Кесарево свечение

граф, она ни разу никакого Бенни Менделла не называла.

ВОРОНЦОФФ. Шат ап, Ник! Ни слова больше на эту тему! (Горелику.) Нет, Бенни, таких, как вы описываете, у нас тут сроду не было. Но не горюй, душка, найдутся и не хуже.

Из дома Фэймоса выходит Софи. Она в лыжном костюме и с лыжами. Деловито проверяет экипировку.

ГОРЕЛИК (Воронцоффу). Как ты меня назвал? Чушка?

ВОРОНЦОФФ. Я вас назвал «душка», а не «чушка». Это просто так по-дворянски, любезнейший.

ГОРЕЛИК. За такие любезности можно и по хребтине получить! Ну погоди, граф кисельный, в смысле седьмая вода на киселе, я ведь всю твою родословную знаю!

ВОРОНЦОФФ. Милостивый господарь! Не забывайтесь!

ОЛАДА (основательно поплыл). Мир, пацаны! Мэйк лав, нот уор![59] Мы за мир, и песню эту не упрячет враг в штиблету!

Проходящая мимо Софи Фэймос фыркает прехорошеньким носиком: дескать, что за свинство развели здесь эти мужланы.

ОЛАДА. Куда рулишь, София Премудрая?

СОФИ. Будто вы не знаете, дядя Коля. Всего неделя осталась до стартов Килиманджаро, надо тренироваться. (Замедляет шаги, внимательно изучает фигуру Горелика.)

ВОРОНЦОФФ. Дочь министра-капиталиста барона Фамуса, если по-русски. Софи Фэймос, олимпийская чемпионка. (В сторону.) По ночным видам спорта.

СОФИ. А вы дурак, дядя Евгинарий. Ваши реплики в сторону прекрасно доходят до моих ушных мембран, еще не тронутых возрастом. Граф, не стыдно ли вам постоянно волочиться за молодежью? Ваш друг из Рио-де-Жанейро еще подумает, что вы что-то обо мне знаете.

ГОРЕЛИК. Простите, мисс, но почему вы решили, что я из Рио?

СОФИ. По вашей шляпе. Никто из бразильцев не носит такого, но наши все возвращаются из Рио в этих шляпах. Им, тем нашим, ну, скажем, дяде Коле и дяде Жеке, кажется, что после поездки в Бразилию они стали авантюристами, между тем не вылезали из бара отеля. А то еще на родину предков повадились, изображают там всяких гусар: поручик Голицын, корнет Оболенский, всяких там Лермонтовичей и Пушкинзонов. В недалеком прошлом приехали два этих наших бюргера из Санкт-Петербурга такие, видите ли, загадочные, как будто там какой-то кусок любви отхватили. И все время норовят «а труа» – даже с племянницами.

ГОРЕЛИК. Какая наблюдательность! Какая проницательность! Какой высокий моральный стандарт! Разрешите, я провожу вас до вашей трассы?

СОФИ. Только без расчета на «куики». То есть без «пистона», по-рашенски.

ГОРЕЛИК. О боже мой! Юная баронесса! Как вы могли предположить столь нахальные намерения с моей стороны? Смею вас уверить, я как кабинетный ученый являюсь солидным и даже слегка консервативным членом общества.

СОФИ. Мэн, что-то вы не похожи на консерватора. Скорее напоминаете сексуальных бандитов, которые всегда собираются вокруг Олимпийских игр в надежде потрахать опьяненных успехом чемпионок.

ГОРЕЛИК. Я не из их числа, барышня. Уж если я встречаю какую-нибудь чемпионку, неизменно влюбляюсь до умопомрачения. Ночные безумные телефонные звонки, раблезианского масштаба муки ревности, тонны стихов и пр. и др. Что касается непосредственно вас, то я ведь вас вычислил задолго до того, как вы побили Кламзи Батток [60] и Лиззи Ярд на страшных склонах Килиманджаро. Ведь вы же шестнадцатая баронесса из третьего колена Фамусов, не так ли?

Вы удивлены, вы даже шокированы, однако поверьте, в этой разработке нет ничего скабрезного. Дело в том, что я историк, архивист, и моя главная тема – это родословные российского дворянства. Ваш род я прослеживаю до Смутных времен. В войске Лжедимитрия Первого сражался бельгийский капитан Фома Уссе. Считалось, что он пал на поле брани, однако я достоверно установил, что он в течение пятнадцати лет после даты предположительной смерти получал пособие от саксонского короля.

Теперь держитесь за что-нибудь, лучше всего за меня, Сонечка! Россия притягивала бродячих капитанов своими женщинами. Кавалер Уссе остался в России и женился на дочери боярина, то есть барона, Кайсын-Кайсацкого. Эта фамилия вам, конечно, известна, однако вы никогда не предполагали такой кровной близости к Мими, что была национальным сокровищем как Англии, так и Калмыкии. Ага, я вижу, вы слегка закачались? А ведь мы только начали рассказ о славной династии, о которой немало всякого, в том числе и клеветы, распространялось в свете.

СОФИ. Чем это от вас так сильно несет?

ГОРЕЛИК. Это водка «Жириновский».

СОФИ. Я потрясена. Вместе с запахом водки «Жириновский» вы приносите мне память о капитане Фоме Уссе, о котором я, признаться, никогда не находила никаких сведений в семейных анналах.

ГОРЕЛИК. Пеняйте на анналы.

СОФИ. Значит, цель вашего приезда в нашу Березань…

ГОРЕЛИК. Интервью, интервью и еще раз интервью. С их помощью я надеюсь найти недостающие звенья в генеалогической паутине семейств Олада, Воронцовых, Фамусовых, фон Мочалкиных, Нардин-Нащокиных и Кайсынкайсацких-Соммерсет. Меня, собственно говоря, зовут по-русски д-р Горелик, Слава Горелик, всегда к вашим услугам, а по-английски Бенни Менделл, если позволите. Вы понимаете?

СОФИ (очень возбуждена, с трепетом). Еще бы не понять! Как могу я не понять, если вы столько раз являлись мне во сне!

ГОРЕЛИК (как бы не замечает такого ошеломляющего признания). Я проведу здесь не менее недели. Жаль только, что в этой очаровательной гостиничке, что напротив ваших окон, нет свободных комнат.

СОФИ. Для вас найдется.

ГОРЕЛИК. Вы знакомы с хозяином?

СОФИ. Я сама хозяйка этого отеля. Где ваши лыжи? (Шепчет жарко.) Человек без лыж здесь вызывает подозрение в это время года. Даже такой тропический принц, как вы.

ГОРЕЛИК. Ну, я куплю себе сноуборд в «Уорренти офф». Я слышал, что сноубордисты сейчас тут у вас задают тон.

СОФИ (с неожиданным раздражением). Сисси-бойз, вот кто они такие! Не настоящие спортсмены! (С неожиданной нежностью.) Впрочем, вам я и доску прощу. Ведь вы, сударь, как это по-русски, являнствуете фром моих мечт, подобен Онегин, подобен Байрон…

ГОРЕЛИК. Ну с этим мы разберемся, барышня.

Парочка исчезает в глубине сцены.

Между тем князь и граф сидят на краю фонтана в глубокой, почти ступорозной задумчивости: веселое опьянение патриотическими водками сменилось черным сплином, этим нередким спутником русской аристократии.

ВОРОНЦОФФ. Терпеть не могу таких Бенни Менделлов. Сталин знал, как с ними управляться, а теперь они вертятся повсюду с такой самонадеянностью, как будто весь мир – их удельный штетл.

ОЛАДА. Однако ты слышал, он проговорился, он представился нашей нимфоманке под другим именем. Слава Гоурелли или что-то в этом роде. Ты слышал, Джин?

ВОРОНЦОФФ. Ничего я не слышал. И слышать не хочу.

ОЛАДА. Нет, ты слышал! И ты прекрасно понимаешь, что это именно тот парень, которого ждет наша Какаша. Сколько раз она нам грозила: вот приедет Славка, Славка нас рассудит! Он меня вырвет из ваших жадных лап! Славка – это горелик моей души и тела, вот так она все время твердит, тьфу тебя и изыди!

ВОРОНЦОФФ. Ник, я хочу тебе сказать, что я устал от этого мира. Здесь не происходит ничего, кроме постоянного обмана. Едва лишь замерцает огонек гармонии, как тут же тебе в лицо расхохочется какая-нибудь посторонняя харя, ну а уж если ты с твоим ближайшим другом, с твоим вторым «я» влюбишься в девушку, если вы женитесь на ней, жди, кто-то возникнет из хаотического кружения тел, называемого человечеством, и заявит свои права на мечту – больше того, на вашу легитимную супругу.

ОЛАДА. Джин, нам придется его убрать.

ВОРОНЦОФФ. Как убрать?

ОЛАДА. Ну как когда-то в батальоне учили (показывает, как бросают нож).

На сцену весело возвращается Горелик, шагает широко, размахивает руками: очевидно, весьма доволен своей прогулкой с олимпийской чемпионкой. Начинает собирать свой порядком разбросанный багаж. Замечает собутыльников.

ГОРЕЛИК. Хей, бразерс, я хочу вам дать по миллиону баксов, чтобы вы искали мою любимую девчонку по кличке Какаша (вынимает из рюкзака два увесистых пакета). Это тебе, князь! А это тебе, граф! Можете не волноваться, чисто вашингтонская продукция. Ну а если приведете ее ко мне в более-менее пристойном виде, получите десять. Чего десять? Да лимонов же, князьё неотесанное! Итак, ищите, ребята! А я пока пойду придавлю пару часов. Похоже на то, что события на этом пятаке будут закручиваться как смерч. Я сказал «смерч», а не «смерть», но это не значит, что эти явления далеки друг от друга, по крайней мере фонетически, n’est pas? (Собрав шмотки, включая и мешок с налом, весело уходит в гостиницу.)

Едва только за ним захлопнулась дверь, как на улице появляется прелестная Светлякова Н.А., Какаша. Порванная цепь свисает с шеи. Остальной туалет тоже оставляет желать лучшего в смысле завершенности. Поражают босые ноги. Словно фурия, полуодетая девушка проносится вокруг фонтана и сильно толкает присутствующих, то есть двух благородных друзей, в снежную чашу.

КАКАША. Гады, вы снова передо мной! Думала, что уже вырвалась на свободу, и опять нарвалась на мужей-мучителей! Мерзавец Жека, мерзавец Колян, вы почему мне ничего не оставили? Ни порошков, ни бузы – хоть шаром покати во всем доме! Убирайтесь с глаз моих долой, проклятые отрыжки байронизма, пошлые кочерыжки романтизма, замшелые «лишние люди», мужские климактерички! Ха-ха, граф и князь, электрик и водопроводчик! Аристократы-лавочники!

ОЛАДА. Да ты что как с цепи сорвалась, Какаша?

КАКАША. А с чего же я сорвалась, гудило грешное?! Ты что, не видишь, что болтается с моего ошейника? Не ты ли сам защелкивал его столько раз, князь Изверг?! Хорошо еще, что Полкан помог, перегрыз. Бедный пес чуть не поломал зубы. Только один он меня и любит в целом мире.

ВОРОНЦОФФ. Это неправда, не он один. Успокойся, Наталья Ардальоновна! Разве ты забыла, какую роль играет эта цепь в наших отношениях? Ведь это же чистая метафора, ничего больше.

ОЛАДА. Дева, ты чё, забыла, что сама напросилась на цепь в своих метаниях? Не ты ли говорила, что в калифорнийском заточении у тебя установились с цепью особые отношения? Да ты скажи только слово, краса-колбаса, и мы покончим с этим факин-цепь-бизнес! Я лично тебя без цепей больше люблю, а у Жеки это ж просто метафантазмы, ну ты ж знаешь. Брось яриться, дева! Ежели, как ты говоришь, в доме нет ничего, то чего же ты тогда насосалась?

КАКАША. Клей нюхала. Ну что зенки разинула, аристократия? Даже ты, Олада, знаток питерского подполья, и то не знаешь такого способа, а у нас он был в ходу еще со времен «Системы». Просто и гениально, как все простые и гениальные гадости. Кладешь открытую банку какого-нибудь БФ на дно пластикового мешка и сама башкой в этот мешок влезаешь. Так я нанюхалась до того, что привиделось, будто Славка сюда приехал, будто он где-то совсем рядом, будто меня ищет. Вам он тут не попадался, ваши сиятельства?

ВОРОНЦОФФ. Позволь, Наталья Ардальоновна, ты говоришь о фантоме своего воображения как о реальном предмете! (Жарко, в сторону.)

Предмет ужасный, зело страшный.
Игрец нахальный иль герой
Фольклорных буйств. Он тянет клешни
И разрушает жизни строй.

КАКАША. «Страшный – клешни» – это ничего. «Герой – строй» – это говно.