…Развязка приближается. Новое политическое положение обрисовывается с поразительной, только революционным эпохам свойственной, быстротой. Правительство стало уступать на словах и начало тотчас готовить наступление на деле. За обещаниями конституции последовали самые дикие и безобразные насилия как бы нарочито для того, чтобы еще нагляднее представить народу все реальное значение реальной власти самодержавия…
…Товарищи! Дальше терпеть нет возможности…
20 октября мы доказали всей Москве нашу мощь. То была мобилизация нашей армии.
Уже недалек тот день, когда она выступит на решительный бой с разбойничьим правительством царя.
«…Это прирожденный авантюрист. Его постоянно одолевали различные фантазии. Одно время его обуяла страсть к воздухоплаванию, но и в этой области он ничего не сделал, так как, собственно, ни к какой серьезной работе не был способен.
Но было у него качество, которое он выказал и в последних печальных событиях, – это безграничная смелость. Когда во время отставки его притиснула нужда, он добывал себе хлеб тем, что давал публичные представления… Поднимался на воздушном шаре и затем опускался с него на землю с помощью парашюта.
В свое время Шмидт приобрел на этом поприще некоторую известность… Но и эту деятельность ему пришлось прекратить после того, как в Риге вследствие не совсем удачного спуска он ударился спиной о палубу барки.
…Имея некоторую протекцию во флоте, он вновь поступил на службу… и оказался способным только к измене и смуте, для чего не требуется ни знаний, ни опыта, а только безудержная смелость, в которой ему никогда нельзя было отказать…»
Красин скомкал «Петербургские ведомости» и бросил в корзину для бумаг. Наемные борзописцы пытаются изобразить революционного моряка как площадного фигляра! Необходимо уже сейчас в «Новой жизни» давать настоящие портреты наших погибших героев – Баумана, Грожана… Сколько их еще будет? Минский, конечно, заартачится… Что-то в последнее время зиц-редактор стал трусить… впрочем, это не мое дело, Ленин и Горький сумеют его уломать… Так, что дальше?
Он взглянул на календарь и в верхнем уголке сегодняшнего листочка увидел слово «дело», взятое в кавычки. – Товарищество «Дело». Сегодня же переговорить! Но деньги на типографию? Малянтович все еще молчит… Феномен должна передать определенную сумму Черту… А что, если перетащить в Петербург бакинскую «Нину»? Идея! Впрочем, нужно посоветоваться с товарищами.
Загорелась лампочка настольного телефона. Красин снял трубку. Послышался хриплый, пивной утренний голос десятника Стекольщикова:
– Господин управляющий, мы уже третью версту до Гавани тянем, стенки осыпаются, а Кузнецов кабелю не дает.
– В депо были, Стекольщиков? – зло спросил Красин.
– Депо, Леонид Борисович, на замке, а господин Кузнецов третий день в «Забалканских нумерах» не просыхают…
– Вы сами в каком состоянии?
Стекольщиков гыгыкнул.
– Я на ногах, господин управляющий.
– Берите извозчика и гоните к Кузнецову. Я плачу. Пригрозите этой свинье, что я его под суд отдам!
Только трубка легла на рычажки, как огонек загорелся снова. На этот раз бархатистый интеллигентный баритончик. Малянтович!
– Хэлло! Леонид Борисович, вы ли?
– Павел Николаевич, дорогой! Жду вас, как манну небесную.
Телефон в этом кабинете редко бездействовал. Заведующего кабельной сетью «Электрического общества 1886 года» вызывали промышленники, заинтересованные в подключении их предприятий к новой системе высокого напряжения, пьяные десятники вроде Стекольщикова, представители иностранных фирм, а также подпольные химики, боевики, связные из комитетов и из-за границы, транспортеры партии и типографщики. Нужно было быть очень осторожным и ловким в обращении с этим аппаратом. Не раз бывало, что во время визита промышленного туза или чиновника министерства какой-нибудь Аристарх орал в трубку, что не хватает гремучей ртути или бикфордова шнура.
Звонка известного адвоката Малянтовича Красин действительно ждал с нетерпением. Несколько дней назад они встречались и обсуждали сложное дело со страховым полисом С. Т. Морозова, оставленным им на имя Марии Федоровны Андреевой. Вдова Морозова всячески препятствовала получению денег, и Малянтович после долгого кряхтенья по настоянию Андреевой взялся распутать сложный клубок отношений.
– Ну-с, Павел Николаевич. Жду с томлением…
– Могу вас обрадовать, Леонид Борисович. Кажется, лед тронулся… Нужно встретиться…
Ликуя, Красин бросил на рычажки трубку. Шестьдесят тысяч рублей как одна копеечка! Сколько проблем с плеч долой! И все-таки не следует отказываться и от десяти тысяч доктора Симонова, тем более что вексель, подписанный Горьким, произвел на доктора исключительное впечатление.
Красин снял трубку.
– Барышня, будьте любезны, 22-19.
– Одну минуточку. Соединяю, – послышался милый женский голос в трубке.
Красин представил себе зал телефонной станции, длинный ряд распределительных шкафов, у которых сидят эти телефонные барышни, в конце дня говорящие хриплыми раздраженными голосами, и подумал, что в будущем, должно быть, соединение телефонов будет производиться автоматически. В голове его стали возникать возможные варианты такой автоматической станции, когда в дверях кабинета появился служащий…
– Леонид Борисович, вас к председателю правления.
Одновременно барышня сказала:
– Извините, номер занят.
Полчаса Красин провел на заседании правления общества, докладывая о строительстве трансформаторных подстанций и демонстрируя схемы Петербурга, по которым расползлась голубая паутина электрокабеля. Члены правления остались более чем довольны его деятельностью. В условиях этой смуты, бесконечных забастовок и кровопролития начальник кабельной службы умудрялся укладываться в назначенные сроки.
Красин спустился к себе, открыл дверь кабинета и замер на пороге: в кожаном кресле, покачивая длинной ногой в лакированном ботинке, сидел не кто иной, как Вано Стуруа собственной персоной! Красин шагнул в кабинет, захлопнул дверь, метнул на старого друга яростный взгляд. С ума они посходили после манифеста! Разваливают всю конспирацию! Явиться прямо сюда да еще с чемоданом, в котором наверняка или листовки, или оболочки для бомб.
– Господин Красин? – Вано стоял перед ним в учтивой позе и протягивал визитную карточку. – Разрешите представиться. Реваз Какабадзе, представитель винодельческой фирмы «Мелани».
– Так и швейцару доложились? – спросил Красин.
– Как же иначе?
– А в чемодане что?
– Образцы ароматнейших терпких и экзотичных вин «Мелани», не уступающих по многим качествам винам Бургундии и Рейнской долины, а в чем-то и превосходящие их. Солнце в сосудах, господин Красин!
Красин со смехом обнял друга.
– Извини, Вано дорогой, я уж думал, ты ваньку свалял. Забыл про твой подпольный опыт.
Оказалось, что «брат» почтенного господина Какабадзе Авель Енукидзе ждет в гостинице адрес явочной квартиры. Красин дал Вано адрес квартиры Бруснева на Садовой, проводил гостя до выхода и, перепрыгивая через три ступеньки, помчался по парадной лестнице вверх навстречу служащему, который спешил сообщить ему, что представители иногородних фирм уже собрались и ждут его в комнате № 8, так называемой каминной.
…В каминной ждали Никитича Алексей Михайлович Кириллов, Черт – Богомолов, представитель Южного транспортно-технического бюро товарищ Лука, рижанин Пуриньш – Малыш и Павел Берг, находившийся в состоянии полного недоумения.
Прибыв сегодня утром в Петербург на совещание по вооружению дружин, он встретился на Николаевском вокзале со связной Боевой технической группы по имени Наташа. Наташа передала ему приказ явиться к полудню на улицу Гоголя в «Электрическое общество 1886 года», предъявить свою визитную карточку и попросить встречи с инженером Красиным.
Красина, этого энергичного, способного технократа, Павел помнил хорошо: несколько месяцев назад он был в Шашкино, и раньше они не раз встречались. Но зачем ему сейчас этот Красин и «Электрическое общество»?
В каминной комнате общества Бергу, неразборчиво пробурчав свои фамилии, поклонились трое молодых людей. Несколько минут прошло в настороженном молчании – никто из четверых не знал друг друга. Наконец явился Алексей Михайлович Кириллов – Кандид, и тут все заулыбались – его знали все четверо.
– Товарищи, здесь мы в полной безопасности, но все-таки прошу без бурных восклицаний, разговаривать будем вполголоса, как подобает деловым людям, – сказал Кандид. – Сейчас явится Никитич, а потом подадут коньяк и сигары.
Павел даже вздрогнул: наконец-то он увидит легендарного Никитича!
Дверь отворилась, и вошел Красин. Берг с недоумением взглянул на Кириллова, но Красин быстро подошел, протянул руку и тихо сказал:
– Не удивляйтесь, Павел. Никитич – это я.
Он поздоровался с остальными, опустился в кресло черной стеганой кожи и вытянул к камину ноги, обтянутые серой английской тканью и в английских же башмаках. Действительно, вслед за его приходом принесли коньяк, сельтерскую воду и сигары.
Павел был до того изумлен слиянием этих двух образов – преуспевающего инженера и мифического руководителя боевиков-подпольщиков, что некоторое время только смотрел на крепкие, так называемые вечные ботинки и не слышал ничего, что говорил Никитич. Наконец в его сознание стал проникать негромкий голос.
– …Мы обладаем ограниченным количеством ружей и револьверов, поэтому основным нашим оружием в предстоящем восстании будут ручные бомбы – «македонки», которые вам всем, конечно, известны, товарищи, – с легкой улыбкой говорил Красин. – Следует довести до сведения всех наших дружинников: бомбы ни в коем случае не должны использоваться для индивидуального террора, мы не эсеры. Они предназначены для баррикадных и уличных боев, для взрыва железнодорожных путей и… разных кабелей, – Красин усмехнулся, вспомнив голубую паутину на схемах Петербурга. – Здесь, в Петербурге, нам удалось добиться больших успехов в производстве взрывчатых веществ. Сейчас главное – наладить транспорт бомб из Петербурга в Москву, Киев, Одессу, Ригу… Взрыватели и бикфордов шнур вы будете получать отдельно через финскую «партию пассивного сопротивления», ту самую, которую «Новое время» окрестило «кагалом»…
Следующий пункт, товарищи… Павел Иванович, отчего вы коньяка не попробуете? Общество наше солидное – угощает «Курвуазье»…
Павел суетливо закивал, хлебнул коньяка – в голове у него сразу же замутилось. В последнее время он довел личные расходы до минимума, в прекрасном своем миллионерском особняке он почти голодал, чтобы ничем не отличаться от дружинников. Отдельные слова Красина – Никитича еле-еле пробирались сквозь лиловатый туман.
– …Необходимы безупречные документы… Гравер Эрнест Францевич Зиварт… набережная Мойки…
Красин и Кириллов отпустили извозчика возле Измайловского собора и пошли пешком в Четвертую роту. По дороге Красин весело рассказывал о парижских приключениях
