Увиделся мне в той сдержанности, стоившей ему много усилий, знак любви. Настоящей любви, той, что сильнее страсти.
– Все будет хорошо. Я люблю тебя, – с легким сердцем сказала я ему на прощание. И не удержалась от поцелуя.
Теперь я знаю, что такое рай.
Страстный взор.
Любимые руки.
Сладкие губы.
И если бы все богатства мира упали к моим ногам, с легкостью можно было бы перешагнуть через них и устремится к истинному счастью...
Я представляла наше с Мишелем венчание, когда лакей, прошедши в гостиную, подал мне письмо. Я развернула его и испугалась, еще не читая. Взгляд сразу выхватил:
«... любовь ваша к нему (известная всему Петербургу, кроме родных ваших) погубит вас. Вы и теперь уже много потеряли во мнении света, оттого что не умеете и даже не хотите скрывать вашей страсти к нему».
Клевета! Какая же все это гнуснейшая клевета!
Голова моя закружилась, казалось, я вот-вот лишусь чувств. Пришлось сесть в кресло, чтобы читать пасквиль дальше:
«Поверьте, он недостоин вас. Для него нет ничего святого, он никого не любит. Его страсть: господствовать над всеми и не щадить никого для удовлетворения своего самолюбия. Я знал его прежде чем вы, он был тогда и моложе, и неопытнее, что, однако же, не помешало ему погубить девушку, во всем равную вам и по уму, и по красоте. Он увез ее от семейства, а, натешившись, бросил».
– Он не женится на вас, – я и не заметила, как стала читать странное письмо вслух. Наверное, с каждым прочитанным словом мне делалось все больнее, и я уже не понимала, что тетушка, шелестя платьем, с любопытством подошла поближе. – Он не женится на вас, поверьте мне; покажите ему это письмо, он прикинется невинным, обиженным, забросает вас страстными уверениями, потом объявит вам, что бабушка не дает ему согласия на брак; в заключение прочтет вам длинную проповедь или просто признается, что он притворялся, да еще посмеется над вами, и это – лучший исход, на который вы можете надеяться и которого от души желает вам: Вам неизвестный, но преданный вам друг NN [16].
«Лопухин, – пронеслось в голове, – Лопухин, Лопухин это написал! Не смог вынесть своей отставки, и вот клевещет, а они ж с Мишелем были друзьями. Потому и почерк мне кажется знакомым. Какая низость, Алексей!»
– Лермонтов, – тетка всплеснула руками и бросилась ко мне. – У тебя роман с Лермонтовым! Как ты могла, Кати, ты обманула мою доброту!
В разгар сей ужасной сцены пришел лакей и доложил, что приехал Мишель.
– Не принимать! – завизжала тетушка, роняя на паркет веер. – Отказать от дома!
Мы смогли с ним переговорить только через неделю, на балу, где, несмотря на запрет даже приближаться к моему милому, я выбрала минуту и осталась с ним тет-а-тет.
Конечно, сразу же горячо заверила Мишеля:
– Я не верю ни единому слову этой клеветы!
Он был грустен: то говорил, что надо бежать, то пытался угадать, кто написал проклятое письмо.
А потом отчего-то пригласил на мазурку довольно противную Лизаньку, давно и горячо в него влюбленную. Я бы не смогла дать ему согласие на танец. Но разве он спрашивал...
И все же я верую: мы сможем найти путь к общему счастью. И будем вместе, и непременно сделаемся счастливы...
– Я не люблю вас. И, кажется, никогда не любил.
Это сказал он. Мой мальчик, мой милый, мой дорогой Мишель.
Все кончено.
Я знаю, что в моей жизни больше никогда не будет любви – все силы моя душа истощила на Лермонтова, и в благодарность получила столько ударов боли, что умерла, уничтожена и никогда боле не возродится к любви и жизни.
Но, по крайней мере, Мишель не погубил меня полностью. Хотя у него была возможность это сделать. Это слабое, но все же утешение, потому что если бы я отдалась ему совершенно, мне теперь оставалось бы только одно – в петлю головой...
Аполлон не вкушает пищу с простыми смертными? В самом деле, где Олимп и где Магомет! Я вообще удивлена, что у Аполлона обнаружились память и брат. Хотя, с другой стороны, симптоматично: радость старости – собирать камни. Возможно, наш взрослеющий олигархический бог просто в силу неотвратимо подкрадывающегося, как честный киллер, возраста, становится редкостным занудой?
Андрей Соколов клянется: первый раз хозяин замка не вышел к обеду, наверное, он очень занят.
Кажется, я догадываюсь, что это за занятие: Панин учится летать в фигурах мазурки под чутким руководством простого русского парня Гиви. В крайнем случае, проводит спектральный анализ чистоты крови. Или упаковывает расчлененное тело убиенного Гиви для пересылки в горный аул под названием Сочи.
Тьфу на вас всех!
Да, я зла.
Зла!!!
А в каком еще можно быть настроении?! Это не просто палата для умалишенных, здесь аншлаг психов из нескольких дурдомов!
Только Маринка, жена Андрея – славная девочка, отрада души, отдохновение взора.
Вообще, внешне составляющие новообразованной ячейки общества на редкость похожи: оба высокие, худощавые, темноволосые, кареглазые. Вершинина – настоящий клон Андрюши в женском обличии.
Совет да любовь!
Убегай, милая, от здешних горничных – у них, должно быть, ручонки чешутся соорудить из твоих великолепных черных волос, как шаль укутавающих плечи, какую-нибудь напудренную завитую ерунду.
Впрочем, я, конечно, сгущаю краски. Не то, чтобы здесь уж совсем филиал Кунсткамеры.
У Марины очень симпатичный папа. Кирилл Алексеевич. Улыбается с искренностью человека, живущего в гармонии с собой и миром. Мне нравится его улыбка, мелкие морщинки у глаз, и даже совершенно седая коротко постриженная шевелюра ему к лицу. Почему-то проще всего представить Кирилла Алексеевича в брезентовой штормовке, бело-синей клетчатой рубашке и с лукошком грибов. В лесу он смотрелся бы вполне органично. Теперь на нем дорогой классический костюм, он подобран по размеру, но я все равно вижу какое-то несоответствие между внешностью и одеждой.
И подружка Марины – светловолосая тоненькая журналистка Юля Семенова – производит приятное впечатление. Несмотря на свое пламенно-красное старинное платье с длинным и узким, как диковинный хвост, шлейфом. Не умеешь – не берись, да? Бедняжка чуть не запуталась в этой сложной конструкции, споткнулась, едва не упала. Поначалу я решила, что девица – курица курицей. Но потом Юля так искренне расхохоталась над своей неловкостью, что мой мысленный гнев сразу же сменился на милость. Хотя, конечно, у девушки простовато- свеженькая внешность Белоснежки, и ей старинные громоздкие вычурные платья совершенно не идут.
Официанты – в убранстве а-ля трактирщик, в белоснежных подпоясанных рубахах – то и дело метали туда-сюда какие-то тарелки. Подозреваю, меню составлено на основе блюд традиционной русской кухни. Стук по столу то и дело сопровождает почтительное: «Отведайте бовиньи, откушайте жаркое». Но ковыряться в плошках-горшочках нет ни малейшего желания. Никакого аппетита... Еще бы! Не успела я войти в ресторан, едва отметила современную белоскатерно-хрустальную сервировку длинного стола, как меня ухватила за локоть цепкая сухая жаркая лапка. Я машинально отшатнулась, но это не спасло. В ту же секунду в лицо устремился пучок тлеющих палочек-благовоний, откуда-то сбоку пшикнуло влажное колючее облако брызг. Вырваться не получилось – щиколотки оказались стянутыми прочнейшей капроновой нитью, даже мили-микро-шаг, просто усилие чуть подать вперед ногу сопровождались адской болью и звоном каких-то дурацких бубенчиков. Сквозь клубы дыма смутно виднелось странное, за счет круглой объемной прически напоминающее одуванчик создание, которое крутилось вокруг своей оси и что-то бормотало.
Когда меня спасли, все оказалось очень плохо.
Волосы, мгновенно впитавшие запах гремучей смеси сандала, лаванды, пачули и всех кошмаров всех продавцов благовоний в мире, нестерпимо смердели. У молочно-белого глендфилдовского свитерка случилась приметная желтая сыпь – тетушка Алена местами щедро оросила меня и апельсиновым маслом. Те ниточные кандалы, которыми она ловко стянула мои щиколотки, тоже, наверное, были чем-то пропитаны – ноги пекло нестерпимо, как от ожога.
– Я отвела от тебя смерть, очистила карму, открыла чакры, – бормотала женщина, когда Андрей сгреб ее в охапку и уволок к дальнему концу стола. Видимо, грязь на моих чакрах так ее возбудила, что она даже перешла на крик: – Здесь ходит смерть! Будь осторожна! Иначе придет беда!
Тоже мне, удивила. Сто пудов – беда, и еще какая! Если с моего любимого трикотажа не отстирается апельсиновое масло, горе у меня случится всенепременно.
И смерть, все точно, ходит бродит, с вполне конкретными намерениями. Ваше счастье, тетушка, что у меня скальпеля нет под рукой, я бы вам устроила прижизненную аутопсию, ибо достали!
– Это еще что, – флегматично заметил мой сосед справа. – Меня она колотушкой какой-то приложила, так старалась, так старалась. Видите? Легкие телесные повреждения!
Мужчина повернулся, демонстрируя висок с подсохшей продольной полосовидной ссадиной с западающим темно-красноватым дном и смещенными книзу мелкими чешуйками надкожицы, размерами около 5х2 см.
Смешной он. Ссадину как легкие телесные повреждения квалифицировать – слишком жирно, это повреждение, не несущее вреда здоровью. Впрочем, не буду грузить окружающих всеми этими деталями. Это поймут разве что Андрей с Мариной, зачем остальным аппетит-то портить.
– А меня она за мальчика моего схватила, – донеслось слева.
– За кого?!
Увлеченная своими мыслями, я почему-то подумала – он о сыне...
– Да между ног! Вот так, хрясь, схватила и как дернет!
– Ой, нет, не надо демонстрировать, – такой резкий жест, волей-неволей перепугаешься. – Верю-верю!
Улыбнувшись, мужичок на секунду поднял руки вверх (сдаюсь, Жана д`Арк и Дева Мария в одном флаконе), а потом целомудренно взял с блюда кусочек хлеба.
Я глянула на его профиль и поняла: в лицах моих мужчин-соседей так много общего, что они похожи на близнецов.
Любопытно!
Верчу головой, сравниваю, продолжаю исследование.
Параметры роста и массы – результат сопоставления: идентичны.
По возрасту и бритости черепов – схожи.
Бугристые, натягивающие рубашки мышцы, взгляд «что ж ты милая, смотришь искоса, низко голову наклоня», крупные рты, руки-лопаты... Похоже, разница только в местах, на которые польстилась тетушка Алена. А еще в цвете лица. Тот, который с травмированным виском – серо-зеленый, явное следствие регулярного гипнотизирования монитора в душной офисной
