— Вот это должно быть. Подсадите меня, я загляну.
Джон с удовольствием обхватил ее бока и поднял вверх. Девушка запищала, но вырваться слишком не торопилась.
— Да, — сказала она. — Больной там.
Ночью Джон убедился, что больной Мирзо Кудимов лежит под капельницей, освещенный настольной лампой. На второй кровати прилег охранник в форме.
Джон Зелински вынул из кармана небольшой прямоугольник из пластмассы с проводком и прикрепил его с краю на стекло. Проводок шел к миниатюрному передатчику, который совершенно скрылся в щели под подоконником. Джон вынул из кармана баллончик с краской, которую примерно подобрал по цвету к охре, покрывавшей раму больничного окна, и прыснул в угол, где был резонатор, что совершенно скрыло и его, и тонкий проводок.
Джон вернулся в автомобиль и включил приемник: в салоне машины отчетливо раздалось храпение охранника, тихое затрудненное дыхание раненого и даже звук капель в сосуде на подставке.
Зелински не был посвящен в большие шпионские тайны, но, безусловно, знал про убийство двух замминистров и офицера Мирзо Кудимова. Резидент потерял покой и сон из-за этих происшествий и гонял Зелински, как мальчишку.
На третий день Зелински все-таки дождался своего часа: Мирзо начал бредить, а потом заговорил.
Министр внутренних дел примчался, не дождавшись утра, и немедленно выгнал всех из палаты.
— Мирзо, — ласково позвал он.
В машине Джона Зелински начала мотаться лента магнитофона.
— Мирзо, ты слышишь, что я говорю?
— Да, — послышался слабый голос.
— Ты узнаешь меня?
— Да, господин министр.
— Вот и хорошо. Тебе стало лучше, ты пришел в себя. Теперь я хочу совсем немного поговорить с тобой, чтобы не утомить.
Молчание.
— Ты знаешь, кто в тебя стрелял?
— Я выживу? — спросил больной. Министр понял, что с больным надо говорить немного серьезней, это все-таки не ребенок.
— Не знаю, но, по-моему, ты уже выжил.
— Меня добьют.
— Кто?
— Они обязательно добьют меня.
— О том, что ты выжил, никто не знает. Я объявил, что ты убит, и не разрешил открывать гроб, потому что у тебя якобы обезображено выстрелом лицо. Так что тебя официально нет на свете.
— Все равно добьют. И если я буду молчать, все равно убьют.
Министр убедился, что раненый находится в здравом рассудке.
— Кто это хочет сделать? — настаивал он.
— Возех.
— Это он стрелял в тебя?
— Нет.
— А кто же?
— Худайбердыев.
— За что?
— Ему приказал Возех.
— Вот оно что. Но почему?
— Довлат продался. Это расписка кровью.
— Он убит, — сообщил министр.
— Собаке... смерть...
— Похоже, его убил твой начальник — Кодир.
— Он арестован?
— Он тоже убит.
— Ну, конечно, Возех... Почему он меня не добил?
— Ему, наверно, показалось, что контрольного выстрела не требуется. Это чудо, что ты остался жив.
— Они все продались Бен Ладену. Министр привстал на ноги, чтобы лучше слышать.
— Они забрали у Дудчика бумаги. Секретные... По РВСН... И отдали их Бен Ладену...
— Он что — здесь? — Удивленный министр готов был и в это поверить.
— Нет, не знаю. Гузар с ними... главный...
— А при чем во всей этой истории ты? Почему тебя пригласили?
— Хотели убить.
— За что?
— Я записал разговор между Дудчиком и англичанином. Дудчик ему секреты хотел продать.
— Ты сообщил Кодиру?
— Да.
— А он передал их Худайбердыеву?
— Не знаю.
— Понятно. Что-нибудь важное хочешь сказать?
— Сообщите моим родственникам, что я жив. Они выручат меня. Меня добьют.
— Не беспокойся. Я усилю охрану. Выздоравливай. — И министр покинул палату.
Молодой человек по имени Джон Зелински знал меньше его, но он, по долгу шпионской службы, достаточно хорошо ориентировался в политической раскладке Душанбе. Вес министра внутренних дел в среде исламского возрождения сегодня вечером, конечно, серьезно увеличится. Он проник в одну из серьезных тайн Гузара, к тому же имел свидетеля. Однако и само такое знание, и живой свидетель были опасны, и шансы Кудимова выжить свелись к нулю. По-настоящему его единственный шанс был в том, чтобы притвориться дураком, контуженым, умственно неполноценным. Тогда его вылечили бы и отдали родным.
Все это быстро пронеслись в голове у начинающего шпиона. Но из всех рассуждений следовало только одно — что времени у него очень и очень мало. В любую минуту в палату может войти, к примеру, медсестра с шприцем и вкатить пациенту в вену кубик воздуха, или охранник получит приказание, покинет палату, обойдет здание и выстрелит сквозь окно Кудимову в голову. И тогда пропадет золотой шанс Джона Зелински!
Романтичная польская кровь немедленно взыграла, но подвигла Зелински к достаточно продуманным действиям. Он снял с ноги тонкий синтетический носок и натянул его на голову, потому что не собирался зачищать свидетелей. С пистолетом в одной руке и баллончиком в другой он направился к больничному корпусу и беспрепятственно вошел в него через служебный вход.
Просунув руку в полуоткрытую дверь ординаторской, он пустил обильную струю из баллончика, которая почти сразу усыпила дежурную сестру и нянечку. Затем с пистолетом наперевес Джон ворвался в палату и застал охранника за чтением журнала. Ударив его рукояткой пистолета по затылку, он связал охранника по рукам и ногам, при этом, едва не упустив... самого Кудимова. «Безнадежный» пациент проявил невероятное мужество и желание спастись от «убийцы», он попытался вскочить и выбежать из палаты.
— Я друг! — хватая беглеца за руки, зашипел Джон и, вдруг сообразив, чем может обеспечить доверие Кудимова, выпалил длинную фразу по-английски.
Это, как ни странно, сработало, — Кудимов сразу поверил, что человеку, владеющему английским языком, незачем его убивать. Зелински тут же привез каталку, уложил на нее Кудимова и мигом домчал до глухого забора, за которым стояла его машина. Там Кудимов еще раз собрался с силами и через выбитые доски, поддерживаемый Джоном, преодолел препятствие и улегся на заднее сиденье.
Зелински стянул наконец носок с головы и спрятал его в карман. А через десять минут он уже въезжал
