарно заюлил, размахивая хвостом.
3
Истома принес из алтаря кусок холстины и перевязал им шею Виктора.
– А воды в соборе нет. Нечем обмыть твое лицо, – сказал он. – Смотреть на тебя страшно.
Летчик потрогал щетину на лице, слипшуюся от крови, посмотрел на притихших Сережу и Митьшу и сказал с усталой безнадежностью:
– Странно. Мы здесь как в мышеловке, а Памфил не торопится вытащить нас отсюда на расправу.
– Пока у него есть хоть капля надежды улететь на вашем самолете, он нас не тронет! – крикнул капитан из глубины собора. Он что-то там осматривал. И, возвратись к остальным, сказал, пожимая плечами: – Непонятно! Нет никаких следов, что братчики прятались здесь, в соборе, ожидая, когда их введут в бой. Собор только промежуток на их пути.
– Откуда же они пришли на этот промежуточный пункт? – спросил Косаговский.
– Это-то и непонятно. Через дозоры, а потом и через стан восставших они пройти не могли. По воздуху перелетели? Чепуха! Значит, только под землей! Будем искать!
– У меня догадка есть, – сказал нерешительно Истома. – Надо в подполье собора поглядеть, где могилы честных стариц.
– Идея! Спасибо, Истома! – оживился капитан. – Пошли, товарищи, в соборное подполье.
Они все, даже Сережа и Митьша, перешли в погребальный придел, где по-прежнему горела одинокая багрово-красная лампада. Остановились в ногах гробницы старицы Анны, перед небольшой железной дверью. На ней висел огромный, пузатый, как арбуз, замок. Капитан потрогал, подергал его и сказал:
– Ломать придется. А чем?
– Момент! – успокоил его мичман. – Я тут приметил добрую штуковину.
Он ушел в глубь собора и вернулся, с трудом волоча большой, в человеческий рост, железный крест. Верхний его конец вдели в дужку замка; не раз и не два капитан и Птуха нажимали на рычаг-крест, и наконец дужка с треском вылетела из замка. Дверь открылась, вниз уходили скрипучие ступени. Ноги нащупали землю. Истома поднял над головой взятый из алтаря многосвечник, осветив подвал собора. Во всех его концах были могилы стариц. Стены подвала были обложены бревнами, а в одной из стен чернела вторая железная дверь, тоже запертая на большой висячий замок. И этот замок взломали железным крестом. Капитан открыл дверь. Из черного проема пахнуло сырой землей. Сразу от двери начинался узкий коридор.
– Сережа и Митьша останутся здесь с Истомой, – приказал Ратных. – И Женьку держи, Сережа, если дорожишь им.
Капитан, Косаговский и Птуха с многосвечником вошли в коридор. Он на первых же шагах изогнулся поворотом, за которым была просторная пещера. На белых ее каменных стенах зашевелились тени людей. Из пещеры шли три хода, и каждый из них был помечен крупным знаком, нанесенным черной краской: крестом, подковой и двумя горизонтальными линиями.
– Опять загадка! – остановился капитан. – Куда свернуть?
– Шхерный фарватер, сложно расчлененный! – вздохнул мичман. – Стоп! А это что?
У ног его лежала плоская автоматная обойма.
– Здесь шли братчики! – воскликнул капитан, подняв обойму.
– А нам здесь, боюсь, не пройти, – мрачно сказал летчик.
– Дальше я пойду один, – сказал капитан, – откликайтесь, когда я буду кричать.
Он взял многосвечник и вошел в средний из трех проходов. Вскоре потух отсвет многосвечника. Застоялую подземную тишину нарушала лишь близкая капель, а темноту ничто не тревожило. И в этой темноте, не видя друг Друга, летчик и мичман замерли в тоскливом ожидании. Они обрадовались, услышав глухо долетевший голос капитана, и дружно, громко ответили ему.
Сначала показался отсвет многосвечника, а затем вышел и Ратных.
– Заблудимся. Дальше снова развилки со знаками. У братчиков был ключ к этому лабириту, а может быть, план.
Притихшие, помрачневшие, вернулись в подполье с могилами, затем поднялись в собор. Косаговский сел на ступени амвона и обхватил голову руками. Мальчишки смотрели на него с испугом. Птуха заходил по собору, засунув руки в карманы, негромко грустно-грустно напевая:
Там, где мчится река Амазонка, Там я буду тебя вспоминать…
Оборвав песню, шумно вздохнул и сказал:
– Вышли мы из меридиана. Кошмар!
– Давайте-ка посмотрим теперь, что делается на божьем свете, – громко и бодро сказал капитан. – Кто со мной?
К нему присоединился один мичман. Они поднялись на соборные хоры, и казалось, что поднимались вместе с ними, подсаживая друг друга, святые угодники, нарисованные на стенах Истомой. На хоры выходили высокие узкие окна собора, затянутые промасленным холстом. Ратных рванул раму окна,
