бойцы в камуфлированных комбинезонах отрабатывали приемы рукопашного боя.
Между парами борющихся морских пехотинцев медленно, как цапля по болоту, прохаживался старшина роты Латышев. Взгляд у прапорщика был не тупее, чем у птицы, высматривающей для себя обед в мутной воде болота.
– Много лишних движений, Никифоров, – проворчал Латышев, остановившись возле одной пары. – Это в показательных выступлениях нужна красота. В боевой же обстановке нужно действовать эффективно, пусть и некрасиво. В бою времени на балет не будет. Не успеешь ты, успеют тебя. Смотри, как надо.
Долговязый, длинноногий Латышев, неожиданно рванувшись вперед, провел молниеносную подсечку, здоровяк Никифоров лишь неуклюже взмахнул руками и кулем рухнул на землю. Прапорщик немедленно захватил его шею боевым приемом, тут же пояснив бойцу:
– Дальше действуй по необходимости, хочешь, – сломай ему шею, а хочешь – слегка придуши, потом «пеленай» и тащи к себе в расположение. – Отпустив бойца, Латышев легко вскочил на ноги и повернулся к другому бойцу, напарнику Никифорова.
– У тебя, Даркович, в руках нож, а не веник. И в умелых руках оружие эффективное и беспощадное. Сколько раз вам надо показывать?
– Да из оружия мне как-то с автоматом сподручнее, Сексей Сексеич, – попытался отшутиться боец, при этом штык-нож взял обратным хватом и опустил руку, чтобы старшина его не вырвал и не показал свою «коронку».
– Вы разведчик, Даркович, – не принимая шутливого тона, холодно произнес прапорщик. – Как говорит наш ротный: «Там, где начинается стрельба, заканчивается разведка». Работайте.
Латышев одернул китель и двинулся дальше, а разведчики продолжили тренировку.
Неожиданно из-за деревьев показался командир взвода лейтенант Крецул. Он почти бежал, в его стремительных, почти невесомых движениях с ходу угадывался опытный легкоатлет. Совсем еще мальчик, только-только из училища, и сразу напросился на войну, которую в сущности все еще воспринимал через юношеские очки романтика.
– Закончить занятия! – звонко закричал взводный, подбежав к тренировочной площадке.
– Что такое? – обернувшись на голос лейтенанта, недовольно проворчал старшина.
– Кайман приказал бойцов вернуть в расположение роты, – ничуть не запыхавшись, бодрым голосом отчеканил Сергей, потом сделал шаг вперед и шепотом добавил: – От него только что ушел московский полковник.
– Ясно, – буркнул раздосадованный Латышев и отошел к дереву. Подняв ремень с кобурой, несколько секунд он находился в раздумье, потом громко крикнул:
– Артемов!
От группы разведчиков отделился старший сержант и почти бегом устремился к старшине.
– Я, товарищ прапорщик, – вытянулся Олег, залихватски вскинув правую руку к виску.
– Людей в расположение. Я на склад получить сухпай. Ясно?
– Ясно, – кивнул Артемов и тут же осторожно поинтересовался: – Что, намечается выход на боевые?
– Действуй, болтун, – резко произнес старшина.
– Понял. Группа, строиться! – рявкнул «замок» во всю мощь своих легких.
Разведчики разобрали оружие, поспешно облачаясь в бронежилеты, подгоняли амуницию.
Глава 7
Иван Иванович Серебряков привычным движением размял папиросу, потом придавил бумажный мундштук и сунул в рот.
Вокруг стола с расстеленной картой сгрудились все старшие офицеры бригады. Намечалась крупномасштабная операция, и сейчас при ее планировании следовало учесть все, даже самые незначительные детали.
– Ну что, господа офицеры, начнем наше совещание, – машинально щелкая зажигалкой, проговорил командир бригады и, подражая голосу киношного генералиссимуса, с кавказским акцентом задал первый вопрос: – Что скажет генштаб?
Начальник штаба бригады, моложавый майор в форме, идеально подогнанной по фигуре, взял в руки антенну от приемника, приспособленную под указку, и ткнул ею в карту:
– По плану операции прикрытия, части нашей бригады выдвигаются в квадрат «А-40-11», где должны будут развернуться в боевые порядки. В случае, если у нашей рейдовой группы возникнет необходимость в прикрытии, бригада направляется в район Волчьей горы, тем самым оттягивая на себя главные силы сепаратистов.
Блестящая указка обвела кругом участок горного массива.
– Трудность проведения этого маневра заключается в следующем, – продолжил начальник штаба, – по данным разведки, район достаточно сильно укреплен, проходы между гор заминированы, а на самих возвышенностях оборудовано множество долговременных огневых точек, связанных между собой подземными переходами. Штурм может оказаться весьма кровопролитным, – майор задумался. – Потери могут составить до семидесяти процентов, если на этом узком перешейке будем прорывать их оборону.
– Пиррова победа получается, – недовольно буркнул один из командиров батальонов.
На эту фразу Серебряков никак не отреагировал. Попыхивая папиросой, он смотрел на карту и сейчас видел не обозначение высот, лесополос и горных дорог, перед его застывшим взглядом проходили искореженные гранатометными взрывами, закопченные туши БМД, изуродованные трупы бойцов и офицеров, навсегда замерших в предсмертных позах. Дальше он представлял себе многочисленные похороны с рыдающими родственниками, рвущим душу оркестром, почетным караулом и траурным салютом.
В первую чеченскую Иван Серебряков командовал батальоном морских пехотинцев. На войну они попали в самый разгар людоедской мясорубки, когда огромная военная машина федеральных войск забуксовала на улицах Грозного и вайнахские боевики, засевшие среди развалин пятиэтажек, жгли грозные современные танки, как фанерные мишени. Повсюду лежали обезображенные трупы своих, чужих, мирных. Здесь смерть сняла свою самую обильную жатву. До покойников никому не было дела, и бродячие собаки, сбившись в стаи, праздновали кровавую тризну.
Морпехов прямо с железнодорожных колес бросили в бой. Такой войны Серебрякову видеть еще не приходилось, и тем не менее батальон, пройдя «кладбище» уничтоженной бронетехники, как волна цунами, врезался в оборону сепаратистов…
На вторую войну он вернулся уже командиром бригады, состоявшей из трех батальонов с разных флотов, усиленной артиллерийским самоходным дивизионом. Весь полученный в прошлую кампанию опыт Иван Иванович использовал на полную, в результате бригада, находящаяся на острие наступления, понесла куда меньше потерь, чем любое подразделение объединенной группировки.
И вот теперь, когда уже подписан приказ о возвращении частей бригады к местам постоянной дислокации, как черт из табакерки, появляется московский полковник Долгов. Все повторялось один к одному, как в январе девяносто пятого: «Добро пожаловать в ад».
От одной этой мысли Серебряков со злостью перекусил бумажный мундштук папиросы. Окурок, падая, ударился об утрамбованный земляной пол и рассыпался множеством рубиновых искр. «Черт!» – выругался полковник. Резко нагнувшись, поднял недокуренную папиросу и зажал в кулаке.
Его мысли были густыми и горючими, как напалм.
«Мусса им нужен, благородный враг. Таких надо на свою сторону переманивать, они будут новой Чечней управлять, – мысленно Серебряков передразнил Вадима Долгова. – Враг, он и есть враг, и, как раньше нас учили, если враг не сдается, его уничтожают. И нечего с Хаджибеем нянчиться, выследить его банду, навести штурмовики, а потом зачистить, кто остался, – и вся недолга. Дальше тем же макаром и остальных бабаев, как тараканов, вывести».
